Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 2 Страница 42

— Может, потом… — я приподнялась и села, опершись спиной о высокую спинку кровати. — Кажется, я что-то должна была вам сказать?

— Должны были, — кивнула женщина. — Но в этом нет нужды. У меня было ваше описание.

— И я ему соответствовала? — мое изумление было абсолютно искренним.

— Ну… — женщина замялась. — Если и были какие-то сомнения, то после ванны…

Я прыснула.

— Это выглядело ужасно, да?

— Я видела вещи пострашнее, — тихо ответила женщина. — А вам, наверно, описали меня, так?

Я кивнула.

— Стало быть, вы знаете, как меня зовут?

— Мария?

— Да. Мария.

— А меня…

— Не надо, — она мягко тронула меня за локоть. — Это мне знать не нужно.

— Понятно…

— Что вам понятно?

— А, долгий разговор! — я махнула рукой. — Как-нибудь в другой раз. А кто был тот мужчина в мундире, который открыл мне дверь?

— Мой брат.

— Я так испугалась.

— Он так и понял.

— Сколько я проспала, Мария?

— Сутки с половиной. Сегодня восьмое января.

— У меня была такая возможность — спать полтора дня?

— Как видите.

— И, раз вы ко мне вошли, не зная, что я сама проснулась, значит, счастливый сон кончился, так?

— Во всяком случае, в этом доме.

— Мне нужно уходить?

— Да.

— Когда? Прямо сейчас?

— Еще есть немного времени.

— Меня ищут?

— А вы как думаете?

Я пожала плечами.

— Сейчас половина восьмого вечера, — глядя куда-то поверх моей головы, словно повторяя зазубренный урок, произнесла Мария. — В час тридцать с вокзала уходит скорый поезд Лодзь — Варшава…

— Варшава?

— Все поезда, уходящие на запад, тщательно проверяются, — объяснила Мария. — Пассажиров буквально перетряхивают. Слишком большой риск, пани…

— Стало быть, на восток ехать спокойнее?

— Тоже риск. Но значительно меньший. Много пригородных поездов. Несколько пассажирских. Больше толчеи. Больше шансов.

— Извините, Мария, я перебила вас.

— Ничего, — неожиданно улыбнулась она. — Я знаю, что это такое — прятаться от ваших… — она запнулась, подыскивая слово. — Короче, мой брат отвезет вас на вокзал и посадит на поезд. Место в купе спального вагона. В любом случае вы должны быть готовы к тому, что у вас проверят документы. Документы я вам дам. Это вполне надежные бумаги…

— Разве на польских паспортах нет фотографий?

— Почему? На паспорте — ваша фотография.

— Моя?!

— Дайте мне сказать, пани, — мягко улыбнулась Мария. — Я все объясню, не волнуйтесь.

— Извините…

— Я вас немного загримирую, вы наденете парик, очки с дымчатыми стеклами, короче, будете похожи на свой снимок. Проблема одна: вы не говорите по-польски. Первое же слово выдаст вас…

— А нельзя дать мне справку, что я от рождения немая?

— Можно, конечно, — вздохнула она, — но это только привлечет к вам внимание.

— Стало быть, мне вообще нельзя разговаривать?

— Да. И я кое-что придумала. У вас будет шейный корсет. Вы знаете, что это такое?

— Представляю.

— Эти корсеты надевают при переломах позвоночника или вывихе шейных позвонков. По самый подбородок. В таком виде вы сможете объясняться жестами, не вызывая подозрений. Кроме того, корсет — это еще одна деталь маскировки…

— Я могу взглянуть на свою фотографию?

— Попозже. После того, как я поработаю с вами.

Усадив меня перед красивым трюмо и включив громоздкий торшер с оранжевым абажуром, Мария взялась за меня с сосредоточенностью хирурга-офтальмолога. Парик был роскошный и выглядел вполне натурально — крупные светло-каштановые локоны, чуть тронутые сединой. Правда, он оказался мне чуть великоват, однако Мария умело подколола его шпильками, да и моя собственная грива, туго собранная на затылке, весьма удачно подпирала всю конструкцию. Любой женщине известно, что даже незначительное изменение формы прически и цвета волос сильно меняет лицо. Возможно, я уже давно не смотрелась в зеркало, и потому, когда работа с париком была закончена, мне показалось, что в таком виде меня с трудом узнает даже родная мама. Однако Мария думала иначе. Она выдвинула один из ящиков трюмо, достала пластмассовую коробку с жирным театральным гримом, аккуратно взяла меня за подбородок и стала всматриваться в мое лицо.

— Вам что-то не нравится, Мария?

— Вы красивая.

— Это плохо?

— Для меня — да.

— Почему?

— Потому, что из красивого лица мне нужно сделать никакое.

— Я могу чем-нибудь помочь вам?

— Да. Закройте глаза и постарайтесь не шевелиться, пока я не закончу.

Я послушно выполнила ее просьбу и только прислушивалась к тихому, чуть прерывистому дыханию Марии, которая довольно долго трудилась над моими скулами, потом перешла на подбородок, что-то делала с бровями и ресницами, потом втирала в лоб какой-то пахучий крем…

— Все?

— Да, можете открыть глаза.

Несколько секунд я молча разглядывала в зеркале свою визави, не в силах вымолвить ни слова.

— Что скажете?

— Не видя фотографии, мне трудно оценить оригинал, — пробормотала я, вглядываясь в совершенно незнакомое мне лицо пожилой дамы с устало опущенными уголками губ.

— Фотография перед вами, пани, — Мария кивнула на зеркало. — Только наденьте вот это, — она протянула мне круглые очки с тонированными стеклами, втиснутыми в тонкую металлическую оправу. — Вот теперь — абсолютное сходство! Взгляните на паспорт.

Я взяла из ее рук развернутый документ с вклеенной фотографией. Нижний уголок черно-белого фото был проштемпелеван грозной печатью с орлом. Со странички паспорта на меня смотрело весьма заурядная, невыразительная физиономия очкастой дамы лет пятидесяти пяти. Сходство было потрясающим.

— Как вам это удалось, Мария?

— По профессия я — театральный гример, пани. Правда, это было давно…

— Я вам очень благодарна за все, Мария, — тихо сказала я. — Если б не вы, то…

— Пустое, — отмахнулась она. — Вы мне ничем не обязаны.

— Разве?

— Да. Слишком долго объяснять. Да и не нужно. Я сделала то, что должна была.

— Скажите… — я замялась, не зная, как подступить к этой опасной теме. — Вам ничего не известно о моих попутчиках?

О ком вы, пани? — на лице Марии не дрогнул ни один мускул. И я поняла, что она все знает. И еще — что она ничего мне не скажет.

…Как выяснилось чуть позднее, Мария предусмотрела все, вплоть до одежды и уродливой сумки-саквояжа, с которой мне предстояло отправиться в дорогу. Одежда — грубошерстный свитер с высоким воротом, длинная вязаная кофта, неприметное коричневое пальто с облезлым воротником и полуботинки на низком каблуке — полностью соответствовала моей новой внешности.

Охватив мою шею толстым корсетом и завязав его тесемками на затылке, Мария отошла на пару шагов и, видимо, довольная осмотром, кивнула:

— Да, так вроде неплохо.

— Что дальше, Мария?

— Дальше мы с вами расстанемся, пани. На первой остановке после Лодзи в ваше купе войдет попутчик, с которым вы доедете до Варшавы. Этот человек отвечает за вашу безопасность.

— Он должен что-то сказать?

— Вполне возможно.

— Опишите его мне.

— Не нужно… — Мария оттянула толстый ворот свитера, и я впервые увидела, как безобразна ее родинка-ожог на щеке. — Этот человек вас знает.

— За последнее время меня, к сожалению, узнало немало людей. Увы, не все они были друзьями…

— Думаю, вы тоже встречали этого человека. Это все, что я могу вам сказать…

35

Москва. Смоленская площадь. МИД СССР

8 января 1978 года

…Увидев в проеме двери коренастую фигуру в прекрасно сшитом «официальном» костюме, Андрей Андреевич Громыко застегнул верхнюю пуговицу черного пиджака, встал из-за стола и, по привычке взглянув на вмонтированные в торцевую стену кабинета электрические часы (было ровно 22.30, гость был точен), сделал несколько шагов ему навстречу.

— Добрый вечер, господин министр! — сдержанно приветствовал Громыко поздний визитер.

— Добрый вечер, господин Вебер, — несмотря на неофициальный характер предстоящей беседы, тонкие губы Громыко изобразили «протокольную» улыбку. — Прошу вас…

Жестом гостеприимного хозяина Громыко пригласил в сторону черного кожаного дивана, идеальным полукругом охватывавшего ручной работы журнальный столик — малахитовый круг на изящных металлических ножках, где стояла коробка гаванских сигар и сработанная из цельного куска малахита — в тон столику — пепельница. Несмотря на то что Громыко был некурящим и в его кабинете никто и никогда к табаку не прикасался, коробка сигар традиционно занимала свое место на столике, словно ожидая смельчака, который дерзнет нарушить суровый устав монастыря советской дипломатии.