Ирина Волкова - Флирт с дьяволом Страница 6

Даниэль понимал толк в сексе, модель тоже оказалась на высоте, и любительская видеозапись вполне могла бы соперничать с профессионально отрежиссированым порнографическим фильмом.

Разразился невероятный скандал. Плёнка с совершающим прелюбодеяние экс-телохранителем подпольно тиражировалась миллионами экземпляров и продавалась из-под полы. Копия плёнки была и у Ерофеева. Просматривая её Харитон только цокал языком, восклицая: "Ай да французы! Во дают, туды её в качель! Я б так не смог!"

От своего следующего телохранителя, Жана Раймонда Готлиба, Стефания тоже родила ребёнка, но до свадьбы дело так и не дошло. Готлиб также оказался излишне склонным к любовным афёрам на стороне, и тогда окончательно разочаровавшаяся в телохранителях принцесса влюбилась в официанта, чем чуть не свела в могилу своего отца, Ренье де Монако. И вот теперь сердце жаждущей любви Стефании снова свободно.

Погружённый в глубокую задумчивость Харитон не заметил, как Симон, его дворецкий, аккуратно поставил на столик поднос с кружкой пива и, не желая беспокоить хозяина, тихонько удалился. Пиво быстро нагревалось под жгучими лучами средиземноморского солнца.

Мысль, всё это время не дававшая покоя Ерофееву, наконец, окончательно сформировалась у него в голове.

— Да! — воскликнул Харитон, и, схватив кружку пива, залпом выпил его.

Пиво было тёплым, но он не обратил на это внимания. В его жизни снова появилась цель. Он сделает это ради самого себя и во имя любви к России. Он ещё покажет всему миру, на что способны эти русские.

Ерофеев ударил молоточком в антикварный бронзовый гонг, призывая дворецкого.

Прекрасно вышколенный Симон, которого Харитон, предложив ему тройное жалование, переманил у своего соседа барона Шатиньи, откликнулся почти мгновенно.

— Принеси мне телефон! — скомандовал Ерофеев.

Он собирался позвонить Большеухову и сообщить ему, что следующим возлюбленным принцессы Стефании де Монако должен стать русский.

Пьер Большеухов лежал, широко раскинув руки и ноги, на роскошном персидском ковре. Его лицо покоилось в благоухающей перегаром луже собственной блевотины. С момента, когда его при помощи нашатырного спирта привели в чувство в кабинете нотариуса и, посадив на такси, отправили домой, прошло уже около пяти часов.

Впрочем, утверждать, что его отправили домой, было бы неверно. У Пьера больше не было дома. Он должен был освободить особняк графини Мотерси-де-Белей в течение сорока восьми часов. С собой он мог взять только одежду и личные вещи.

Вернувшись в особняк, Пьер заплакал. Потом он налил себе стакан коньяка и залпом выпил его. Затем он снова заплакал. Большеухов плакал и пил, снова пил и снова плакал. Время от времени его рвало, то ли от алкогольного отравления, то ли от горя. Так что когда зазвонил телефон, Пьер валялся на ковре почти без признаков жизни.

— Простите, месье, — сказал Ерофееву слуга. — Хозяин дома, но он не может подойти. Он очень плохо себя чувствует. Кажется, он заснул, и я не могу его будить.

— Ладно. Передайте ему, что я позвоню завтра утром. Или если он вдруг проснётся, пусть сам позвонит мне, — несколько разочарованно произнёс Харитон.

"Ненавижу свиней", подумал Влад Драчинский. "До чего же мерзкие животные!".

Свиньи мирно похрюкивали и с любопытством смотрели на Влада. Они были настроены более дружелюбно.

Прекрасно, когда человек умеет мечтать. Замечательно, когда он живёт ради мечты. Достойны всяческого восхищения попытки воплотить свою мечту в жизнь. Плохо бывает лишь когда мечта не вписывается в реальность.

Мечта Драчинского отличалась от реальности, как эксклюзивный "Ламборгини-Миура" стоимостью в полмиллиона долларов от "горбатого" "запорожца" 1965 года выпуска. Влад понял это после того, как он больно ударился лицом об асфальт, поскользнувшись на собачьем дерьме.

Париж его мечты был полон простора, света и красоты. Реальный Париж был полон собачьих экскрементов, мусора и грязных отвратительно воняющих арабов, которые, не стесняясь, справляли малую нужду прямо при свете дня посреди людных улиц. Туалеты в столице Европы были платными, а у арабов не было денег.

Такой грязи, как в Париже, Влад не видел даже на просторах любимой Родины. Казалось, люди не замечали расставленных повсюду урн и, не стесняясь, кидали на тротуар сигареты, обёртки от мороженного, пакетики из-под чипсов, старые газеты и бесчисленные рекламные листовки, которые распространители рекламы чуть ли не насильно всовывали в руки прохожих.

С захлёстывающими город волнами мусора безнадёжно боролись словно сошедшие с экранов голливудских боевиков высокие мускулистые негры в ядовито-зелёных флюорисцирующих комбинезонах. Большие пластмассовые мётлы в руках негров тоже были ядовито-зелёного цвета.

Каждую ночь сотни специальных машин убирали мусор и с помошью моющих средств надраивали до блеска улицы города, но жители французской столицы тоже были не промах, и к полудню Париж вновь утопал в разноцветных бумажках и собачьем дерьме.

Драчинский всегда любил собак. Но в Париже он их возненавидел. Собачьи экскременты были разбросаны повсюду на узких тротуарах, и вместо того, чтобы наслаждаться витринами и архитектурой, Влад был вынужден внимательно смотреть себе под ноги, чтобы снова не вляпаться в очередную собачью кучку.

Парижские собаки вызывали у Драчинского острую жалось. Он даже подумал, что Общество защиты животных должно было бы запретить держать в Париже собак, по крайней мере на территории старого города.

Улочки старого Парижа были узкими, просто невероятно узкими. Тротуары, на которых с трудом могли разойтись два человека, были заставлены лотками с овощами или дешёвым уценённым барахлом. По столь же узкой проезжей части непрерывно двигались машины, застревая в пробках, отчаянно сигналя и воняя выхлопными газами. Естественно, что для деревьев, газонов или травы места уже не оставалось. Обнаружить растения на улицах старого города было так же вероятно, как наткнуться на колосящиеся поля пшеницы в центре Сахары.

В этих каменных джунглях, лавируя между лотками, прохожими и машинами, тоскливо бродили многочисленные собаки, отчаянно отыскивая место, где они могли бы справить нужду. Драчинский с болью смотрел, как они, повинуясь природному инстинкту, скребли лапами по булыжникам или асфальту, пытаясь забросать кучку землёй, но к земле они смогли бы пробиться лишь с помощью отбойного молотка.

Но всё же парижане заботились о своих четвероногих любимцах. Парикмахерские для собак встречались почти так же часто, как и дамские парикмахерские, то есть на каждом углу, и, надо отдать должное — и дамы и собаки были пострижены и причёсаны по последней моде и выглядели очень даже презентабельно.

После стерильных, как коридоры престижной частной клиники, немецких городов и уютных, почти иллюзорных в своей пасторальности селений французской провинции, Париж казался громадной клоакой, и создавалось странное впечатление, что негров и арабов в нём было больше, чем европейцев.

Стены домов и памятники старины были исписаны баллончиками с краской. Надписи наслаивались друг на друга, создавая кошмарные разноцветные узоры. На тротуарах и на скамейках, прикрывшись газетами, спали бомжи. Дюжие полицейские лениво гоняли их и иногда от скуки избивали резиновыми дубинками.

К несчастью для себя, первое впечатление о Париже Влад получил в его бедной, северной части, где к западу от Монмартра сразу же начинался район арабских трущоб, куда белые люди боялись заходить даже днём. Трущоб Драчинский раньше не видел. Они его ужаснули.

И хотя за несколько дней, проведённых в столице Франции, Влад успел убедиться, что в Париже есть широкие проспекты, изумительной красоты парки, роскошные дворцы, соборы и монументы, первое впечатление, как и первая любовь, оказалось самым сильным, и Париж навсегда впечатался ему в память, как город собачьего дерьма, мусора и справляющих нужду посреди улицы грязных нечёсанных арабов.

Драчинский понял, что Волошин ошибался, а может быть Париж Волошина был совсем другим. Влад всю свою сознательную жизнь стремился к Парижу своей мечты, а оказавшись здесь, он убедился, что этого Парижа не существует. Разочарование было болезненным и тяжёлым. Лёжа на травке в Булонском лесу и с лёгким отвращением наблюдая за бродящими по ухоженным дорожкам парочками обесцвеченных перекисью гомосексуалистов, Драчинский понял, что ещё немного — и он впадёт в депрессию. Такого хич-хайкер просто не мог допустить. Бросив на землю кожуру от украденного на рынке банана, Влад решительным шагом направился к ближайшей автостраде. Он решил добираться к морю. Впереди его ожидали Марсель, Канны и Ницца.