Людмила Милевская - Веселая поганка Страница 42

Началось невообразимое: крепление подшипника оторвало от днища, и карданный вал, не сдерживаемый больше ничем, страшно замолотил по кузову автомобиля, ветхость которого вполне соответствовала сумме, уплаченной моим монахом сразу за все это, культурно выражаясь, транспортное средство.

Хвала отечественному производителю: «Жигуль» не развалился. Он запрыгал по дороге, как необъезженный мустанг, распугивая аборигенов и окраинных калининских собак.

Мой монах взялся за отложенный в сторону мешочек и принялся творить молитву, оставив меня наедине с нашим общим горем. В глубине души я поблагодарила его за оказанное доверие.

Между тем, скорость катящейся по инерции машины падала, удары вала о многострадальный кузов редели, пока с последним, самым сильным и сокрушительным, «Жигуль» не остановился посреди дороги на окраине Калинина.

— Приехали, — прокомментировала я ситуацию, жестом приглашая американца покинуть автомобиль.

Он и не посмотрел на меня. Так сильно увлекся молитвой.

«Нельзя же, в самом деле, требовать от человека, увлеченно беседующего с самим Господом, столь быстрого возвращения в реальность, да еще к моей персоне, хоть и не лишенной духовного роста, но все же нудной,» — подумала я и теребить монаха не стала, тем более что, как выяснилось, в его молитвах сильно нуждался Ангира Муни, которого я сдуру самолично отправила в логово к «братанам».

Однако, с автомобилем пришла пора расставаться. Знаками указывая, что пора вытряхиваться из этого «чуда» материального мира, я подала пример. Монах меня понял и, не прекращая молитвы, последовал за мной.

Таким образом мы и покинули Марусин «Жигуль», к которому я беспричинно испытывала теплые чувства.

Хотя, почему беспричинно? Ни одна машина не вымотала из меня столько нервов и сил. А если присовокупить к автомобилю его хозяйку…

Нет! Об этом лучше не вспоминать. Мне и «братанов» хватает.

«Жигуль» остался сиротливо стоять на грязной калининской обочине, куда мы его совместными усилиями столкнули — монах при этом не прекращал молиться. Я в последний раз глянула: автомобильчик как-то перекосился, даже меньше вроде бы стал, выглядел жалко, убого. У меня сердце дрогнуло, словно на похоронах старого друга: вот она, привязанность к материальному миру. Привязываемся черт-те к чему, душу от Господа отвлекаем!

Однако, путь нужно было продолжать, а небо решило «порадовать» нас мелким моросящим дождиком.

«Нет худа без добра, — усмехнулась я про себя, стирая мелкие дождевые капли с лица, — не придется мучаться в Марусином „Жигуле“ с его хронически неработающими дворниками.»

Я и монах смело устремились навстречу судьбе, но, не сделав и нескольких шагов, монах мой, вдруг, остановился.

— Что случилось? — спросила я.

— Озарение! — подняв указательный палец к небу, строго сообщил мне он. — Ангира Муни! С ним очень плохо!

— Какое же это озарение? — удивилась я. — Озарение — это когда хорошо.

— Вы ничего не понимаете, — величественно возразил монах. — Я все это время размышлял об Ангира Муни, о третьем ученике моего учителя, об этом чистом преданном Господу. Он санньяси, он надел шафрановые одежды, обрил голову, отрекся от всего чувственно-материального и предался чистому служению Богу. Как могли вы послать его в тот город? Как могли вы подвергнуть его такой опасности? Теперь с Муни случилось несчастье. Беда! Я чувствую в этом свою вину!

— Чему быть, того не миновать, — философски заметила я.

Поскольку монах мой уперся и путешествовать железной дорогой наотрез отказался, было решено приобрести подержанный автомобильчик. Наличности у него было немного — всего пять тысяч долларов, — а на чеки «Америкен-экспресс», составляющие сумму приличную, я не слишком надеялась. Попробуй найди им применение в Калинине! К тому же я не собиралась приобретать автомобиль в фирменном салоне.

Обнаружить в Калинине, да еще с налета, точку, торгующую подержанными автомобилями, оказалось непростой задачей. Во всяком случае я с ней не справилась. Видимо калининцы ездили за подобными покупками в Москву. Однако, и здесь меня Господь не оставил: на автостоянке, сторожа которой я допросила с пристрастием, удалось узнать, что у Кривого Фомы, живущего через четыре дома, всегда есть на продажу несколько «путевых тачек».

К Фоме пришлось долго стучать. За дубовыми воротами, навевавшими грустные мысли о штурмах и осадах, надрывалась пара волкодавов. Это не остановило меня. Я проявила недюжинное упрямство, неистово лягая ворота и время от времени поглядывая на своего монаха, творящего молитву на противоположной стороне улицы.

Успех пришел неожиданно. Когда я уже была близка к отчаянию, в воротах вдруг распахнулась калитка, и очередной удар моего каблука пришелся точнехонько по коленной чашечке худого, заморенного нетрезвой жизнью мужичка, правый глаз которого прикрывала черная пиратская повязка.

Гадать не приходилось. По громкому и выразительному мату и, главное, по повязке я поняла, что имею дело с хозяином дома. И не ошиблась, это был Кривой Фома, тут же доходчиво мне объяснивший, кто я такая есть после удара по его коленной чашечке. Вот к чему приводит знание анатомии.

Я смиренно выслушала. Мои ссадины-синяки отлично гармонировали с внешностью Фомы и прямо-таки диктовали стиль общения. Входя в роль свойской бабы я рявкнула:

— Фома! Тачка, блин, позарез нужна. Клевая, недорогая и срочно.

Зря я так спешила. Кривой Фома шипел и вертелся, потирая ушибленное колено. За его спиной в проеме, дающем возможность обозревать часть двора, вышагивал здоровенный парень до боли знакомого обличья. У меня заныло под ложечкой — «братан»!!! Как только он успел сюда залететь?

«Влипла, дальше некуда, — подумала я. — Сейчас он увидит меня и, конечно, обрадуется, а как поступить мне? Признать его или сделать вид, что мы незнакомы? Станет ли он с этим мириться?»

Погода портилась на глазах. Дождь усилился, ветер налетал порывами. Дальнейшее пребывание на улице без крыши над головой становилось невыносимым. Я не обманула Фому, машина нужна была именно позарез.

Подавив желание бежать куда глаза глядят, я начала маневрировать, прячась от «братана» за Кривого Фому. Тот с возрастающим беспокойством следил за моими маневрами, продолжая тереть колено. Наконец он хоть и запоздало, но отреагировал на мое откровение насчет тачки.

— Воскресенье же, — напомнил Фома.

— Слава богу, что не Пасха, — рассердилась я. — Или по праздникам уже людям «бабки» не нужны?

— Так ведь нотариуса нет, — пояснил свою мысль Фома и поинтересовался: — Чего дергаешься, дивчина, блохи что ль заели?

— Мил человек, — взмолилась я, — тачка нужна во как! — и я резанула себе ладонью по горло. — Такое желание хуже блох!

Он с сомнением поглядел на меня, но смягчился.

— Ладно, проходи, перетрем.

— Не-не, — испугалась я, опасливо заглядывая за его плечо. — Мне к тебе нельзя, увидеть могут.

И ведь ни словом не солгала, а какой эффект! Фома понизил голос до шепота и спросил:

— Да ты от кого?

— От Ефима, — не моргнув глазом и не покривив душой ответила я, назвав имя сторожа с автостоянки.

— Лады, — кивнул Фома, — еще больше понизив голос. — «Капусты» много?

— Три тонны, — шепотом уведомила я, хотя все пять тысяч долларов, взятые у монаха, лежали у меня за пазухой.

— С собой, что ли? — оживившись Фома.

Я решила не конкретизировать, лишь сказала:

— Сразу отдам.

И правильно сделала. Фома понял, что дело имеет с серьезными людьми, преисполнился уважением, кивнул и скомандовал:

— К магазину иди. Подгоню.

— Только поприличней на имеющуюся сумму выбери, — попросила я.

Он пожал плечами:

— Выбирать не из чего. Тачка только одна. Номера транзитные московские. Ксивы настоящие. Пока до таможни не доедешь, никто не тронет. Ну а таможня, это дело не мое. Сама.

— Сама, так сама, — согласилась я и, дав знак монаху, к магазину побежала.

Уже вдогонку Кривой Фома озабоченно крикнул:

— Бабки, бабки-то заранее приготовь. Мне тоже ждать не резон.

Топчась у магазина, я старалась не замечать бормотания монаха и размышляла о внезапном появлении «братана».

«Загородный филиал у них здесь что ли? Ощущение такое, что эта бригада монополизировала весь преступный бизнес страны. А мой „братан“ обладает прям-таки потрясающей вездесущностью. Только что бухгалтером к Тамарке нанимался и уже здесь шустрит.»

Фома приехал быстро. Рядом со мной, сверкая кузовом хачбек, остановился новенький на вид «Форд— скорпио».

— «Бабки» давай, — не выходя из машины, сказал Кривой Фома.

Он высунулся из открытого окна, манящего теплом, уютом и звуками музыки. Я стояла на дождике и завидовала ему изо всех сил.

— Сяду в машину, отдам, — заявила я, пусть знает, что не лыком шита.

Фома криво усмехнулся, поправил на глазу пиратскую повязку, вышел из машины, оставив ее двигатель работающим. Я устроилась на роскошном велюровом сидении «Форда» и захлопнула за собой дверь. На лице Кривого Фомы отразился испуг, но электромотор, подчиняясь движению моего пальца, уже опускал стекло — я честно протянула Фоме тридцать стодолларовых купюр. Он профессионально их посчитал, удовлетворенно крякнул и произнес напутственное слово: