Виктор Каннинг - Семейная тайна Страница 13

Джордж проснулся среди ночи и сразу понял, что Бланш здесь. Он лежал, не шевелясь, и улыбался. Ах, какая женщина!

Когда он спит, хоть из пушки пали – он не услышит. И Альберт тоже хорош. Друг человека, называется, не дремлющий страж. Джордж знал, она не спит. Но она ни за что не стала бы его будить, пока он сам не проснется. Джордж догадывался, что произошло. Вернувшись поздно к себе домой в Солсбери, она почувствовала, что ей нужно, чтобы рядом кто-то был. Чтобы рядом был он, Джордж. Импульсивная Бланш решила отвлечься после общения с миром духов. Генри не может заменить человека из плоти и крови. Возможно, Генри знает разгадку жизни, слышит музыку небесных сфер, но ему далеко до Джорджа. Он, Джордж, принадлежит земному, теплому, сумбурному, непредсказуемому миру. Если тот, потусторонний мир не является более или менее точной копией этого – с некоторыми усовершенствованиями, – лично ему, Джорджу, такой мир не нужен. Просыпаться вот так – и привычно находить возле себя теплую, разнеженную Цереру, дарительницу неизъяснимых наслаждений – это стоило тысячи лет сидения на плывущем облаке и слушания гимнов и бряцания арф.

Он протянул руку и дотронулся до Бланш. Она в ответ сжала его руку и вздохнула, потом выпустила его пальцы, и рука Джорджа отправилась в странствие по знакомым великолепным холмам и долинам – его владениям. Нет, все-таки надо купить кровать пошире. Они с Бланш созданы для больших пространств, где можно развернуться. Крупные люди, титанические любовники. Эх, хорошо! Для полного счастья не хватает только десяти тысяч годового дохода, освобожденных от налогов. Он стал медленно поднимать подол ее ночной рубашки, Бланш снова вздохнула, подставила ему губы, и Джордж притянул ее к себе.

Когда сова, облетавшая неухоженный сад в поисках мышей-полевок, бесшумным белым призраком спланировала к зашторенному окну, она услышала скрип пружинного матраца. Через некоторое время, возвращаясь после облета соседнего поля, сова проплыла мимо – за окном была тишина.

– Ну как, довольна? – блаженно произнес Джордж.

– Ты должен запатентовать это, милый, – лениво ответила Бланш. – Сразу разбогатеешь. Иногда это сплошная музыка, иногда сплошные краски – как сегодня. Огромный веер пламени, пурпурный с перламутровым отливом.

– Что, у мисс Рейнберд все прошло не слишком удачно?

– Почему ты так решил?

– Потому что ты здесь. Пришла к Джорджу за утешением. Всегда к вашим услугам. Только для вас, мадам. Старина Генри в этом деле не годится.

– Оставь Генри, не вмешивай его сюда.

– С удовольствием. Третий лишний. Ну, так что там с мисс Рейнберд?

– Она на второй фазе. Все идет как по нотам. Старушка позвонит мне послезавтра, когда успокоится и снова увидит дурной сон. Почему ты не сказал мне, как погиб брат?

– Этот старый выпивоха?

– Да.

– Я тебе говорил. – Джордж пошевелился и удобно положил ногу поперек ее обширных бедер.

– Ничего подобного. Ты сказал мне, что он умер от сердечного приступа.

– Так оно и было.

– Возможно, но сердце у него сдало, когда он упал с лестницы в вестибюле. Я почувствовала это, когда проходили мимо лестницы, словно услышала пронзительный крик. Разве ты не знал об этом?

– Конечно, знал – и говорил тебе. Одна словоохотливая старушенция рассказала мне. Но это только слухи. Я наверняка говорил тебе.

– Ладно, дело прошлое, но ты не говорил. Ты должен рассказывать мне все, Джордж. Любые мелочи. А ты не сказал.

– Ну, может, и не сказал. Значит, вылетело из головы.

– Домашний врач, наверное, все это замял. Старик, видно, спьяну кувырнулся. Какой скандал! Это одно из навязчивых воспоминаний, которые ее угнетают, хотя она и не признается в этом. Семейство Рейнбердов. Фамильная честь превыше всего. В этом все дело.

Джордж почувствовал, как по ее телу вдруг пробежала дрожь.

– Что такое, дорогая?

– Генри опять был в своем репертуаре. Почему он так поступает? Ведь знает же, что я этого не люблю. Не люблю, когда я потом ничего не помню. Джордж хмыкнул.

– Ну, может быть, после Генри тебе и нечего вспомнить. Но обо мне-то ты этого не скажешь.

Рука Джорджа скользнула вверх, лаская ее левую грудь. Бланш долго лежала не шевелясь, пока он ласкал ее, потом, когда он придвинулся к ней, спросила:

– Ты что – опять?

Джордж ткнулся носом ей в щеку:

– Почему бы и нет, дорогая? На этот раз будет перламутровое пламя с пурпурным отливом, и пусть Генри лопнет от зависти.

Буш был человеком честолюбивым, но далеко не оптимистом. Он не надеялся на случайное везение в расследовании дела Коммерсанта. Он знал, что подобрать ключ к разгадке сможет, только тщательно проанализировав и сопоставив все имеющиеся факты. Не будучи оптимистом, он легко впадал в уныние. И сейчас он чувствовал, ничего у него не клеится. Изучив карту и расчеты времени, он понял, что его выводы не имеют под собой твердых оснований. В сущности, если бы такие выводы ему представил подчиненный, он поднял бы его на смех.

Он сидел за столом и смотрел в окно на людей, прогуливающихся по парку в обеденный перерыв, и на птиц, плавающих в озере. Обедать Буш не собирался. Из-за плохого настроения у него напрочь пропал аппетит, и без того обычно весьма умеренный.

На столе перед Бушем лежала карта Англии с вычерченным на ней прямоугольником. Его левый верхний угол находился к западу от Кардиффа в Уэльсе, а правый упирался в Вулидж к востоку от Лондона. Перпендикуляры, опущенные из этих точек, проходили: на западе – через Тивертон, на востоке – через Кроуборо и обрамляли вместе с нижней горизонталью, проходящей южнее острова Уайт, практически весь юг Англии! Буш смотрел на прямоугольник, недовольно морщась. Где-то на этом пространстве – хотя мало в это верится – расположен дом, где содержались два похищенных члена парламента. Сельский дом, стоящий, скорее всего, на склоне холма, построенный, видимо, из известняка (что предположительно сужает границы поиска до таких районов, как Мендип-Хилс, Котсоулд-Хилс и некоторые другие, хотя известняк нередко используется и за пределами районов его залегания). Где-то в таком районе находится дом, снабжаемый мягкой водой, но вовсе не обязательно мягкость воды природная. Это может быть дом в районе с жесткой водой, оборудованный установкой для смягчения воды. Где-то в таком районе есть дом, в подвал которого залетело или было принесено на подошве перышко. Учитывая неординарность натуры Коммерсанта, это могло быть и перо обычной домашней птицы, и перо какой-нибудь редкой птицы. Или – нельзя этого не учитывать – перо из подушки или метелки для стряхивания пыли. Прямоугольник, который очертил Буш, представлялся ему огромным стогом сена, где он искал иголку. А через час предстояло выступать на совещании на высшем уровне в Скотленд-Ярде, где ведомство Грандисона никогда не жаловали, хотя поддержкой и обеспечивали. Буш должен был осветить положение дел и запросить информацию от местных полицейских участков о каждом доме, который может соответствовать приведенному описанию. У него упало сердце при мысли о насмешливых взглядах, улыбочках, глазах, возведенных к потолку, когда он все это выложит. Кто-нибудь пошутит о пожилых дамах с попугаями, пенсионерах с канарейками, о герцогах, в чьих владениях есть озера с водоплавающей птицей и замки среди охотничьих угодий, где полно дичи, а еще – о голубятнях на задворках. Вид у него будет дурацкий, никуда не денешься. Мысль об этом разозлила Буша. Он не дурак, но выглядеть будет круглым дураком. И перед ним будет глухая стена. Ему захотелось снять трубку и позвонить Грандисону, который был в Париже на конференции Интерпола, и сказать ему, что выступление в Скотленд-Ярде надо отменить. Но он знал, что ответит Грандисон, который поймет истинную причину его просьбы: «Раз это все, чем вы располагаете, значит, это им и выложите – и пусть работают. Не бойтесь выглядеть дураком. Дурак тот кто ничего не делает». А потом, чувствуя, как Буш расстроен, спокойным голосом подсластит пилюлю: «Рим не сразу строился». В окно Буш увидел, как по улице прошли две девушки в мини-юбках, с ногами амазонок, открытыми мартовскому холоду, а следом длинноволосый юноша в джинсах и в кожаной куртке с бахромой. Буша охватила безотчетная злость. Наглое, никчемное племя, бесстыдное и нелепое. И в памяти всплыла жуткая маска Коммерсанта. Скотленд-Ярд с ног собьется из-за нее. Такие маски продаются повсюду – и этот чертов Коммерсант, конечно, об этом знал – в десятках лондонских магазинов и по всей Англии. Буш встал, прошел к шкафчику в дальнем конце комнаты и налил себе выпить. Он отмерил свою обычную порцию, но потом почти машинально удвоил ее.

Глава 4

Во время последнего посещения Чилболтона с целью сбора информации о пристрастиях местных читателей газет и журналов Джордж напал на настоящую золотую жилу в образе некой миссис Грэдидж. Эта дама с внешностью Мафусаила (хотя по ее собственным подсчетам ей было всего шестьдесят девять), седовласая, с крупным носом, болтливая и хитрая, в будние дни читала «Дейли миррор», а по воскресеньям – «Ньюс оф зе уорлд», кроме того она читала еженедельник под названием «Пикантные новости». «Пикантные новости» были отрадой миссис Грэдидж на старости лет. Ничто не ускользало от ее внимания – ни одна деревенская девчонка на первом месяце беременности, ни один намек на скандал или ссору, ни одна сплетня, ни один просроченный взнос за телевизор или машину, приобретенные в рассрочку, хотя она редко выходила из своего домишки с тростниковой крышей, где большую часть дня проводила в кресле, покрытом лоскутной накидкой, перед большой вазой с искусственными розами, стоящей на подоконнике. Это была отвратительная старуха с грязным воображением, обожавшая копаться в чужих грехах. Она встретила Джорджа радушно. Хихикая и шамкая плохо пригнанными вставными челюстями, рассказала, что в молодости у нее отбоя не было от парней. О, она своего не упускала, а теперь некоторые здешние мужчины забывают с ней поздороваться, хотя когда-то с удовольствием тискали ее в амбаре. Джордж, преодолев приступ тошноты, принялся разыгрывать этакого прелестника и был сполна вознагражден. Ее муж, который давно умер – на свое счастье, подумал Джордж, – был егерем в Рид-Корте у Рейнбердов. Сама миссис Гредидж время от времени работала у Рейнбердов судомойкой, а потом – поденщицей. То, чего не знала она, знал ее муж. В незримой войне классов для нее было так же естественно подслушивать под дверью или совать нос в лежащее на столе письмо, как для ее мужа – во время охоты незаметно приближаться на расстояние слышимости к господам, когда те закусывали на свежем воздухе, или стоять в старой куртке маскировочного цвета где-нибудь в кустах и сравнивать поведение человеческих особей с брачными играми животных, рыб и птиц, чьи повадки он хорошо знал. Миссис Грэдидж поведала Джорджу, как Шолто вел себя с женской прислугой, с заезжими дамами, посещавшими усадьбу, и местными матронами. Шолто не настаивал на droits de seigneur, но частенько его получал. И неутомимо пил с половины одиннадцатого утра до самого отхода ко сну. (Джордж, жаря гренки на кухне и припоминая разговор с миссис Грэдидж, был совершенно уверен, что сказал Бланш о падении старика в пьяном виде с лестницы. Неужели он ей все-таки не говорил? А ведь собирался. Наверное забыл, пока выкладывал другие сведения. Господи, до чего отвратительная ведьма эта миссис Грэдидж! Только бы Бланш не дала ему нового задания, для выполнения которого пришлось бы снова отправиться к старухе.) Самой многообещающей жилой, которую стоило разрабатывать, были обстоятельства, связанные с младшей сестрой мисс Рейнберд, Гарриет. После разговора с миссис Грэдидж Джорджу не составило труда собрать разрозненные сведения в единую картину, заполняя пробелы при помощи собственного богатого воображения.