Елена Логунова - Стрела гламура Страница 40

— А это что? — в паузе между залпами услышала Ирка заинтересованный детский голос.

— Не трогай! — на всякий случай сказала она и пошла посмотреть, что там нашел ребенок.

Присев на корточки, Мася с большим вниманием рассматривал извлеченный из сугроба предмет.

— Он с неба упал! — важно сообщил малыш, не выпуская свою находку из рук. — Пиу-у-у! Бу-бух!

— Метеорит, что ли? — удивилась Ирка.

— Это пузыречек! — авторитетно сказал Масяня. — Очень хороший пузыречек. Стеклянный!

— Стеклянный, оловянный, деревянный, — машинально отозвалась Ирка. И встрепенулась, вспомнив о своих воспитательных функциях. — И вовсе этот пузырек не хороший, его кто-то выкинул, это мусор! Брось его! Это нехорошая вещь!

— Хорошая! — насупился ребенок, заводя руки со своей добычей за спину и начиная пятиться.

— Брось! — Ирка притопнула ногой.

— Не брошу!

— Брось! — Она шагнула к малышу и решительно потянулась отнять «нехорошую вещь».

Это была двойная ошибка — педагогическая и стратегическая.

— Нет, это мое-о-о! — обиженный Масяня отчаянно взвыл и бросился наутек.

У неформального конкурса ледово-снежной скульптуры и жюри было неформальное. В его состав вошли художник-сюрреалист Виталий Вихреватый, некогда знаменитая балерина Елизавета Тягун, скульптор-инсталлятор Константин Аюшкин и восходящая звезда российской эстрады — солист группы «Епархия», автор и изобретатель музыкального стиля «православный хард-метал» Эдя Кунак. Все деятели искусства прибыли на курорт со своими компаниями, каковые из солидарности ходили по пятам за жюри, образуя большую шумную свиту.

— М-да, интересно! Очень, очень интересно! — приговаривал, прогуливаясь вдоль ряда конкурсных работ, признанный мастер инсталляций Аюшкин.

Благосклонно осматривая кривобоких снеговиков и горбатых, длинноруких, похожих на гоблинов Снегурочек, он одобрительно кивал и без разбору похлопывал по плечам самодеятельных скульпторов и наиболее крупные экспонаты импровизированного музея. Эдя Кунак, которого сопричастность к православной культуре превращала из обезьяны в человека верно, но медленно, пугающе скалился и с трудом удерживался, чтобы не отвесить пинка особенно рослому Деду Морозу, который казался ему до отвращения похожим на продюсера группы «Епархия» Юрия Юбкина. Сам Юбкин, не ангажированный в жюри, с независимым видом трусил в толпе сопровождающих лиц, громогласно рассуждая о великой целительной силе настоящего, классического, искусства, не замутненного новомодными течениями. Отставная балерина Тягун, страдающая от классического, незамутненного недуга под названием «бодун», слабо кивала и высоко подбирала полы искусственной горностаевой шубы, на которую норовил наступить сюрреалист Вихреватый, вьющийся обочь примы мелким бесом.

От крупных скульптур перешли к средним. Там председатель жюри Константин Аюшкин отечески потрепал по ледяным головам выводок некрупных гномов, а резвящийся Эдя Кунак хохмы ради оседлал карликового ледяного слона.

— Эдичка, не сиди на холодном, вдохновение отморозишь! — сложив руки рупором, крикнул ему ехидный Юбкин. — Погубишь артистическую карьеру на корню!

— Со святыми упокой! — зверовидно, в тяжелом металлическом стиле, заухала «епархиальная» подпевка.

Покрасневший Кунак скатился со слоновьей спины и притворился, будто его очень занимают разглагольствования Аюшкина.

— Мелкая пластика — это совсем не то же самое, что крупная! — авторитетно вещал тот, рассматривая ночной горшок, вполне натуралистично и добротно вылепленный из снега, расписанный светящимися голубенькими и розовенькими цветочками и покрытый ледяной глазурью.

Экспонат вызывал у публики живой интерес, в основном практической направленности. Удобства, которыми желали бы воспользоваться многие, находились в здании отеля, при номерах, и более или менее культурной уличной альтернативы им не имелось. Кое-кто с завистью посматривал на ледяную скульптуру Писающего Сноубордиста.

— Давайте уже закругляться будем, а? — сдавленным голосом попросил сюрреалист Вихреватый, беспокойно переминаясь. — Хочется уже, знаете ли, припасть к благам цивилизации!

Он с тоской оглянулся на окно своего номера со всеми удобствами и нетерпеливо спросил:

— Мы тут все осмотрели или как? Давайте уже примем решение о награждении и разбежимся!

— Уважаемые конкурсанты, все ли представили свои работы на суд жюри? — громко и важно вопросил в толпу Аюшкин, наслаждающийся своей ролью председателя конкурсной комиссии. — Претензии от опоздавших рассматриваться не будут!

Тяжело сопя, в первый ряд протиснулся припозднившийся конкурсант с обрубком полена. Поверхность деревяшки была равномерно покрыта толстой коркой прозрачного льда, под которой видна была ползущая по срубу большая толстая гусеница, слепленная из снега.

— Миниатюра «Целеустремленность»! — высоким женским голосом провозгласил конкурсант, торжественно вручая свою работу председателю жюри.

Аюшкин с испугом посмотрел на целеустремленную гусеницу, удивительно похожую на бледную, жирную свиную сардельку, и поспешно передал высокохудожественное полено Кунаку.

— Хлеб наш насущный даждь нам днесь! — взглянув на насекомую сардельку, пробормотал православный хард-металлист и ненароком уронил полено на ногу Вихреватому.

Тот взвизгнул и торопливо подался в сторону, приседая и приговаривая: «Пардон, пардон, я на одну минутку!»

— А вот еще кто-то бежит! — радостно сказал Кунак, из-под ладони вглядываясь в белую пустошь.

Аюшкин обернулся и увидел маленького мальчика, который мчал по снегу, как глиссер по воде, рассыпая в стороны искристые брызги и оставляя за собой глубокую борозду.

— Детское творчество? Ну-ну! — благосклонно молвил мэтр.

— Брось его! Брось! — донеслось издалека.

— Похоже, творчество не чисто детское, а семейное! Никак, за отроком мать его бежит! — поправил председателя зоркий Эдя Кунак.

— Мать его! — небожественно отозвалось в толпе басовитое эхо.

Ребенок оглянулся на женский окрик, но не остановился, а, напротив, еще прибавил скорости и пролетел сквозь группу жюри, как болид. При этом предмет, который был у него в руках, он все-таки бросил, и Аюшкин машинально поймал подачу.

— А вот и мелкая пластика! — пробормотал он, повертев в руках холодную прозрачную бутылочку. — Ледяной флакон! Интересно, каким образом авторам удалось создать внутренний объем?

Дородная женщина, прибежавшая следом за ребенком (предполагаемая мать и соавтор коллективного творчества), мимоходом спросила председателя конкурсного жюри:

— Тут пацан в голубом не пробегал?

Получив утвердительный ответ, она тоже умчалась. Ветер, поднятый ею, овеял кислую физиономию экс-балерины, и она взбодрилась настолько, что выдала наконец ответ на реплику Юбкина, прозвучавшую несколько минут назад:

— Да, мне тоже не нравится современное искусство! — капризно сказала балерина. — Оно такое… Такое…

Затрудняясь с подбором слов, она поискала глазами, уперлась взглядом в безропотного ледяного слона и уже более воодушевленно продолжила:

— Оно такое животное! Такое агрессивное! Оно буквально бросается на зрителя и насильно выжимает из него эмоции, душит его, иссушает и обескровливает!

— Господи, помилуй! — бухнул в толпе сопровождающих бэк-вокалист Эди Кунака.

— Душенька, Лизонька, вы преувеличиваете! — хохотнул Юбкин. — Вы… Ой, мама!

Аккурат под упоминание юбкинской родительницы из борозды, проложенной бегунами, выскочило некое агрессивное животное. Оно буквально бросилось на Елизавету Тягун, а выжимать эмоции из той не потребовалось, она по собственной инициативе завизжала так, что малодушный Аюшкин присел, закрыв уши руками, а Юбкин восхищенно присвистнул и крикнул Кунаку:

— Эй, Эдичка! Слыхал, как нужно брать верхнее «до»?

Очевидно, многие годы хореографической деятельности, осуществляемой безмолвно, позволили бывшей приме сберечь голосовые связки в идеальном состоянии. Она визжала мощно, ровно, то плавно понижая голос на кварту, то вновь поднимая его, что напоминало разом и сирену «Скорой помощи», и сигнал Гражданской обороны, оповещающий о начале вражеской бомбардировки. Председатель Аюшкин с трудом преодолел порыв наскоро отрыть себе в снегу небольшой окопчик. Опомнившись от первого шока, он громко воззвал, с трудом перекрикивая выдающийся визг Елизаветы Тягун, которую смело можно было переименовать в Ревун:

— Елизавета Матвеевна, прошу вас, не нужно так волноваться! Это всего лишь зайчик! Должно быть, он принял вашу горностаевую шубку за березку!

— О! Надо и мне принять! — щелкнув пальцами, убежденно пробормотал Эдя Кунак и вытянул из кармана фляжку с коньяком.