Арто Паасилинна - Лес повешенных лисиц Страница 31

– Могли бы и сказать, что у вас есть жены, я хоть оделась бы поприличнее! Да еще по-шведски говорят. Переведи-ка, Ойва, что они сказали.

Теперь избушка в Куопсуваре получила статус двуязычной. Ойве Юнтунену и майору Ремесу пришлось выступать в роли переводчиков между гостями и Наской. Трудились они в поте лица, потому как женщинам было о чем поговорить. Сначала Наска подивилась, что женщины почти не знали финского, но затем подумала, что, может быть, у городских да богатых просто так заведено. В детстве Наска слышала, что и при дворе царя Николая говорят по-французски, а не по-русски.

– Стара уж я шведский-то учить, В Суоникюле я выучилась немножко говорить по-норвежски, да и то уже все позабыла. По-русски не помню ничего, разве что из псалтыря немного.

Выпитое за здравие согрело и душу Ойвы Юнтунена, и его желудок. Что ни говори, а именно молодое женское общество было здесь как нельзя кстати. Наска душа человек, но безнадежно стара.

Майор Ремес устроил для Агнеты и Кристин экскурсию по избушке. Осмотрели ванную, что привело гостий в восторг. Заглянули в кладовку, ломившуюся от съестных припасов, увидели груды постельного белья, сходили к колодцу, по пути завернув в баню и на конюшню. Женщины попробовали решетку на отверстии для выбрасывания навоза и поморщились.

– Фу, тюрьма!

Ойва Юнтунен продемонстрировал стереоустановку, цветной телевизор. Женщины были поражены блеском лесной избушки. Это польстило самолюбию Ойвы Юнтунена, когда он услышал в свой адрес столько восторженных похвал.

Договорились, что Наска, как человек одинокий, перейдет из комнаты для поваров на кухню. Майор Ремес с "женой", в данном случае – с Кристин, получил в свое пользование поварскую. Агнета переселилась к Ойве Юнтунену в жилую часть избушки. Простыней хватило на всех, ибо майор Ремес накупил их во время поездок в Рованиеми с избытком. Да и туалетной бумаги было еще более сорока рулонов.

Наска относилась к гостьям почти как к невесткам. Это же очень хорошо, что в доме появились молодые женщины. Теперь ей одной не нужно было прибираться в большом доме, готовить на двоих мужчин, не обделенных аппетитом. Особенно Наска радовалась тому, что женщины будут помогать ей стирать.

Агнета и Кристин разложили содержимое своих чемоданов на полках шкафов.С собой у них оказалось видимо-невидимо разного барахла, которое они с готовностью демонстрировали Наске. Там были чудесные ночные рубашки, бюстгальтеры и чулки в сеточку, множество туфель на шпильках и тьма-тьмущая красных подвязок для чулок. Наске казалось, что только у принцесс могут быть такие роскошные туалеты и украшения. И вдобавок женщины взяли с собой огромное зеркало и дорожный утюг.

– Хозяйственные барышни, – отметила про себя Наска. –А сколько у них мыла пахучего да одеколону всякого!

Обветренные ноздри Наски чуть не лопались от обилия ароматов. Кристин подарила ей целый флакон самых дорогих духов. От Агнеты старухе перепала розовая прозрачная ночная рубашка до пят. Она была как пушинка: приходилось смотреться в зеркало, чтобы убедиться, что она надета. Агнета и Кристин были готовы подарить Наске и рыжий парик, но старуха довольствовалась собственными седыми волосами.

– Мы по простоте своей непривычные к такому-то. Да и не по-божески это, ведь недаром говорят, что без воли Господа и волосок с головы не упадет. Нет уж, не надобны мне старой чужие-то волосья.

Обговорили и финансовую сторону дела. Такса была определена в тысячу крон в день. С заработка не удерживались ни выплаты в социальные фонды, ни подоходный налог. О своей "спецодежде" женщины должны были позаботиться сами. На косметику и духи Ойва Юнтунен пообещал выделять пятьсот крон в неделю. Удалось договориться и по поводу вынужденных простоев в "критические дни". Для начала договор заключили на несколько недель, но не менее чем до Крещения.

Затем женщины передали Ойве письмо, которое Стиккан отправил с ними из Стокгольма.

Письмо было кратким и содержательным. Стиккан сообщал, что выполнить заказ оказалось труднее, чем он думал, но в конце концов все уладилось. Жизнь в Стокгольме текла по-прежнему: торговля "живым товаром" не очень-то шла, все эти ревю приносили массу хлопот, порнорынок был напрочь насыщен, а вот игорный бизнес процветал. Так что на жизнь хватало, грех жаловаться.

"Как ты, наверное, знаешь, – писал Стиккан, –– коммерц-техник Хеммо Сиира вышел на свободу. Пару раз он заходил и ко мне, спрашивал, где ты можешь прятаться. Он был страшно взвинчен. Утверждал, что у вас с ним кое-какие счеты. Здесь поговаривают, что он вынес тебе смертный приговор. Этот Сиира на такое вполне способен. Скверная история, не правда ли? Кстати, Сиира побывал в Вехмерсалми и во Флориде. Здесь его не видно недели две уже. Посадить его не посадили, где-то бродит".

Ойва Юнтунен тяжело вздохнул. Убийца-рецидивист Сиира ищет его. Выйдет ли он на след и появится в Куопсуваре или же это место надежное? В эту ночь Ойва Юнтунен спал плохо, и виной тому была не одна Агнета.

– Кто рано встает, тому Бог подает! – кричала на следующий день Наска Агнете и Кристин, которые до полудня не вылезали из постелей. Старуха саамка заставила женщин приняться за домашние дела. Не совсем привычно это было для них, но Наска оказалась терпеливым учителем. Буквально держа за руку, она показывала, как подметать полы, как заправлять специями соус, как кипятить простыни в банном котле перед стиркой. В свою очередь, Агнета и Кристин каждый вечер укладывали Наске волосы. Они учили ее пользоваться термобигудями и выщипывать брови. Они были готовы даже покрыть ее ногти лаком, но на это Наска не согласилась.

– Да не красят же пальцы на руках, – противилась старуха, но позволила, однако, Агнете покрыть красным лаком ногти на ногах, раз уж они все равно не видны в обуви. Кристин набросила на серебристые волосы Наски легкую ткань с золотыми нитями. Наска засмеялась, посмотрев на себя в зеркало:

– Вот бы Киурели сейчас увидел меня!

Глава 11

Ремес влюбился буквально с первого взгляда. Его суровая, заросшая черной бородой оболочка сразу же растаяла. Он стал рассеянным, готовым прийти на помощь мужичищем; говорил ласково, открывал женщинам двери, время от времени снимал шапку и целовал ручку. Вместе с объектом своего обожания он часто отправлялся на лыжах в Юха-Вайнан Ма, с особым упорством прокладывая лыжню. Если Кристин изъявляла желание отдохнуть, Ремес снимал шубу и расстилал ее на поваленной сосне. Ремес был настолько влюблен, что его глаза время от времени становились влажными. Походка бывшего пьяницы стала более упругой, отросшее пузо скрылось под ремнем, напряглось и более не показывалось. Офицерское сердце иногда начинало отчаянно биться по совершенным пустякам, особенно тогда, когда майору удавалось приблизиться к своей пассии ближе, нежели обычно. Кристин отвечала на чувства майора со всей той нежностью и страстью, какие она как мастер своего дела была в состоянии продемонстрировать.

Ремес уже задумался о разводе с женой. Вряд ли та имела бы что-нибудь против. Плохо лишь то, что Кристин проститутка: с гулящими даже пропойцы солдафоны не очень-то хотят идти к алтарю. Ремес вещал ей про "новую жизнь", но его тирады по данному вопросу не нашли особого отклика у Кристин. По ее мнению, было слишком поздно и безрассудно возвращаться к морали "бедных, да честных". Все становилось понятным, стоило лишь послушать рассказ Кристин о ее детстве. Ей действительно пришлось хлебнуть лиха.

Родом Кристин была из немцев. В Берлине времен Веймарской республики было принято заселять бедными многодетными семьями только что отстроенные каменные дома, потому что свежеоштукатуренные стены были влажными, и такое жилье не годилось для порядочных людей. Семья Кристин обжила таким образом не один десяток домов, каждый раз по полгода или по году. Так вырабатывалось "человеческое тепло" для немецких буржуа. За это "сушильщики" получали не только бесплатное жилье, но и чахотку, коклюш и ревматизм. Родители Кристин бежали от этих напастей в Данию, но и там было не лучше: одолела подагра. Семья перебивалась из кулька в рогожку, и сразу же, как только у Кристин оформилась грудь и округлились бедра, девушка нанялась официанткой в одну из копенгагенских пивнушек. Многие из владельцев покрытых пивной пеной бороденок намекали ей о некой легкой и приятной возможности заработать денег. Этой возможностью бедная и изящная Кристин незамедлительно и воспользовалась. Из чувства стыда она перебралась в Стокгольм, где могла заниматься своей новой профессией, не боясь, что ее хворые родители об этом узнают. До сих пор она отправляла им в Данию тысячу крон ежемесячно.

В конце своей исповеди Кристин даже всплакнула. Эти воспоминания всегда навевали на нее тоску, хотя не она первая, не она последняя... Просто мужчинам всегда нужно рассказывать о своем прошлом, а эта грустная повесть самой Кристин нравилась больше всего.