Мерлин Маркелл - Никта Страница 12

Когда Катрин уже взяла смарт в руку, чтобы убрать его в карман, тот зажужжал. Она непроизвольно нажала «Принять» и поднесла мобильник к уху, не взглянув, от кого поступил звонок. В голове вертелась только одна мысль: «Черт, я же собиралась игнорировать его звонки!»

– Алло?

– Все еще считаешь сны благом? – произнес мужской голос.

– Кто это?!

Из динамиков раздавались только гудки. Катрин открыла «Историю», чтобы найти номер, с которого был совершен звонок, уже зная, что там ничего не будет – и ее ожидания подтвердились.

«Я что, опять заснула?»

Нет, впереди – заправка, сзади – забегаловка, все цивилизованно и мирно.

«Каковы шансы, что Поль снова придет в салон Бонне?» Никаких. Скорее всего, он будет обходить это место за километр, и всем своим друзьям сделает антирекламу сего незамечательного заведения. Хотя у него вряд ли есть друзья.

У Катрин их тоже не было – не то что друзей, а даже приятелей. С тех пор, как она приехала во Францию вместе с Максимом, она ни с кем, кроме него, так толком и не общалась, а с работниками кафе и салона перекидывалась парой слов по делу, и все. Выговориться, кроме этого таинственного Поля, было некому.

«Да зачем он мне нужен? Он ведь все равно не знает, как справиться со всем этим… Зато, видимо, знает, как передать свое проклятье кому-то еще. Или это произошло неосознанно? Или… он не поделился со мной проклятьем, а отдал мне его, за то, что я не поверила ему! Вот засранец-то, а…»

Она обнаружила себя на незнакомой улице – видимо, сознание отключилось на ходу, пока еще недостаточно для того, чтобы в ее ум снова начали лезть кошмары. Зелень парка, свежая после дождя, выглядела привлекательно, и Катрин прошла в ворота и уселась на лавочку. Ветер трепал ветви, сбрасывая с листьев капли, оставшиеся после дождя. Несколько капель попали Катрин за шиворот, и она поморщилась, вспомнив тот мороз по коже в комнате салона, которое Поль трактовал как прикосновение черного монстра. Интересно, разным людям являются разные кошмары? Увидит ли она потом этого монстра, или ей суждено встречаться только с призраком сестры, да еще с несколькими личными галлюцинациями?

– О, какая встреча! Мадмуазель! – проговорил старческий голос ей прямо в ухо. Катрин удивленно обернулась, но никак не могла вспомнить, где она видела этого почтенного человека.

– Прошу прощения?

– Тысяча девятьсот десятый год, и люди в лодках посреди Парижа! – воскликнул старик, присаживаясь рядом.

– А, это вы были там на остановке, – осенило Катрин. – Действительно, встреча так встреча…

– Вы мне не рады? – погрустнел собеседник.

– Рада, конечно, но у меня была не самая приятная ночь. Так что извините, если я вам не улыбаюсь.

Катрин понадеялась, что старик не подумает ничего лишнего после фразы о ночи.

– Дождь закончился, – продолжил тот. – Меня это даже разочаровывает.

– Что вообще в этой жизни нас не разочаровывает? – ответила Катрин. – У вас не найдется прикурить?

– Нет, я за здоровый образ жизни, потому и дожил до своих лет. Чего и вам советую, мадмуазель, вы уж не сочтите за нотацию. Что же касается разочарований… Вот у вас есть дети?

– Нет, – отозвалась Катрин, уже зная, к чему старик будет клонить.

– В том-то и проблема. Самая большая радость человека – она в детях, а потом в детях их детей. На улице, бывает, слякоть, дождь, холод, а я приду домой, достану фотографии Шарля, Гийома и Огюстины, глажу их, и сразу тепло на душе. Потом Антуана фотографию достану – это гийомов сын, и Дидье с Сюзанной – это уже Огюстины, и смотрю, смотрю… А Шарль, как и вы, по тем же стопам идет, бездетным. Да и остальные мало детей завели, один да два. У меня их пятеро было. Еще Серж и Катрин, но после войны худо было в стране, не выжили.

– Меня тоже зовут Катрин, – вдруг произнесла та, прерывая поток воспоминаний старика. Тому, видимо, совсем выговориться некому.

– Удивительно! – вновь восторгнулся старик. Он в свои семьдесят (или восемьдесят?) казался куда более живым, чем Катрин в ее двадцать с хвостиком. – Моя Катрин была бы, конечно, старше вас. А я, кстати, Жан, – он легко пожал руку Катрин. Его ладонь оказалась довольно холодной, так что Катрин после рукопожатия спрятала руки в карманы, чтобы скорее отогреть их. – Старый Жан вам поведал свои мысли, поведаете ли вы свои старому Жану?

«Мы вряд ли еще встретимся, так что нет смысла его стесняться», – подумала Катрин, и выложила тому вкратце свою историю. Не о покойной сестре, вдруг вздумавшей являться ей, нет. Она рассказала старику, как студентка Катя еще в России встретила Максима – мужчину, годящегося ей в отцы, как выскочила за него замуж, чтобы поскорее съехать из опротивевшего ей дома. Она считала, что человек в его возрасте уже должен хорошо разбираться в жизни – ровесников Катя находила поверхностными и несерьезными. Со временем она поняла, что сделала большую ошибку – Максим находил ее инфантильной ровно настолько, насколько она видела эту черту в своих одногруппниках и друзьях. Со временем ему удалось привить ей полную зависимость от своих решений, и когда он заявил: «Катя, мы уезжаем из этой гребанной страны», та даже и не подумала – считает ли она сама свою страну гребанной, или ей и здесь прекрасно.

Она не знала французского языка, да и о самой стране имела весьма поверхностное представление: Эйфелева башня, лягушачьи лапки, картавая «р», Наполеон, Пьер Ришар… Катя тогда только-только закончила учебу и нигде не успела поработать. Так по специальности ей работать и не довелось – сначала она стояла за стойкой в их кафешке, потом выпросила для себя возможность уходить по вечерам на подработку в салон Бонне. С доходов от кафешки Максим выделял ей совсем уж жалкие суммы, но, признала она честно, он и себе оставлял не так уж много, отдавая большую часть прибыли на рекламу. Реклама представлялась ей таким гигантским унитазом, куда Максим бросал заработанные деньги, а потом с энтузиазмом нажимал на смыв снова и снова. Толку с нее было на полпальца. Максим бесконечно пилил Катрин (уже всюду представлявшуюся новым именем) на тему ее мрачного выражения лица. Мол, если бы она чаще улыбалась, клиентам хотелось бы чаще возвращаться в их заведение.

– Он постоянно пилит меня. Причем больше надуманно. Вчера выдал номер – обвинил меня, будто я наркоманка, а я в жизни не видела наркотиков, даже марихуану не курила! И я молча собрала вещи вот в этот вот рюкзак, а потом ушла из дома, – закончила Катрин свой рассказ.

– Вам есть, где остановиться? – спросил Жан, призадумавшись.

– Нет, месье. У меня нет приятелей во Франции.

– Я не предлагаю вам остановиться у меня, – поспешно добавил старик. – По-дружески интересуюсь. Вот что я вам скажу, Катрин… Цените того человека, что вас любит. Цените, пока он есть, несмотря на все его недостатки. Ведь вы и сами несовершенны. Совершенные – они там, – и старик показал пальцем вверх, в небо.

На лице Катрин изобразилось легкое замешательство и сомнение.

– Куда сейчас направитесь, домой? – спросил старый Жан, довольный, что заставил собеседницу задуматься.

– Нет, мне надо найти одного человека. Только я даже не представляю, где он может быть…

– Да что там искать, в участке он. Полицейском участке, в смысле, – сказал старик, и затем назвал точный адрес.

– Откуда вы знаете? – недоверчиво нахмурилась Катрин.

– Некогда объяснять, Катрин, – ответил тот. – Сам-то я, в отличие от вас, непоседы, уже собираюсь домой.

Старый Жан встал с лавки, снял шляпу в знак почтения, прощаясь, и… пошел по невидимой лестнице вверх. Катрин, ошеломленная, смотрела вслед старику, пока он не скрылся в облаках, а потом вытащила мобильник и написала сообщение: «Макс, у меня все ОК. Мне надо немного побыть одной».

Письмо, сожженное в 2009 году

«Мама,

Я тебя совсем уже не помню. Только по фотографиям. Но я никому об этом никогда не скажу. Стыдно не помнить свою маму. Память на лица у меня так себе, ничего не могу поделать. Да и вообще память ни к черту, я постоянно не высыпаюсь. Может, раньше я тебя помнила, а теперь забыла, и из головы сгладился даже тот факт, что я тебя помнила?

Депривация сна – это когда человек не спит долгое время. Говорили недавно на лекции. Его память снижается в разы. Я не вижу снов, но не знаю, можно ли считать это особым сортом депривации. Все-таки я сплю. Не решилась спросить у лектора, он неприятный тип.

Скоро вторая сессия. Думаю, сдам в срок. Не на «отлично», но на «хорошо» точно будет… По вечерам сижу на кассе в супермаркете. Прости, что не стала актрисой. Ты всегда говорила, что у меня талант, но память, как ты уже знаешь, отвратительная, так что я не смогла бы запомнить даже абзац речи. Куда тут до монологов Офелии и Татьяны Лариной? Мне пришлось бы играть одних глухонемых. Сдавать экзамены проще. Главное – понимать материал. Зубрить с такой дырявой головой у меня все равно бы никогда не вышло.