Михаил Маковецкий - Девушки для диктатуры сионизма Страница 37

— Скажи мне, деточка, — вновь спросил Наташу шейх Мансур, — а ты знаешь какой-нибудь язык кроме русского?

— В школе я учила английский, — вновь удивилась странному вопросу Наташа.

— Я тоже об этом подумал, — по-арабски сказал шейху Мансуру выпускник института Дружбы Народов, — Тогда, когда она рассказала о том, что убегала от милиции.

— Конечно, — согласился шейх Мансур.

— Послушай, Наташенька, — обратился к девушке переводчик бедуинской мафии, — ты успокойся. Мы тебя не вернем в публичный дом, и никто тебя здесь не обидит. Но при одном условии. Тебе придется все силы бросить на изучение арабского языка.

— Зачем? — не переставала удивляться Наташа.

— Для того чтобы нам не пришлось тебя обижать, — улыбнулся шейх Мансур, — я даже не буду тебе рассказывать, что может с тобой произойти, если мы поссоримся. Сама придумай какие-нибудь ужасы.

— А вы откуда знаете русский язык? — упавшим голосом спросила Наташа. Удивляться у нее уже не было сил.

— От верблюда, доченька, от верблюда, — рассмеялся шейх Мансур, протягивая стоявшему рядом верблюду кусок посыпанного солью хлеба, любимого лакомства этого животного.

После окончания беседы огромная бедуинка с лошадиным лицом отвела Наташу в одну из помещений внутри огромного дома. Там, вместе с еще одной женщиной, раздели Наташу, помыли ее в огромной ванне, внимательно ее осмотрели, и с тщательно смазала йодом каждую царапину. После чего отвели в какую-то комнату и уложили спать. Выспавшись, Наташа поела немного фруктов, стоявших в вазе на столе, сплела из простыни веревку, спустилась через окно и убежала.

Незаметно выбравшись из деревни, она пошла вдоль дороги, но, уже через несколько часов, почувствовала себя плохо. Стояла страшная жара. Нестерпимо хотелось пить. В неподвижном воздухе была взвешена мельчайшая пыль, которая проникала везде, обжигала легкие и хрустела на зубах. Идти по песку, в котором утопали ноги, было чрезвычайно тяжело. Через какое-то время Наташа присела отдохнуть, оперись рукой о землю, но тут же вскрикнула от боли, отдернув руку от раскаленной почвы. Для того, чтобы срезать путь, она отошла от дороги, и теперь поняла, что заблудилась. Какая-то огромная противная ящерица нахально потрогала Наташину ногу своим быстро выскакивающим изо рта языком и никак не среагировала на Наташин крик «Брысь проклятая!». Наташа поняла, что плачет, но слез почему-то не было. Неожиданно к ней подъехал огромный джип. Из машины выскочили двое смуглых молодых людей. Они, радостно улыбаясь, помогли Наташе встать, и повели ее к джипу. Один из них, более молодой, осторожно сжал рукой ее правую грудь. Вслед за этим другой сильно ткнул его кулаком в живот и, судя по интонации, грязно выругался, упоминая имя шейха Мансура.

— Тебя, судя по всему, исправит невозможно, — сказал ей шейх Мансур, после того как Наташу заставили выпить большое количество солоноватой воды, замазали белой мазью обожженные лицо и руки и закапали в воспаленные глаз какие-то капли. После всех этих манипуляций Наташа почувствовала себя гораздо лучше. Противная слабость прошла, а кожа лица и глаза перестали так болеть. — Дурная манера отовсюду убегать у тебя в крови. По этому поводу я хочу сказать тебе следующее. Если ты еще раз убежишь, и умрешь от обезвоживания или укуса тарантула раньше, чем мы тебя найдем, значит, тебе крупно повезло. Я, бедуинский шейх, в пустыне выживу при любых обстоятельствах. Ты, не спорю, красивая, но совершенно беспомощная в условиях пустыне европейская девчонка, умрешь в пустыне во время хамсина максимум через пять-шесть часов. За это время ты успеешь пройти максимум километров десять. Скорее всего, по кругу, так как ориентироваться на местности в пустыне ты не умеешь. Чтобы твои непокорные мозги окончательно встали на место, я могу показать тебе фильм, на котором подробно изображено то, что бывает с теми, на кого мы обижаемся. Хочешь?

— Не надо, я больше не убегу, — опустив голову, сказала Наташа — я там чуть не умерла от ужаса, когда меня чуть не ужалила огромная ящерица.

— Успокойся, — кусая губы, чтобы не рассмеяться, сказал шейх, — эти ящерицы очень любопытны и совершенно безобидны. Они питаются насекомыми.

Когда бедуинка вновь отвела Наташу в знакомое ей помещение с огромной ванной, она увидела там того самого молодого бедуина, который по-воровски бережно сжал ее грудь. Он заканчивал приваривать к окнам решетки. Наташа тихонько пошла к нему вплотную и легонько хлопнула по плечу. Когда тот обернулся, она влепила ему звонкую пощечину.

— Как гласит старинная русская мудрость, — сказал по тому поводу выпускник института Дружбы Народов, — любая инициатива наказуема. Именно этому парню пришла шальная мысль искать тебя там, где тебя нашли. Остальным не могло и в голову прийти, что кто-то будет убегать по песку, когда рядом есть дорога. А когда тебя нашли, ты уже была прилично обезвожена. Жить тебе оставалось максимум час. Так что эту пощечину он заработал честно.

Шейх Мустафа был очень умен и умел мыслить не стандартно. Поэтому он и стал шейхом. В клане была девочка-олигофренка, уход и забота о которой лежали на всей хамулле, но непосредственно и на нём. Мансур женился на ней. То есть в качестве мужа он обязался обеспечивать её материально и защищать её честь и достоинство до конца жизни. Он мог спать или не спать с ней, это никого не интересовало. Концепцию Фридриха Энгельса о том, что «die Familie ist eine Gruppe der Leute fhrend die gemeinsame Wirtschaft» (семья — это группа людей, ведущая совместное хозяйство), бедуинская мораль разделяет целиком и полностью. Мансур не прикасался к несчастному ребенку, но это было его личное дело. Но то, что он взял её под свою защиту, доказывало его высокие моральные качества и преданность членам хамуллы. Это оказало впечатление на всех членов хамуллы, так как ярко демонстрировало, что Мансур будет бороться за интересы каждого из членов племени, что для любого из членов хамуллы он готов пожертвовать своими личными интересами. Что, в конечном итоге, и сделало его шейхом. А для уважаемого шейха одной женой больше, одной женой меньше… На личную жизнь шейха Мансура брак с девочкой-олигофренкой не оказал сколько-нибудь заметного влияния.

Когда эта непокорная европейская девчонка сказала, что она собирается ждать своего отца, который приедет из России, найдет ее и заберет домой, а любого, кто станет на его пути, убьет и не поморщиться, то у шейха это вызвало улыбку.

— Этого никто не сможет сделать, — подумал он, — это невозможно.

Но когда ему сказали, что отец этой девчонки уже где-то рядом и ищет с ним встречи, то шейх Мансур решил, что девушка говорила правду. В том числе и относительно того, что любого, кто станет на его пути, ее папа убьет и не поморщиться. А потому лучше иметь его своим союзником, а не противником. А еще лучше использовать его в борьбе со своими врагами.

Глава 9

Шейх Мансур и анекдоты о Рабиновиче

— Барашек диво как хорош, — очень искренне сказал Пятоев, — но не соблаговолит ли уважаемый шейх перейти к делу?

— Легко, — согласился шейх, — но сначала мы позовем милых дам. Хватит им, пожалуй, резвиться в бассейне.

Две же девушки, первыми переправленные в Израиль по дороге жизни племени Алузаель, после интенсивного курса арабского языка в течение двух дней, сейчас сидели напротив Пятоева, Рабиновича и Шпрехшталмейстера. Они были явно напряжены. Им обещали широкий фронт работ по избранной профессии, а вместо этого заперли в огромном доме и целыми днями заставляли учить арабский язык. Выйдя из бассейна, они уселись перед нами, заложив ногу за ногу, и старшая из них, после некоторого раздумья, сказала Рабиновичу «салям».

— Воистину салям, — отозвался вместо Рабиновича Пятоев. Ему предстояло беседовать с ними, и он хотел их успокоить и войти в психологический контакт.

— Ваш арабский начальник, — продолжила одна из девушек, указывая на Рабиновича пальцем, — прибыл, чтобы прицениться и купить нас?

Я не люблю, когда меня принимают за араба, но в этот раз я воздержусь от комментариев, — бросил ей в лицо Рабинович.

— Мой начальник купил вас еще в Пскове, не торгуясь, по совокупности заслуг, — сообщил девушкам Пятоев.

— Каких ещё заслуг? — грубовато поинтересовалась младшая из барышень.

— Они собираетесь вернуть нас в Псков преподавать арабский язык, — вдруг догадалась старшая девушка.

— Не волнуйтесь, — вновь взял в свои руки бразды правления Пятоев, — как вам и было обещано, вы будете заниматься проституцией. Кстати, в публичном доме с богатой и славной историей, который называется «Экстаз».

— Спасибо, утешил, — прокомментировала это сообщение младшая, — а то я уже начала волноваться за свою неустроенную личную жизнь.

— А разве люди псковского олигарха вам ничего не объяснили? — спросил девушек Шпрехшталмейстер.