Шамиль Идиатуллин - Убыр Страница 12

Тетя Лена, кажется, хотела еще о чем-то спросить, но мне было не до светских бесед. Время поджимало. И почему-то стало очень тревожно.

Я постоял, тупо гоняя туда-сюда список вызовов, и зачем-то снова щелкнул по папиному номеру. Как будто у него было два телефона с одной симкой и он мог сейчас отозваться из какого-то другого места. Ну или как будто он сидел тихо в спальне – а я проверял, надолго ли хватит его терпения.

Сидел в болотном плаще и что-нибудь ел.

Я вздрогнул и обнаружил, что треск телефона стал громче не из-за моего воображения или там по техническим причинам, а потому, что я стоял, уткнувшись лбом в дверь спальни – и слушал. Слышал звон и пытался услышать что-то кроме треска.

Ну и кроме бомкания сердца, конечно.

Если бы мне это удалось, я бы, наверное, от бомкания избавился. Было у меня ощущение, что мое небольшое сердце звуков притаившегося папки не выдержит и, например, лопнет.

Ничего я не услышал.

И тихонько надавил на дверь лбом.

Дверь открылась.

Внутри было темно и тихо.

Я посмотрел на экранчик телефона – все правильно, отбой после скольки-то там гудков, – сунул трубку в карман и, поколебавшись, сделал шаг вперед.

У нас был договор с родителями: в их комнату не соваться. Дилька иногда нарушала – так что с нее возьмешь, по утрам все мелкие к родителям бредут с целью вбуриться в теплое место между ними. А мне-то там что делать. Я бы и без договора не совался. И с особенно большим удовольствием – сейчас.

Темно было от штор. Но открытая форточка рядом с балконной дверью штору оттопыривала, позволяя немножко подсвечивать комнату. И из-за моей спины свет попадал. И опять пахло костром. Мусор жгут, что ли, рассеянно подумал я, пытаясь оглядеться. Свет включать не хотелось. День еще, и вообще.

Глаза приноровились быстро: вот кровать, вот трюмо, зеркала тускло сияют, с другой стороны шкаф, рядом тумбочка, на тумбочке мама, под ней папа.

Я екнул горлом и откинулся назад. Дверь захлопнулась, стало темнее. Но я уже присмотрелся – и видел все.

Мама сидела на тумбочке спиной к стене, неловко задрав лицо вверх и приоткрыв рот. Папа лежал на полу между кроватью и шкафом ничком – это когда на животе, – и головой к двери. Еще шаг – и я бы наступил. Оба одеты по-уличному, в пальто, а у мамы еще и сапоги поблескивали.

Я неуверенно позвал. Маму. Папу.

Может, они сознание потеряли. Или пьяные.

Водкой или там вином не пахло. Пахло совсем нелепо, как от раскочегаренного мангала на даче.

Надо вытаскивать их отсюда, понял я. К маме не подойти – это надо через папу переступать. Поэтому начнем с него.

Я присел на корточки, протянул руку, чтобы подцепить отца под плечо, – и промазал. Пальцы уткнулись в неровную, но с твердыми гладкими краями ямку под волосами.

Я отдернул руку, в ушах взорвалось, во рту занемело. Я вскочил – и понял, что это сам так густо всхлипнул.

Я не с первой попытки зацепил левым локтем ребро неплотно прикрытой двери и с трудом ее открыл – правую руку держал на весу и шевелить ею не мог, а за ручку хватать не хотел, потому что там отпечатки.

Выскочил.

Я очень хотел упасть, залезть под диван, скорчиться, зажмуриться-разжмуриться и обнаружить, что все это сон и бред. Но нельзя. Вдруг они живы – и умрут, пока я тут в прятки играю.

Я посмотрел на руку – она была на вид чистой, – вытер ее о штаны, подавил желание вымыть ее с мылом, достал телефон, чуть не уронив его к дурной бабушке, и набрал службу спасения. Размеренно дыша, назвал адрес, себя, сказал, что родители дома то ли ранены, то ли убиты, нужна срочная помощь – и заорал, кажется, еще не нажав отбой. Заорал и несколько раз ударил кулаком в стену. Левым, судя по тому, что телефон остался цел, а левый кулак – нет.

И резко замолчал, прислушиваясь.

Показалось.

С другой стороны, кто сказал, что бандиты уже ушли?

Они до сих пор под кроватью.

Или в ванной.

Или на балконе.

Надо проверить.

Я пошел на негнущихся ногах к спальне и уже взялся за ручку, когда сообразил: ну положат они меня рядом с мамой и папой – и что? Я же не персонаж фильма ужасов, чтобы кричать: «А давайте разделимся и осмотрим подвалы!» Наоборот, надо, чтобы они не поняли моих догадок – но и выскочить не успели.

Я медленно пошел к выходу из квартиры, всей спиной чувствуя, как за две двери от меня кто-то, переглянувшись, берет тесак – почему-то именно тесак, хотя форма дырки была другой, не надо, меня сейчас вырвет, – и решительно идет за последним живым жильцом. Нет, Дилька же еще есть.

Я быстро повернул и выдернул ключ из замка, распахнул дверь, грохнул ею и судорожно запер.

Теперь не выскочат.

Я хотел дождаться «скорую» и милицию на лестничной площадке, но сообразил, что лучше встречать внизу – чтоб подъезд не проскочили и со входным кодом не возились, его-то я сказать забыл. Выбежал во двор. Там было издевательски светло и почти солнечно. И все равно я через какое-то время обнаружил, что пританцовываю, стуча зубами и тихо подвывая. Куртку-то надеть не успел. Да куртка бы и не помогла. Но если бы мама меня увидела в кофте и джинсах – ох, еще и в тапках, кроссовки тоже забыл, – она бы меня убила.

А теперь ее убили.

Как же я теперь.

И куда мне Дильку теперь.

Стало очень жаль себя – и сразу очень стыдно стало о таком думать, когда мамка и папка.

Из носа потекло, из глаз, кажется, тоже. И тут к подъезду подлетел белый «жигуленок», из которого проворно выскочили грузные милиционеры, нет, полицейские, до сих пор путаюсь, – с короткими автоматами.

Я не помня себя подбежал к штатскому усатому дядьке, который, видимо, был старшим, признался, что да, я звонил, да, все там, и может быть, бандиты тоже, нет, меня никто не бил, потрогал нос, объяснил, с трудом вспомнив, что это на тренировке, – и повел их.

На лестнице я пытался еще, забегая вперед, объяснить про балкон и про запертую дверь. Окончательно сорвал дыхание и к двери подбежал совсем ополоумевший и запыхавшийся. Но все-таки вспомнил и спросил:

– А врачи?

– Едут, едут. Давай ключ.

– Да я сам, – сказал я и сунул ключ в замок.

Ключ вошел до половины и замер. Я сказал: «Сейчас, сейчас», нажал, вытащил, вставил снова, попробовал покрутить и растерянно обернулся к милиционерам:

– Не вставляется.

– Раньше такое бывало? – спросил усатый.

– Н-нет, – сказал я. – Только если изнутри еще вставлен.

Милиционеры переглянулись, штатский сказал:

– Пацан, отойди-ка. Ибрагимов, на ту сторону, балконы секи. Перевозчиков, вперед. Блин, стальная – ну ладно, сперва сами попробуем.

Он несколько раз зачем-то нажал кнопку звонка – от звуков колокольчика я чуть не расплакался – и, взяв меня за плечо, отвел в сторону. Рыжий Перевозчиков подошел к двери, снял автомат с плеча, примерился и несильно ударил прикладом в замок, еще раз в район петли.

Дверь дважды отозвалась толстым колоколом, будто в рифму звонку.

И мамин голос спросил:

– Что такое? Перестаньте немедленно, я сейчас милицию вызову.

8

Полицейский в штатском еще раз внимательно посмотрел на меня и на врача. Врач мотнула головой – чтобы усатый снова не начал громким шепотом допытываться, могла ли боксерская черепно-мозговая травма так подействовать на мальчика, или мальчик все-таки наркотики принимает, и не пора ли везти его на анализы.

Мальчик поехал бы, честно говоря. Мальчик очень хотел поехать.

Куда угодно.

Милиционер с врачихой, потоптавшись, вышли – не прощаясь.

Я некоторое время смотрел в пол. Страшно было поднять глаза.

Лучше бы они ушли.

Лучше бы они бросились.

Лучше бы что угодно уже, только поскорее.

Я вскинул глаза.

Родители стояли с теми самыми выражениями лиц, с которыми говорили прощальные слова милиционеру и врачихе. Даже улыбки у них были такими же снисходительно-извиняющимися.

Я украдкой вытер мокрые ладони о джинсы. Родители не пошевелились. Смотрели на дверь и улыбались, ровно дыша. А я уж не мог стоять. Просто не мог – колени стали совсем кисельными и от верха живота к горлу поднимался какой-то одуряющий туман, от которого хотелось заплакать и пасть на пол, точно моток веревки.

Я сипло сказал:

– Мама…

Пусть уже хоть что-то будет, хоть самое жуткое, чем эта тишина, улыбки и туман.

Мама смотрела на дверь и улыбалась. И папа стоял, смотрел на дверь и улыбался.

Черными голодными глазами.

Я вздохнул – кажется, с всхлипом – и сказал:

– Ма…

Мама и папа резко повернулись, в разные стороны, и одновременно быстро ушли – мама на кухню, едва не зацепив меня холодным локтем, а папа в спальню. Не глядя на меня. Глядя прямо перед собой.

Я зажмурился, ожидая, что сейчас они вернутся. На кухне были ножи, а на балконе, дверь на который открывалась из спальни, – инструментальный ящик со всякими молотками и стамесками.