Виктор Каннинг - Семейная тайна Страница 12

– Мы должны быть терпеливыми, Генри, дорогой. Мисс Рейнберд – сомневающаяся. Это ее право. Ровным голосом Генри провещал:

– Некоторые люди верят слепо. У других вера растет подобно тому, как цветок стремится поскорее расцвести. Благородная дама, которая сидит рядом с тобой, должна смягчить свой скептицизм любовью. И сомнения уйдут, а вера расцветет.

Мадам Бланш сказала с некоторым нетерпением:

– Тебе там часто приходится общаться с поэтами. Генри. Но ведь ты инженер, не так ли? Говори, пожалуйста, проще.

Из недр существа мадам Бланш послышался мужской смех и затем голос Генри:

– Ты, как всегда, шутишь, Бланш. Спроси эту даму, знает ли она, кто они такие.

Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:

– Вы их знаете?

Мисс Рейнберд, начинавшая понемногу осваиваться, ответила:

– Я догадываюсь, кто это может быть. Но точно не знаю.

Мадам Бланш сказала:

– Ты слышал ответ. Генри?

– Я ожидал этого – провещал Генри. – Но скажи ей, что любовь к справедливости сильнее человеческого эгоизма. Она это знает. Поэтому она к тебе и обратилась. Скажи ей, что оба они теперь хотят, чтобы совершилась справедливость, но не могут ей помочь, пока она не будет к этому готова. Скажи ей, что у человека есть только одна настоящая семья – человечество.

Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:

– Вы понимаете, что имеет в виду Генри?

– Да, конечно. Мне хорошо знакомы банальности, которые…

Из глубины существа мадам Бланш раздался смех Генри, и быстрый переход от женского тембра к мужскому неприятно поразил мисс Рейнберд. Ей вдруг захотелось, чтобы это представление поскорее закончилось.

Мадам Бланш разочарованно произнесла:

– Почему они отвернулись. Генри? Они уходят?

– Их отвергли, Бланш, – важно провещал Генри. – У нас есть способность прикасаться к прежней жизни. Но мы не можем изменить человеческое сердце. Я был инженером, мог по трубам провести воду за тысячу миль и сделать пустыню цветущим садом. Но ни я, и никто другой не может вселить веру в живущих там, внизу, как зажигают спичку или включают газовую горелку.

Мадам Бланш усмехнулась:

– Ты отстал от времени. Генри. У нас теперь электричество.

– Привычные представления умирают с трудом, – сказал Генри. – И давние предрассудки тоже.

Мисс Рейнберд заметила, что по телу мадам Бланш пробежал легкий озноб, словно от дуновения холодного ветра.

– Мужчина ушел, Генри, – сказала мадам Бланш, – а почему женщина задержалась?

– Любовь не отпускает ее, Бланш. Двойная любовь. Любовь, которую она дала, и любовь, которую она убила.

– Вы понимаете, о чем он говорит? – спросила мадам Бланш.

– Кажется, понимаю, – тихо ответила мисс Рейнберд. Неожиданно, опустив голову, она продолжала сдавленным голосом:

– Попросите его сказать ей…, сказать ей… Ах, нет! Нет!

Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться, ей хотелось довериться мадам Бланш, и в то же время она злилась на себя и ругала себя за глупость.

Генри произнес тихо:

– От слез зацветет пустыня в сердце. Я ухожу, Бланш… До свидания…

– До свидания. Генри, – эхом отозвалась мадам Бланш.

К мисс Рейнберд медленно возвращалось душевное равновесие. Подняв голову, она увидела, что мадам Бланш сидит с закрытыми глазами, откинувшись в кресле. Мадам Бланш медленно взялась рукой за свое жемчужное ожерелье и сидела, не открывая глаз, так долго, что мисс Рейнберд, которая уже успокоилась, подумала, что Бланш уснула.

– Как вы себя чувствуете, мадам Бланш? – спросила мисс Рейнберд.

Бланш медленно открыла глаза и улыбнулась. Глубоко вздохнув, она сказала:

– Боже мой! Что со мной было? Я чувствую себя так, будто меня всю избили. О господи… Вы не возражаете? – она глазами указала на стол, где стоял на серебряном подносе графинчик с хересом.

– Да-да, пожалуйста, – мисс Рейнберд встала и наполнила рюмки себе и мадам Бланш. Они сидели, потягивая херес.

– Вы помните, что было? – спросила мисс Рейнберд. Бланш отрицательно помотала головой:

– Нет, не помню. Но полагаю, приходил Генри. Он всегда оставляет меня в таком состоянии, если что-то его по-настоящему трогает. – Она засмеялась. – Честно говоря, иногда я проверяю, нет ли на мне синяков. Он очень искренний, прямой человек, хотя иногда говорит цветисто.

– Вы совсем не помните, что он говорил?

– Нет, мисс Рейнберд, на этот раз – нет. Иногда, и даже довольно часто, – помню. Но бывает, что Генри отключает меня. Он очень тактичный человек. Он хоть немного вам помог?

Мисс Рейнберд допила свою рюмочку и взглянула на Бланш. Да, все это произвело на нее впечатление, но она не легковерна. Она вполне готова допустить, что на свете есть явления, о которых она ничего не знает. Есть многое на свете, друг Горацио… Но прежде, чем принять что-то новое, она должна убедиться, что это не обман. А здесь у нее есть сомнения. Возможно, мадам Бланш действительно находилась в состоянии транса и в самом деле ничего не помнит. Но ум и память в таком состоянии продолжают функционировать, как это бывает во сне, хотя и на ином уровне. И нельзя отрицать возможность телепатии. Многие исследования подтверждают это. Некоторые люди обладают поразительным умением чувствовать чужие мысли и настроения. И кое-кто из имеющих такой дар не прочь воспользоваться им в неблаговидных целях.

– Вы, мадам Бланш, видимо, знаете некоторые обстоятельства моей жизни от миссис Куксон, – сказала мисс Рейнберд.

– Конечно, – Бланш улыбнулась. – Миссис Куксон невозможно остановить, когда она что-то рассказывает. Она сообщила мне, кто вы такая, что у вас был старший брат и младшая сестра и оба они умерли. Она сказала, что вы очень любили сестру и…, ну…, не очень любили брата. Вот и все, мисс Рейнберд.

Мисс Рейнберд задумалась. Ида Куксон завзятая сплетница. Но сплетничать тут особенно не о чем. Шолто считался человеком почтенным. История с Гарриет была сохранена в строгой тайне. Ида Куксон не может ничего знать. И, конечно, никто, кроме самой мисс Рейнберд, не может знать, что Гарриет является ей во сне. Те двое, что стояли вдали у края небесного горизонта – они не приблизятся, не вступят с ней в общение, пока она не решит окончательно, что ее долг – как бы ни было обременительно и неудобно – посвятить себя выполнению желания плаксы Гарриет. Если бы Гарриет много лет назад попыталась отстоять свои права, не нужна была бы вся эта глупая затея, и эта пышнотелая мадам Бланш не сидела бы сейчас напротив с ободряющей улыбкой. Она ничего не помнит? Какая чушь! Она только что дала…, да, именно так – великолепное представление на основе имеющихся у нее скудных сведений и надо признать – неплохого знания человеческой психологии. А этот ее Генри – просто пустобрех.

Мисс Рейнберд встала, давая понять, что визит окончен:

– Спасибо, что пришли, мадам Бланш. Как вы уже поняли, я всегда говорю то, что думаю. Должна откровенно признаться: в настоящий момент я не разобралась в своих чувствах.

Бланш встала: и мисс Рейнберд двинулась к двери:

– Мне надо все взвесить. Поймите меня правильно, это не потому, что я не доверяю вам или сомневаюсь в ваших способностях. Я должна все обдумать и решить, стоит ли продолжать. Это никак не связано с вами. Я сообщу вам о своем решении, и если окажется, что это наша последняя встреча, мадам Бланш, я, конечно, позабочусь о том, чтобы вы были должным образом вознаграждены.

Она трижды нажала кнопку звонка, давая знать Сайтону, что гостья уходит.

– Конечно, мисс Рейнберд, – любезно сказала Бланш, – и если это последний раз, то я не возьму денег. Знаете…, это будет просто эксперимент, бесплатный и ни к чему не обязывающий. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Все это вывело вас из душевного равновесия, это непривычно для вас, и вы сомневаетесь во мне и в себе. Если от вас не будет известий, я все пойму и нисколько не обижусь. Главное для меня – найти время, чтобы помочь тем, кто действительно нуждается во мне.

Мисс Рейнберд открыла дверь, появился Сайтон. Бланш прошла вслед за Сайгоном через вестибюль мимо длинной, ведущей на второй этаж лестницы с дубовой балюстрадой. У подножия лестницы мадам Бланш неожиданно остановилась. Как будто какая-то невидимая рука с силой уперлась ей в грудь, преграждая путь. Некоторое время мадам Бланш стояла неподвижно, потом медленно повернулась и, посмотрев на мисс Рейнберд, сказала:

– Здесь что-то случилось. – Она взглянула вверх на поворот лестницы. – Здесь произошло что-то ужасное. Я это чувствую.

Судорожно передернув плечами, она пошла дальше вслед за Сайгоном. Мисс Рейнберд вернулась в гостиную.

Пройдя прямо к столу, налила себе еще одну рюмочку хереса. Она была очень взволнована. Обычно она никогда не пила столько в одиночестве. Возлияния Шолто усилили ее природную склонность к умеренности.

Какая удивительная женщина эта мадам Бланш! Как могла она что-то почувствовать? Только сама мисс Рейнберд и доктор Гарви знали, что Шолто, пьяный, упал с этой лестницы. Каким-то чудом он не получил ни одного перелома – только легкие ушибы, но испуг был слишком велик для его сердца, и он умер. Доктор Гарви, их семейный врач на протяжении сорока лет, засвидетельствовал смерть от обычного сердечного приступа, чтобы сохранить доброе имя семьи и предотвратить сплетни. Даже после смерти брат продолжает расстраивать ее, стоит ей о нем подумать. А теперь эта дурочка Гарриет помогает ему и подстрекает его. Как они смеют утверждать, будто в ней говорит эгоизм и из-за этого они не могут приблизиться? Она не эгоистка. Просто она хочет, чтобы ее оставили в покое, дали ей пожить немногие оставшиеся годы спокойно, ведь такая возможность появилась у нее слишком поздно. Ей не нужен еще один хозяин в Рид-Корте…, и все эти разговоры, которые пойдут по деревне, шушуканье, понимающие кивки и взгляды, устремленные на нее, на них обоих. И самое пугающее: неизвестно, что это окажется за человек – сын такой мамаши, как Гарриет. И такого отца – безалаберного, никчемного малого, который погиб на войне в египетской пустыне, командуя танком. Нет, пусть уж лучше все они остаются у края небесного горизонта. Они умерли, а она жива и хочет остаться хозяйкой в собственном доме…