Иоанна Хмелевская - Смерть беспозвоночным Страница 29

— У него есть для этого материал?

— Еще бы! Но это не такие преступления, за которые грозит статья Уголовного кодекса, а такие… компрометирующие. Они иной раз бывают пострашнее, каждый дрожит за свое место. Если бы кто‑то занялся этим всерьез, вскрылась бы такая афера!.. То‑то общественность порадовалась бы, ведь у многих наш телецентр сидит в печенках. Но кому заниматься? У нас постепенно смиряются и с порнографией, и с бездарными передачами, так что не исключено — этого Поренча того и гляди еще человеком года объявят. Но только учти, пожалуйста, все, что я сейчас тебе наболтала, — сплошные сплетни и, возможно, наговоры на своих врагов: каждый пытается, воспользовавшись случаем, подложить свинью своему недругу, выкурить этого недруга из телевидения вообще, сплавить куда подальше. Тут уж катят бочку на кого попало. Лишь бы бросить тень на соперника, занять место поближе к кормушке.

Я попыталась представить себе всю эту массу телевизионного люда и вообще атмосферу, царящую на телевидении, но воображение повернулось ко мне задом, явно давая понять, что есть более важные темы. И я стала задавать вопросы.

Я с удовольствием выслушала, у кого еще, кроме Поренча, нет алиби. С мотивами было труднее, и в результате из всего здорового коллектива потенциальных убийц у нас остался лишь один… Правда, всячески нами приветствуемый…

Уже уходя, Магда вдруг вспомнила.

— Очень много может знать Адам Островский. Он часто бывает у тебя?

— Не очень, заходил пару раз. Но он мне нравится, выгодно отличается от остальной журналистской братии, люблю его смелые статьи, в них и смысл, и гражданская позиция. В их профессии таких можно по пальцам перечесть, редкий экземпляр.

— И вы в хороших отношениях?

— Вроде бы. А что?

— Да ничего. Так просто интересуюсь. Возможно, стоило бы тебе с ним почаще общаться…

И когда за ней захлопнулась дверь, я вдруг вспомнила о ее драгоценном Десперадо. Странно, но на этот раз она о нем и словечком не упомянула…

Гурский нанес мне визит сразу же на следующий день. Увидев его у калитки, я совсем не удивилась, только очень обрадовалась — надо же передать ему информацию, полученную накануне от Магды, — и немного встревожилась, ведь наверняка он приходит не для того, чтобы доставить мне удовольствие.

— Если не ошибаюсь, вы хорошо знаете Марту Форналь? — спросил он.

Вопрос был задан каким‑то ненатуральным, деревянным голосом. Естественно, я удивилась.

— А мне казалось, вы ее тоже очень хорошо знаете?

Вздохнув, Гурский прошел в гостиную и позволил мне сесть, прекрасно зная, что стоя я не в состоянии долго разговаривать. Подумал и сел сам.

— Оказалось — недостаточно, она меня удивила, потому и спрашиваю. А вы вчера вечером не уезжали из Варшавы?

— Не только из Варшавы, я даже из собственного дома вечером не выходила, вот разве что только выбрасывала мусор. Но мусорный ящик у самого дома. А так я весь день и просидела, собирая информацию. Для вас.

— Сейчас мы перейдем к информации, а пока меня интересует отношение пани Форналь к Поренчу.

Вот, оказывается, как умно я поступила! Видно, известия о подрывной деятельности Поренча уже вышли за пределы Варшавы и добрались до Кракова — до Мартуси. Я не стала темнить и с готовностью сообщила, что ее отношение к Поренчу — негативное. И добавила:

— Даже, я бы сказала, очень негативное. И мне кажется, я вам совсем недавно говорила об этом.

— Ничего, я охотно выслушаю ваше мнение еще раз. И почему же?

Тут к моему уже легкому беспокойству прибавились довольно сильные подозрения. Что там еще могло случиться? К сожалению, не было времени разобраться в своих ощущениях, пан инспектор ждал ответа.

Я все же немного подумала.

— В двух словах не расскажешь. Попробую коротко, о главном. Вы этого Поренча лично знаете? Видели ли его когда‑нибудь?

— На фотографии. Не очень удачной.

— Тогда мне придется объяснить своими словами. Интересный мужчина и умеет производить хорошее впечатление. Мартуся попалась на его удочку, паршивец охмурил ее в три счета, попытался втянуть в свои махинации, обвел вокруг пальца и отшвырнул за ненадобностью. Этого вам хватит?

— Хотелось бы поподробнее.

— О боже… Ну, бабы к нему так и льнут: из‑за внешности и уменья найти подход к любой. Некоторые мужики тоже попадаются на его удочку, хотя и с другой наживкой: мнимой предприимчивостью, умением проворачивать дела, знакомствами во всех сферах, ну не парень, а огонь. Якобы у него редкая пробивная сила и нюх на прибыльные дела. Будь у него средства, уж он бы развернулся! И многих матерых бизнесменов так и тянет протянуть руку помощи талантливому молодому человеку. Но на самом деле у того за душой абсолютный пшик: ни таланта, ни пробивной силы, ни полезных знакомств — все ложь и одно сплошное мошенничество, но это раскрывается не сразу. Хочу чаю. А вы?

— Ну, если вам хочется…

Возвращаясь из кухни, я продолжила:

— А правда такова — он способен на любую гадость, моральных преград для него не существует, пойдет на все, если запахнет денежками. Мартусе он подстроил двойной номер: и в личном и в служебном плане. Сначала охмурил девушку, очаровал с легкостью заправского ловеласа. Она его привлекла тем, что работала на краковском телевидении и считалась состоятельной, не говоря уже о том, что просто красавица. Он и наплел с три короба: он всю жизнь мечтал встретить такую девушку, полюбил всем сердцем и прочее в этом духе. Потом как‑то незаметно позволил ввести себя в телевизионный мирок, притворяясь этаким сельским пастушком, пораженным чудесами техники. Сразу нашлись у него и другие покровители и покровительницы. Тут выяснилось, что он прекрасно знает варшавский телевизионный центр, но сначала поражал тем, как быстро все схватывает. Больше всех поразил некую пани Изу, которую я лично не знаю и не помню, какую должность она занимала на телевидении, но знаю, что очень высокую. И он, ни минуты не колеблясь, отшвырнул Мартусю ради престарелой, зато увешенной бриллиантами дамы на какой‑то высокой должности… Ну да вам надо бы с самой Мартой поговорить, потому как я хорошо разбираюсь в человеческих душах, но совсем не знакома с телевизионными порядками.

Гурский отрицательно помотал головой.

— Нет, в данном случае для меня важнее человеческие души.

— Очень мило с вашей стороны, — обрадовалась я и, поощренная, продолжала: — Перед Мартусей в то время открывались неплохие перспективы роста, она получила возможность перейти из документалистики к работе над художественными телефильмами, о чем давно мечтала, ей предложили должность второго режиссера, и тут вдруг… подробностей я не знаю да и не разобралась бы в них, известно лишь, что пылающий страстью обожатель втайне от возлюбленной подложил ей грандиозную свинью, самым мерзким образом с помощью всемогущей Изы оттяпал у Марты обещанную должность, передал ее другому за бешеные деньги. Да, кстати, он и у Марты назанимал много денег и, разумеется, не отдал.

— Минутку. Я вас правильно понял? Он у нее назанимал денег и остался должен? Не она у него?

— Да вы что! Тут все наоборот.

— Ну хорошо, а дальше что?

— Ну, я вам говорила, отшвырнул Марту за ненадобностью. Впрочем, как и пани Изу, использовав ее влияние и финансовое могущество и наобещав другим сотрудникам свое покровительство, тоже за немалую мзду. Марта и за это должна была расплачиваться, ведь все считали, что они действовали вместе. Вот почему она его так любит!

— Понятно. А она… не пыталась отомстить?

— Нет, не было желания да и времени, чтобы мстить ему, ведь ей же приходилось рассчитываться с теми их знакомыми, которых он обирал, ссылаясь на нее. Он же, напаскудив в Кракове, поторопился смыться в Варшаву, пока его не раскрыли.

Гурский пристально рассматривал через окно двух моих кошек на террасе, которые ласково вылизывали друг друга.

— Если не ошибаюсь, пани Форналь — темпераментная девушка, не… как это говорится…

— …не размазня, — охотно подсказала я.

— Да, попадись он ей как‑нибудь под горячую руку…

— И попадался, причем не один раз. Ведь он часто приезжает в Краков, а она в Варшаву, как‑никак оба работают на телевидении. И на работе встречаются, и у общих знакомых.

— И что?

— Она игнорирует его, а этот подлец изображает страдальца, всячески демонстрируя свои поруганные чувства. А поскольку таланта лишен начисто, даже это у него не получается. Вот и все. Ну и что вы на это скажете?

— А что вы хотите услышать?

— А ради чего я старалась? На кой черт сдались бы вам отношения между Мартой и Поренчем, если бы это не понадобилось для дела. С таким же успехом вы могли бы расспрашивать об отношениях между нами.

— А что, Поренч и к пани подкатывался? И пани позволила себя очаровать?

— Ну зачем молоть ерунду! — рассердилась я. — Попробовал бы!!! Да и не наступлю я снова на те же грабли, ведь подобный экземпляр некогда и мне подвернулся, так что у меня иммунитет. И не смейте мне напоминать, что теперешний паршивец пренебрег мною лишь из‑за моего возраста или просто мало старался…