Наталья Александрова - Бородатая женщина желает познакомиться Страница 4

Женщина пошарила под скамьей. Она нащупала там приклеенный скотчем конверт – аванс в чеках на предъявителя, которые невозможно проследить.

Выбравшись на улицу после кастинга, я глубоко вдохнула горячий пыльный городской воздух и поняла, что если не съем сейчас чего-нибудь и не выпью холодненького, то умру прямо на тротуаре. В горле першило от стихов, хотелось чихать от пыли и плакать от разъедающего глаза выхлопа автомобилей. Как люди живут летом в городе? Да и зимой тоже.

Июнь месяц, у меня под окном сейчас распускаются розы. Белая, плетистая, цвета топленого молока и темно-красная. Розовых нету, я вообще терпеть не могу розовый цвет. Еще одуряюще пахнет сирень возле забора, и на кусте жасмина уже бутоны. А про пионы-то я забыла! Небось, стоят во всей красе.

Стоп! Опять меня заносит! Где я и где пионы? И розы там же! Их нет, то есть они есть, но меня с ними нету. И никогда больше не будет. От этой мысли захотелось немедленно умереть. Я с ненавистью поглядела на пролетающие мимо автомобили. Ну уж нет, не дождетесь, чтобы я закончила свою жизнь под колесами железного отвратительно пахнущего чудовища!

И я юркнула в первое попавшееся кафе. Там было сумрачно и прохладно, девушка за стойкой разгадывала кроссворд в отсутствие посетителей, по телевизору показывали клип с Димой Биланом. Но звук отключили, так что очень забавно было смотреть, как Дима беззвучно шевелит губами. Сладкого совершенно не хотелось, о десертах со сбитыми сливками на жаре страшно было подумать. Я заказала пиццу с ветчиной и сыром и воду с лимоном, присовокупив, что о кофе подумаю позже.

В кафе не было ни души, сей факт должен был бы меня сразу насторожить, но, как всегда, я не отреагировала вовремя. Напротив, я порадовалась, что никто не станет мешать и приставать с разговорами, и выбрала самый дальний столик, рядом с разлапистой монстерой в огромной кадке.

В пиццу никто не догадался положить ни сыра, ни ветчины, зато наличествовал в огромном количестве томатный соус, от которого у меня свело скулы. Воду девица принесла в простом граненом стакане, не слишком холодную, в ней плавал сильно постаревший кусок лимона. Я подавила в зародыше ужасную мысль, что в этом кафе лимон работает переходящим вымпелом и его перекладывают из стакана предыдущего посетителя в последующий. Такого быть не может, хотя бы потому, что люди в это кафе не ходят, во всяком случае, за сегодняшний день я – единственный посетитель.

Воду надо подавать в высоком запотевшем стакане, заранее выдавив в нее несколько капелек лимонного сока, и чтобы призывно звенели прозрачные кубики льда, а кусочек лимона сажать на краешек стакана просто для красоты. И обязательно подать соломинку, чтобы тянуть воду не спеша и с наслаждением… Всему этому меня учила Альбина, и кажется я преуспела в науке. Во всяком случае, меня хвалили, и даже Володька признавал мои достижения. До поры до времени.

Делать было нечего, и я, чтобы не уходить из прохладного и тихого помещения, стала думать о своей жизни. Точнее, я пыталась найти выход из того тупика, в который попала исключительно по своей невезучести и доверчивости.

Родителей своих я не помню, они развелись вскоре после моего рождения. Тем не менее они были женаты и даже прожили вместе лет пять. Семейной идиллии помешал ребенок, то есть я. Оказалось, что родители не готовы к бытовым трудностям и могли совместно существовать, пока все было гладко. Все это мне рассказала бабушка, мать отца, она воспитывала меня долгие годы. И рассказала только тогда, когда я подросла настолько, что стала задавать такие серьезные вопросы. Бабушка никогда не ругала никого из родителей, не винила их, а говорила, что я все пойму, когда вырасту. При этом так удрученно качала головой, казалось, что и сама-то она ничего не понимает. И то верно: как могли двое взрослых людей за короткое время так опротиветь друг другу, что пришлось бежать на край света без оглядки, бросив четырехмесячного ребенка? Тысячи, миллионы пар заводят детей, многие испытывают трудности, пока их растят, однако мало кому приходит в голову бросить свое чадо. Это уж пожизненный крест.

Я недолго задавала себя такие вопросы, стало неинтересно. Все же родители у меня были, потому что регулярно раз в месяц на бабушкин счет в сберкассе переводились приличные суммы денег, я росла вполне обеспеченно. Но одиноко, очевидно, расспросы любознательных соседей, где же находятся мои мама с папой, сильно повлияли на неокрепшую психику подрастающего ребенка.

Училась я так себе, без особого усердия. Ничто меня не интересовало, никаких особенных способностей я в себе не обнаружила. Учителя меня не доставали, делая, видимо, скидку на семейное положение, бабушка ни на чем не настаивала. После школы я поступила в Экономический техникум, потому что туда пошли еще две девочки из нашего класса. Одна, впрочем, тут же вышла замуж за военного и уехала с ним в далекую Сибирь. Вторая, Валя Топтунова, училась старательно, она вообще была очень серьезной и целеустремленной девушкой. Возможно, это объяснялось ее феноменальной некрасивостью.

По-прежнему я не находила ничего интересного в учебе, прилежно записывала лекции, не вникая особенно в суть.

Через год случилось знаменательное событие. Бабушка пришла из сберкассы сильно озадаченная и показала мне чек. Ежемесячную сумму урезали наполовину, очевидно, кто-то из моих родителей вспомнил, что их дочери исполняется восемнадцать лет и посчитал свой долг выполненным. Еще через некоторое время пришло поясняющее письмо от моего отца. Письмо было в иностранном конверте и адресовано бабушке. В нем коротко сообщалось, что отец нашел работу в Бостоне, собирается устроиться там надолго, начинает жизнь с нуля и денег больше присылать не сможет. И все, ни привета, ни поздравления и вообще никакого обращения к собственной дочери.

Впервые в жизни я вышла из себя. Мне захотелось заорать, порвать письмо на мелкие кусочки и растоптать их ногами. Но бабушка глядела так жалобно, и я вдруг заметила, какая она старенькая. Я обняла ее и пробормотала, что мы проживем, я найду работу.

До этого деньги приходили регулярно, и бабушке удалось кое-что отложить. Да еще пенсия и моя стипендия. Так что техникум я закончила, пришлось, правда, сократиться в расходах и подрабатывать по мелочи.

Бабушка к тому времени совсем сдала. Она стала часто задумываться или просто застывала на месте, уставившись в одну точку. Она стала отдыхать днем на диване, чего раньше никогда за ней не водилось. Она даже ходила по квартире в халате, и это насторожило меня больше всего, потому что бабушка всю жизнь ненавидела фланелевые халаты, дома одета была аккуратно, как будто ожидала гостей.

Уполовиненные деньги на счет приходили без учета инфляции, так что сумма становилась все меньше и меньше. Я училась в техникуме на бухгалтера, так что устроилась по специальности в крупную фирму. Бухгалтеров там было много, мне доверили только самые незначительные бумажки. Я как могла старалась работать аккуратно, чтобы все было в порядке. Денег платили немного, но нам с бабушкой хватало.

Бабушка протянула еще год и умерла быстро, ничем меня не обременяя. После похорон я долго собиралась с духом – нужно было все же написать в Бостон отцу, ведь умерла его мать. Однако того конверта в бумагах бабушки я не нашла, а адрес разумеется не запомнила. Как видно, она нарочно уничтожила письмо, чтобы я не вступала ни в какие сношения с ее сыном. Я посчитала, что так тому и быть, и выбросила все из головы. Тем более что не нашла в бумагах никакого напоминания о родителях, даже фотографий не было.

С Володькой мы встретились случайно – он налетел на меня в банке, ударил по руке, так что рассыпались все бумаги. Пока мы вместе их собирали, он заглянул мне в глаза и, по его собственному выражению, понял, что сражен наповал. Помню, что тогда сильно удивилась – не то чтобы я некрасива, наоборот, с внешностью все обстоит неплохо, не хуже, чем у людей, как говорила бабушка, однако в силу семейных обстоятельств я личность малообщительная, замкнутая, не люблю шумные сборища, громкую музыку и многолюдные вечеринки. Толпу тоже не люблю, я в ней теряюсь.

Тем не менее я села в Володькину машину и разрешила подвезти себя до работы. На следующий день он встречал меня вечером.

Вы не поверите, но период ухаживания у нас затянулся на целых три месяца. Не то чтобы я несовременная и не знаю основного постулата каждой уважающей себя девушки: на первом свидании можно согласиться только на завтрак, на втором – на обед и только на третьем – на ужин. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однако в случае с Володькой, моим будущим мужем, я неосознанно была осторожной. То есть я вовсе не рассматривала его как подходящую кандидатуру, я вообще в то время не собиралась замуж. И это совершенно верно, перед собой я не стану хитрить. В то время я пыталась научиться жить самостоятельно.