Дарья Донцова - Тайная связь его величества Страница 41

— Опять несчастный случай? — предположил я. — Как с директором, который сам на вилы упал?

— Ага, — простодушно подтвердила Зина.

— Прямо дикий американский Запад тридцатых годов! — возмутился я. — Справедливый шериф-участковый сам вершит правосудие… И это недалеко от Москвы! Что же творится где-нибудь в глубинке? Если я тебя правильно понял, в сторожке сначала убили Ирину Астапову, через год директора школы, и оба преступления справедливый Николай Фомич оформил как ненасильственную смерть?

— Верно, — кивнула Зина. — А после того как с Валентином это случилось, ну, погиб он, через пару дней буквально у Гусевых мальчик пропал, Ростислав. Его потом у них на участке в заброшенном колодце нашли. Мертвым. Елизавета Георгиевна живо дачу продала, и больше никто из Гусевых сюда не являлся.

Я решил поглубже копнуть историю.

— А ты хорошо помнишь, как Стефания возмущалась поведением Ирины, которая посмела в образе ведьмы изобразить мать Константина Петровича?

— Так ты же про Ирку слушать не хотел, — прищурилась Зина.

— Давай рассказывай, — велел я.

Глава 30

Зина пожала плечами.

— Ладно, вернусь к той теме. Стефка — она к тому времени уж давно была замужем за Константином Петровичем, Игорь уже подростком был — ужасно злилась на Ирку, прямо на пену исходила. Моя мама молча ее слушала, и тут Елизавета вплывает в комнату, говорит: «Тефи, успокойся. Мне совершенно безразличны выходки деревенской девицы. Ее господь накажет». Сказала, как плюнула! Через неделю Ирину нашли в заброшенной сторожке, ножиком изрезанную. Ну точно, Елизавета колдунья! Почуяла, что Арсений девку накажет. Нехороший был глаз у главврача, я ей в лицо смотреть опасалась. Елизавету Георгиевну и домашние побаивались, даже шебутные Ростик с Владиком при ней тише становились. Но они совсем прабабку не любили. А вот Игорь ее обожал. Сейчас тебе интересный случай расскажу…

Елизавета Георгиевна собирала фарфоровые домики. У нас таких не купить было, ей из-за границы разные люди везли в подарок эти дворцы. Елизавета коллекцией очень дорожила, никому к ней прикасаться не разрешала. Я отлично помню, как мама меня однажды к шкафу со стеклянными дверками подвела и строго предупредила:

— Упаси тебя бог эту ерунду тронуть. Беда будет! Это главная хозяйская ценность.

Все в семье знали о том, что Елизавета над своим фарфоровым барахлом прям трясется. А Ростик как-то решил дома в теннис поиграть. Ракеткой взмахнул… Бумс! Мяч прямо в коллекцию угодил, та вдребезги разлетелась. Ростислав удрал. На шум Стефа примчалась, увидела осколки, кинулась за хулиганом. Мама моя тоже прибежала, стоит, не знает, чего делать. Можно ей осколки собирать или лучше к ним не прикасаться? Потом в гостиную заглянул Игорь, сел на корточки, начал аккуратно целые куски из крошева вынимать. И тут Елизавета появляется. У нее стало такое несчастное лицо, что мамуля ее впервые в жизни пожалела. Вроде даже слезы на глазах у ведьмы заблестели. Застыла она на пороге, ни звука не издает. Мамочка к занавеске попятилась, ей аж дурно стало, залепетала:

— Елизавета Георгиевна, я на звон примчалась, не трогала ваши игрушки… Здоровьем дочери клянусь, не виновата, ничего не била…

Гусева в ответ:

— Знаю. Убери здесь. Возьми губку, иначе пальцы изрежешь.

Игорь вскочил, к бабушке бросился. Обнял ее, прижался и как закричит:

— Лизонька, любимая! Я убью Ростика! Я ночью его удушу! Я все домики склею! Я тебе помогу!

А потом зарыдал.

Мама моя чуть в обморок не упала. Гарик до того дня людям в основном только «да» или «нет» говорил, сам ни с кем первым беседовать не начинал, с домработницей не здоровался. Скажет мамуля ему: «Добрый день, Игорек», — а он лишь кивнет, да и то если у него настроение хорошее, иначе мимо с каменным лицом пройдет. Меня, дочку поломойки, он вообще не замечал, вел себя так, словно я стул или табуретка. Лицо у него всегда без выражения было, мне казалось, что он черепаха — ничего его не волнует. Ни разу не видела, чтобы Гарик улыбнулся или расстроился. А тут вдруг страстная речь, слезы, да еще в присутствии моей мамы.

Елизавета, похоже, тоже растерялась, внука по голове погладила и прошептала:

— Знаю, милый, ты меня любишь. И мама твоя мне лучший друг. Забудь про гадкого Ростика, его Господь накажет.

А через пару дней близнец в колодец свалился…

Зинаида сделала секундную паузу.

— Смотри, что получается. Ирка Астапова над Елизаветой Георгиевной прилюдно посмеялась — и очень быстро погибла. Ростислав прабабкину радость расколошматил — тоже после этого долго не прожил. Здорово, да?

Я молча кивнул, а Зина продолжила:

— Елизавета Георгиевна, Константин Петрович, Владик, Игорь и Кирюша вскоре на городскую квартиру уехали. Стефа с помощью моей мамы носильные вещи в чемодан сложила и за ними отбыла. Посуда, мебель, ковры, постельное белье в доме остались. Дачу зимой вместе с обстановкой Валерий Аркадьевич купил, но через короткое время продал. В общем, у бывшей фазенды Гусевых несчастливая судьба, она из рук в руки много раз переходила, никто там не приживался. Сейчас ее хозяин какой-то дипломат. Я его ни разу не видела, семья за границей, дом запертый стоит. Вот такая, Вань, история.

— Да уж, — вздохнул я.

— Две у нас в Авдеевке семьи невезучие, — тараторила дальше Зинаида. — Одна Гусевых, а вторая Гореловых. Из последней ты Фаинку видел, при тебе сейчас заходила, ну, та, которой я в долг товар дала. Вот у них тоже в семействе прямо Санта-Барбара. Виктор Петрович, отчим Фаи, по молодости красавец был — глаз не оторвать. Конечно, бабы по нему сохли…

Я перестал слушать, сидел с вежливой улыбкой на лице, а сам пытался систематизировать полученную информацию. Ирина Астапова поиздевалась над Елизаветой Георгиевной и была зарезана. Ростик, разбивший коллекцию прабабки, упал в колодец…

— И Вайнштейн на него запала, — ворвался в уши пронзительный голос Зинаиды. — Ваще головы лишилась!

Я вздрогнул.

— Вайнштейн? Зина, о ком ты говоришь?

— Неужели не понял? — удивилась собеседница. — О Фаине! Я ей на твоих глазах кефир и йогурты вручила.

— А при чем тут Вайнштейн? — перебил я. — Это фамилия Фаины?

— Нет, конечно. Она падчерица Виктора Петровича, но он ее по закону не удочерил, поэтому Файка по паспорту Бокова. Вань, ты вообще меня слушаешь? Виктор Петрович — это тот, кто руку повредил на пороге магазина, и Елизавета Георгиевна на него нагавкала, вместо того чтобы пожалеть. Он шофером работал, фуры гонял, я же тебе рассказывала.

— А при чем здесь Вайнштейн? — повторил я, пытаясь выплыть из водопада рухнувших на голову сведений.

Зина засмеялась.

— Они дачку снимали, жили у Настьки. Жену звали Адель, мужа Абрам, отчества я их не помню. Она красивая такая, черноглазая, волосы кудрявые, а он хоть и молодой, но лысый. Оба музыканты, не помню, на чем играли. А Виктор Петрович тогда в соку мужик был, красавец.

— Виктор Петрович Горелов! — подпрыгнул я, только сейчас сообразив, о ком говорит продавщица. — И родители Софьи Вайнштейн! Они жили в Авдеевке!

— Так ты эту историю знаешь? — обиженно протянула Зина. — Таисия рассказала, да?

— Просто слышал эти фамилии, — нашелся я.

— Ну так я тебе сейчас про них растолкую, — обрадовалась болтунья. — История совсем давняя, но захватывающая. Жаль, твой отец помер, мог бы роман написать. Любовь у них закружилась — бешеная. Вся Авдеевка рты пораскрывала и наблюдала. Мужики даже спорили: побьет он его или ей задницу надерет. А бабы завидовали — такие отношения красивые, и муж ее обожает, и полюбовник есть.

— Зина, — взмолился я, — сделай одолжение, объясни нормально, назови имена. Я ничего не понял.

— А я чего делаю? — удивилась продавщица. — Знаешь, не надо свои детские привычки во взрослую жизнь переносить. Очень меня, помню с тех пор, злило, когда ты из разговора вываливался. Я тебе чего-то говорю, ты сидишь, киваешь, вроде заинтересовался, а потом выясняется: спал с открытыми глазами, ни фига не слышал, о своем думал. Прямо треснуть тебя хотелось. Зачем прикидывался, что весь внимание? Сказал бы честно, что скучно, и ушел.

Я отвел глаза в сторону. То, что раздражает Зинаиду, в доме Подушкиных называлось хорошим воспитанием, я до сих пор не могу от него отделаться.

— Вот и сейчас ты такой, — возмущалась Зинаида, — совсем не изменился. Объяснила же один раз! Виктор Горелов красавец был — высокий, кудрявый, веселый, на гитаре играл, анекдоты травил, плясал лучше всех, к тому же при деньгах. Фуру он по разным странам гонял, вещи оттуда привозил. Неженатый, жил как хотел. Какие к нему бабы приезжали! С авдеевскими-то он не водился, крутил с женщинами из Москвы. Но из-за Адели Вайнштейн свой принцип нарушил. Может, решил: раз она дачница, то с ней можно.