Арто Паасилинна - Лес повешенных лисиц Страница 30

–– Пиеру Витторма. Старику за шестьдесят, рассудил чиновник, к женщинам он не станет приставать, как это принято у гидов помоложе. Кроме того, Пиера знает здешние места как свои пять пальцев. Вообще-то он тот еще гусь, оленей, говорят, ворует, ну да пес с ним. Главное, чтобы женщины получили способного гида, мужчину, который родился и вырос у таежного костра и знает здесь каждую тропинку.

Услышав о деле и увидев женщин, Пиера Витторм несказанно воодушевился. Ради такого случая у него времени хоть отбавляй! Он умылся, побрился, причесался, густо смазал подмышки дезодорантом и нарядился в самый лучший таежный костюм.

– Уж я-то туризм разовью!

В Пулью Пиера загрузил в мотонарты вещи женщин и попросил туристок усаживаться в сани, привязанные им к снегоходу сзади. Сам он был одет в теплую саамскую кухлянку. Женщинам дал оленьи шкуры для защиты от холодного встречного ветра. Хихикая, Агнета и Кристин завернулись в шкуры. Все это их очень веселило. Они подсмеивались над Пиерой: вот, мол, настоящий Дед Мороз, и отвезет их прямо в свое жилище на сопку Корватунтури. Потеха, да и только!

Пиера, разумеется, прекрасно знал, где находится Куопсувара. В пятидесятые годы он именно там рубил болванки для шпал. Там же он поранил левую ногу так, что до сих пор прихрамывает. Иногда, когда он бывал пьян, чертова нога отказывала и он опрокидывался навзничь. Однако за ногу пенсию не платили, хотя многие обладатели здоровых ног получали и пособие, и пожизненную пенсию. И посему не было ничего удивительного в том, что иногда Пиера забивал оленя с чужим клеймом, приторговывал спиртным и резался в карты со связистами в их избушке. Случалось, что таежный абориген попадал в тюрьму, ибо такие взгляды на жизнь несколько отличались от тех, которые одобряло общество.

Но теперь ему повезло. Две очаровательные бабенки сидели в санях под оленьими шкурами. Пиера не торопясь жал на педаль газа, погружаясь в сумрак зимнего вечера. Сейчас не было никакого смысла торопиться. Пусть те, кто бы они там ни были, подождут в своей Куопсу. Пиера решил провести с женщинами в тайге пару дней, скрашивать которые будет костер. Сам он считал себя по женской части еще о-го-го. Ему только вот не везло, ни одна женщина до сих пор так и не заинтересовалась им до такой степени, чтобы выйти за него замуж Бабы говорили, что от него разит вином, потом и дымом костра. И что он весь в собачьей шерсти и рыбьих костях. Да что там говорить, уши у него, конечно, забиты серой, да и ветры частенько вырываются не ко времени. Но когда бабы начинали смеяться над его желтыми зубами и покрытыми перхотью волосами, тут он не выдерживал и говорил им, чтобы они шли куда подальше со своими пизденками.

Но на этот раз он был чисто выбрит и сзади у него были полные сани иностранных баб. Кругом шумела зимняя тайга. Пиера потихоньку ехал в направлении Куопсу, но обошел ее по большой дуге с северной стороны. Он доставил свой роскошный груз до Сатталомавары, что всего в миле от Куопсу. Там он заглушил снегоход и показал удивленным женщинам, что с движком происходит что-то совершенно непонятное.

Для виду Пиера поковырялся в движке, отсоединил карбюратор, выдул из него бензин на снег. Затем прикрепил его обратно на место и даже попытался завести снегоход. Но с чего бы он завелся, если ключ зажигания не был повернут? Саамская шапка с четырьмя концами, называемая "шапкой четырех ветров", только взлетала, когда Пиера дергал за стартер, но движок на все потуги плутоватого мужичка отвечал совершенно безжизненным голосом*.

Не оставалось ничего иного, как размещаться на ночлег. Женщин темная тайга ужасала. Они сидели в санях, прижавшись друг к другу, пока Пиера не свалил красивую сухую сосну и не зажег особый костер, нодью, когда огонь горит внутри двух положенных друг на друга бревен. Из двух елей он смастерил опоры для заслона, сложил из веток крышу и поставил на огонь чайник с водой для кофе. Проводник разложил внутри заслона душистый лапник и посоветовал женщинам перебраться поближе к огню.

Небесный свод разверзнулся тысячами звезд, мороз крепчал. Ночью сполохи завели свои ночные игры. В направлении Юха-Вайнан Ма тявкала оголодавшая лиса. Это был Пятисотка. Женщин эти таинственные таежные голоса пугали. Однако на Пиеру можно было положиться. Он растирал женщин то с одной, то с другой стороны, чтобы эти самые места у них на морозе не застыли. Хитрющий лопарь с каждым разом просовывал свои руки все глубже под шкуры, в таинственные глубины мехов, пока, наконец, и сам не пропал там: сначала возле одной женщины, а затем и другой.

Всю ночь Пиера Витторм провозился с ними. В заслоне было тепло и радостно. Как только Пятисотка начинал свою душераздирающую песню в Юха-Вайнан Ма, Пиера окунался с головой в омут шведских страстей. Дивны дела твои, Господи, думал он, бывают же на свете бабы: дают и не норовят при этом врезать тебе по уху.

– Вот ведь какие вежливые эти иностранки.

Наконец Пиера нежно укутал женщин в оленьи шкуры. Сам он нырнул между ними, чтобы хоть несколько часов под самое утро все же вздремнуть после привалившего ему ночного счастья.

А в это же время майор Ремес не мог уснуть, выходил во двор. Он прислушивался к голосу Пятисотки, доносившемуся с северной стороны. Однако бесцветное утреннее небо не открыло Ремесу тайну Пиеры. Небо в Лапландии видит все, но никому об этом не доносит. Майор тяжело вздохнул. Его обуревала такая тоска по женской ласке, что даже курить не хотелось. В последнее время он намного чаще думал о женщинах, нежели о померанцевой настойке.

Господь подвергает испытаниям, но не оставляет в беде.

Глава 10

Пиере Витторму не повезло завести снегоход и на следующий день. Он по этому поводу не очень-то расстроился, а отправился на охоту и подстрелил роскошного заиндевевшего глухаря. Он выпотрошил птицу, ощипал и прополоскал ее в проруби. Затем таежный абориген напихал в глухаря больше килограмма репчатого лука, четверть килограмма очень соленого сливочного масла и пару горстей клюквы. В завершение всего он загнал под гузку глухарю можжевеловый сук, на котором и стал готовить птицу на костре. Проводник переворачивал тушку с боку на бок, подставляя ее огню, и смазывал, как обычно, соленым маслом, так что она приобрела красивый золотистый цвет. Аромат был просто изумительный! Готовое мясо ели на вытесанных из сухостойной сосны дощечках. Женщины разливали в покрытые инеем стаканы белое вино. На десерт попили кофе, а затем принялись играть в пятнашки.

И только на третий день Пиера Витторм завел снегоход и как ни в чем не бывало появился в Куопсуваре. Появление такой компании вызвало в лесной избушке переполох и страх. Ойва Юнтунен вынужден был констатировать, что выбранная им захоронка оказалась все же недостаточно далеко в тайге, раз туристы так вот запросто могут сюда нагрянуть. Сначала пожаловала Наска, затем солдатики, потом этот полицейский, а теперь вот целый обоз.

Пиера Витторм выгрузил из снегохода чемоданы женщин и прочую поклажу во дворе лесопункта. Внезапно в голове майора Ремеса промелькнула догадка, что это могут быть заказанные им женщины. С покрасневшими ушами майор Ремес вспоминал, как он звонил из "Похьянхови" в Стокгольм Стиккану.

Тут же выяснилось, что женщин действительно прислал Стиккан. Они передали Ойве Юнтунену привет из Стокгольма.

– Хи-хи, – вырвалось у них. Пиера Витторм занес чемоданы в избушку. Ойва Юнтунен рассчитался с ним за доставку и услуги. Сумма была значительная, потому как Витторм утверждал, будто ему пришлось три дня проблуждать с женщинами в тайге и пробыть две ночи в Сатталомаваре – карбюратор полетел, мать его за ногу.

Когда Пиера пустился в обратный путь, Ойва Юнтунен приказал майору Ремесу выйти с ним в "тюрьму" для разговора.

– Что все это означает? – строго спросил он.

– Да я это, наверное, с пьяных глаз позвонил Стиккану...

Ойва Юнтунен был не на шутку разозлен. Он сразу же по внешнему виду определил, что это за компания к ним прибыла: красивые и молодые, в дорогих нарядах, значит, проститутки.

– И как это тебе пришло в голову заказать сюда этих путан?!

Майор Ремес покашливал и мычал, оправдываясь: мол, осенью было так одиноко, особенно во время проливных дождей и штормовых ветров.

– Я и подумал, что, может, с ними будет веселее... да и позвонил этому Стиккану... пришло вот как-то в голову.

Майор призывно смотрел в сумерках на своего начальника:

– Да я, собственно, больше думал о тебе: мол, молодой парень... Наска-то давно уже не по этому делу. А они ничего, а?

– Да уж, красивы, спору нет, – согласился с ним Ойва Юнтунен. – Но для тех, кто скрывается здесь, вся эта затея с блядями довольно опасна.

– За такие штучки тебя надо было бы посадить этак на полгода, – выговаривал Ойва Юнтунен майору, когда они вышли во двор. На лестнице их уже поджидала Наска и звала в избушку. Женщины без промедления устроились в избушке: стол уже был накрыт на пять человек. Посреди стола стояла бутылка с шампанским. Агнета, темненькая девица лет двадцати пяти с тонкими чертами лица, бросила рулон серпантина прямо на свитер Ойве Юнтунену. Кристин, блондинка, года на два старше Агнеты, привычно открыла бутылку шампанского и наполнила фужеры. Наска выпила шампанское одним духом.