Михаил Башкиров - Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют… Страница 31

Я держался скромно, как подобает наивному испытуемому.

И не мог разобраться в изобилии табличек.

Но догадался, что большую часть ученые остряки навесили для смеха.

Строго запрещено – входить!

Строго запрещено – выходить!

Я следовал неофитом вдоль пугающих знаков и строгих указателей.

Запасной вход.

Запасный выход.

Я подчинялся межведомственной дисциплине, охране труда, здоровья и порядка.

Вход.

Черное на красном.

Выход.

Красное на черном.

Выглядывающие, стоящие, бегущие, идущие делились на две неравные группы: мужчины, в основном в халатах – синих, белых, черных, составляли большинство – и женщины, на разных стадиях беременности, – в явном меньшинстве.

Большинство игнорировало меня как чужеродное, малозначительное недоразумение.

Меньшинство пыталось устроить мне познавательные экскурсии.

– Хотите взглянуть на митохондрию?

– Вас интересует структурная интерференция?

– У нас, и только у нас можно пообщаться с вирусом бизоньего гепатита!

– Не упустите шанс ознакомиться с самым большим в ближней Европе автоклавом!

– Мы работаем на спектрометрах девятого поколения!

– Наша технология безоболочного слияния обещает революцию на клеточном уровне!

– Удаление гена старости у мотыльков-однодневок!

– Холестерин без масло-сливочной составляющей!

– Незабываемый сеанс одновременного совокупления тысячи дождевых червей!

Я отклонял все эти заманчивые предложения.

Еще не хватало предстать в ореоле мученика, затраханного лабораторными вакханками.

Опасность!

Внимание – опасность!

Чем ближе фуршетный зал, тем плотнее движение.

Теперь на меня не обращают внимания и женщины.

Все устремлены к выпивке и снеди.

Я тоже не откажусь от литра холодного пива, от калорийного закусона, от шампанского.

– Извините.

Я поправил фотоаппарат.

– Извините.

Куда они так все несутся – оголодали, что ли?

– Извините.

Доцентша заверяла, что зал, в котором отмечают научные достижения, уникален: это единственное помещение Центра без тотального контроля.

– Извините.

В таком случае предстоящий фуршет идеально подходит для оперативно-хулиганского мероприятия.

А вот и Нинель Осиповна.

Сколько помады, сколько туши для ресниц, сколько пудры, сколько теней, сколько румян потрачено зря…

Но роскошное платье с декольте затмевает мои джинсы с кожаным ремнем, сорочку, маечку с улыбающимся колобком и хлопчатобумажные носки в цвет подведенных глаз.

Глава 4 Несветский раут

Ученые суетливо фуршетились в просторном зале.

Где-то процентов семьдесят пять сильного пола и двадцать пять – слабого.

Возраст семидесятипятипроцентной доли колебался от восемнадцати до восьмидесяти.

Двадцатипятипроцентную в основном составляли мымры и грымзы.

Кроме столов с пищей, насыщенной фосфором и другими элементами, способствующими теоретической и практической деятельности во имя продовольственной безопасности страны, виднелись пластиковые доски на треногах.

Иногда кто-нибудь пьющий или жующий начинал пачкать ближайшую доску жирным фломастером, и у импровизированной абракадабры из формул и схем на пару минут происходило кучкование.

Совмещение пустого трепа с обоснованными выкладками никого не раздражало, как и нарушение всех правил этикета в одежде.

Что бы подумал Верховный Главнокомандующий, ежели бы на заседание Генерального штаба адмирал с Тихоокеанского флота заявился бы в тельнике, а отвечающий за стратегическую авиацию забыл бы отстегнуть использованный парашют!

Так вот, на этом рауте без комплексов господствовали произвольные моды и пренебрежительные тенденции.

От гонористых смокингов до прожженных кислотами халатов.

Не наблюдалось только нудистов.

– Это что – бал-маскарад? – спросил я увлеченную поеданием сырного канапе Нинель Осиповну. – Или ученый карнавал?

– Глупышка… Здесь встречают не по одежке и провожают не по должности и не по званию… Критерии в нашей среде другие… Каждый знает себе цену…

– А я насколько потяну?

– На рубль, – сказала тихо доцентша.

– На два! – прокричали за моей спиной знакомые голоса.

Обернувшись, я увидел знакомых ранних бегунов.

Конечно, на высоком не было зеленого трико с красными яблоками, а на коротыше – красного с зелеными, но их вельветовые лапсердаки с никелированными пуговицами выглядели комично.

– Племянник вышел из леса, – сказал высокий, хмуро лыбясь.

– Попил молока – и влез, – добавил коротыш.

– Слез – и снова попил, – закончил длинный.

И апологеты утренней трусцы отвалили в развязной манере спортивной ходьбы на пятьдесят километров.

– Да! – вскричала Нинель Осиповна, разворачивая меня вокруг оси на сто восемьдесят фуршетных градусов. – Познакомься: Василий Васильевич.

Я надлежащим образом, без усилий дополнительных мышц, пожал руку тщедушному бородачу в ориентальной рубашке навыпуск.

– Муж Оленьки!

Нинель Осиповна внесла полную ясность.

– О-лень-ки!

Повторила, змея, громко и по слогам, как дефективному.

– У вас замечательная супруга.

Не о погоде же заводить речь.

– Я в курсе.

– И стреляете вы из арбалета прилично.

– Я в курсе.

У бородача оказался урезанный словарь.

– Канапе чрезвычайно удачные.

– Я в курсе!

Василий Васильевич отчалил.

Доцентша взяла меня за локоть.

– А вон доктор физико-математических наук Скудаев.

– Катерины не вижу.

– Она из-за гордости не посещает наши мероприятия.

Я вдруг забыл и про канапе, и про воланы с икрой, и даже про крабовые тарталетки.

– Нинель, ты не вспомнила, на кого похож Ванюша?

– Нет… Что-то вызывает ассоциативный ряд, но без фиксации.

– А ты присмотрись… Может, здесь среди присутствующих обнаружишь ключевое звено.

Нинель Осиповна, не забывая продолжить опробование раутных угощений, принялась бесцеремонно разглядывать окружающих.

– Ба!

Я понял: доцентша кого-то узнала.

– Ба! Динь, а вон тот бородатый – это сам Колченов!

– Хочешь сказать что, Ванюшка произошел от специалиста по вшам и блохам?

– Я удивлена, ты знаком с трудами Колченова?

– Немного.

– Динь, да у Колченова же профиль римский и губы развратного Цезаря.

– Не подходят вроде.

– Достал… Ну не могу сконцентрироваться… Слишком большое количество отвлекающих факторов.

– Тарталетки, волованчики…

– Хочешь, познакомлю с мужем Лидуни?

Доцентша кивнула в сторону заносчивого типуса.

– Теперь понятны апокалиптические настроения Лидуни. С таким дядей проведешь ночь и поверишь в первую, вторую, третью, четвертую, пятую, шестую и седьмую печать.

– Не смешно, – и Нинель Осиповна без сопровождения отправилась подлизываться к математическому гуру.

Создалась благоприятная ситуация для пробного зондирования.

Насытившись перед разговорно-силовой акцией, я начал выбирать достойную жертву.

Нинель Осиповна попала в дискуссионные тиски между чемпионствующим доктором в искристом блейзере и его подобострастным замом в сером двубортном костюме.

Я допил шампань, откупоренную в честь поросят.

Кто-то провозгласил тост за будущего Нобелевского лауреата.

И приступил к действиям, за которые полагаются другие, более строгие премии.

Отсечь от ученого стада наиболее перспективную, в смысле слива информации, особь не представлялось особенно сложным.

Главное – выполнить несколько предварительных условий.

Не попасть ненароком в поле зрения втянутой в ожесточенный спор Нинели Осиповны, которая напирала и словесно и физически, пытаясь довести оппонентов до фрустрации…

Наметить укромный, желательно изолированный уголок для тет-а-тета.

Я шагнул за доску, испещренную химическими, с преобладаниями кислорода и углерода, формулами.

В зале добавилось гостей и официантов.

Шампанское усугубляло броуновское движение ученого люда.

Глава 5 Острый диспут

Перемещаясь по залу в хаотичном стиле одинокой газовой молекулы, я открыл скромную дверцу служебного назначения.

Среди пылесосов для влажной уборки, допотопных швабр и пронумерованных ведер было неуютно, зато интимно.

Отдавало нашатырем, стиральными порошками да сохнущими тряпками.

Эта рабочая каморка идеально подходила в качестве допросной комнаты.

Осталось завлечь внутрь кого-нибудь поразговорчивей и с врожденной тягой к доносительству.

Вернувшись в зал, я нацелился на средней комплекции мыслителя, выводящего в одиночестве химические формулы на пластиковой доске.

– Пройдемте, – сказал я по-ментовски грубо и безапелляционно.

– Это Самсонов, это не я, – почти всхлипнул формулист и выронил фломастер.

– Надо пообщаться без свидетелей, – сказал я деловито, как опер.

– Это Самсонов…

– Не здесь, пожалуйста, – шепотом попросил я ласково, по-следовательски.