Алексей Евдокимов - Ноль-Ноль Страница 13

— Я его знаю, — удивленно сказал Фил. Почему-то он не ожидал, что Марик может быть знаком с Никешей. — А что она про него спрашивала?

— Где он сейчас.

— И где?

— Без понятия. Я его тыщу лет не видел… — Он выудил из сушилки над мойкой видавшую виды турку, нагнувшись, добыл откуда-то шелестящий пакет молотого кофе.

— И все? Ничего больше не говорила?

— Да че-то говорила… непонятное. Шизовый разговор был. Мне, честно говоря, показалось, что она на дури…

Они встретились с Филом взглядом. Тот снова механически подумал, какое у этого профессионального, так сказать, мужика на вполне брутальном, с черной разбойной щетиной, лице вялое выражение. Не похмельное — абстинентных признаков вроде не наблюдалось — а именно ленивое. Марик работал «мужчиной по вызову». Рекламу собственных услуг, как рассказывала Каринка, вешал в Сети. За час брал с клиенток порядка двухсот баксов. Фил вспомнил о нем случайно, когда размышлял о разнообразии Каринкиных знакомств. Еле нашел…

— Почему на дури? — Фил стоял посреди кухни, сунув руки в карманы. Только сейчас он понял, что все свидетельства странного поведения Каринки в последнее время подверстывают его именно к этой слишком очевидной версии.

— Пургу несла конкретную… — Марик снял с подставки электрочайник, подставил под яростную струю из крана. — МАЗ какой-то… АвтоВАЗ…

— В смысле?

— Или Марс… Не знаю ли я такого… Еще вопросы какие-то бредовые… Я так и не понял, чего ей надо было…

— Какие вопросы?

— Не помню… Ну, бред…

Марик включил чайник, принялся трясти в турку кофе. За окном с распахнутой форточкой шепелявила листва, взвизгивали дети.

— «Кто я для тебя?» — негромко произнес — то ли осведомился, то ли утвердил Фил.

Марик медленно повернулся к нему:

— Вам она что, тоже это говорила?

Филу — нет. Но некоторые из ее знакомых, кто общался с ней как раз в те дни, вспомнили, что она задавала им этот никем не понятый толком вопрос. Один и тот же. И мужикам, и женщинам. «Кто я для тебя?»

— Что она могла иметь в виду? — спросил Фил.

— Да я откуда знаю?..

Они смотрели друг на друга. Чайник влажно захрипел, словно собираясь прочистить горло. Радио голосом Кинчева выло про величие славянского духа.

— Заявление имеет смысл подавать? — спросил Фил. — Родители хотят, — добавил, слыша в трубке тишину.

— Толку?.. — пробормотал наконец Артем неодобрительно.

— Но с прошлых выходных о ней правда никто ничего… Не существует же срока, по истечении которого можно идти в ментовку с заявлением?..

— Да нет, срока не существует… но кто ее будет реально искать? Знаешь, сколько таких заявлений пишется каждый день? По скольку «бэвэпэ» получается на каждого мента из этих оперативно-разыскных отделений?.. Она ж совершеннолетняя…

— И что?

— Если несовершеннолетняя — прокуратура может завести уголовное дело сразу по сто пятой… Есть там перечень случаев: машина если пропала вместе с владельцем, если пропал собственник недвижимости, которая готовилась к продаже…

— А если не уголовное?

— Если не уголовное, то разыскное, — легкое раздражение в голосе. — По закону оно должно быть заведено через десять, что ли, дней после приема заявления. На самом деле хрен его заведут раньше, чем через месяц. Пока участковый данные соберет, пока прокуратура проведет проверку… Хорошо, если… черт, — он осекся, — ну, одно дело, если разыскиваемого найдут в больнице, в морге или там в изоляторе. Либо по БРНС получится его пробить… Бюро регистрации несчастных случаев…

— А если нет?

— Ну нет так нет. Будет висеть себе в базе данных… Что вообще ментура делает? Составляет опознавательную карточку со всеми данными на пропавшего, какие есть. Они направляются в справочно-информационный центр ГУВД. Если через три месяца не нашли, объявляют всероссийский розыск… — Артем замолчал, словно иссякнув. Фил ясно увидел курносое его лицо с набрякшими подглазьями (не синими, но отчеркнутыми резкими морщинами, как на бумаге, несколько раз сложенной по одной линии в разные стороны), и на лице этом маячило какое-то неприятное выражение. — Ты хоть подумай, — включился досадливо, — девке двадцать четыре года, с родителями не живет. Знакомые — хрен знает кто. Включая всякую шпану, бывших нарков. Или не бывших. Сама лечилась… Вот щас менты все бросят и ломанутся спидушники трясти…

— А если в частное детективное бюро обратиться? — спросил Фил нарочито нейтрально.

Пауза.

— Под штуку баксов. — Артем у себя наверняка пожал плечами. — Может, больше…

И тогда Фил, поддавшись странному искушению, рассказал ему об этом загадочном вопросе, задаваемом Каринкой самым разным собеседникам перед тем, как исчезнуть. «Кто я для тебя?» Между прочим, естественной реакции: «Что она имела в виду?» — от Артема не последовало. У Фила вдруг появилось ощущение, что тот догадывается, что же она имела в виду.

— Она тебя об этом не спрашивала? — поинтересовался он как бы между прочим.

— А твое какое дело? — совсем уже нелюбезно буркнул Артем после очередной паузы, и Фил понял, что прав. Он это за собой подмечал — всплески почти телепатии.

— Она ведь с этим вопросом тебе звонила в прошлое воскресенье, так?

— Я ж сказал, тебя это не касается.

«Кто я для тебя?» Что за вопрос?.. И почему в разговорах с ее приятелями у меня возникает порой безумноватое ощущение, что мы говорим о разных и даже мало похожих друг на друга людях?..

— Кто она для тебя? — Ледовитая проникновенность собственного тона поразила Фила.

— А для тебя? — агрессивно отбил Артем.

— Для меня?..

А и впрямь?

— Человек, который нуждается в помощи, — неожиданно сформулировал Фил.

— Ты уверен? — хмыкнул Артем со странной интонацией.

— Чем дальше, тем больше.

5

Как обычно по телефону, Илья был мрачно-отрывист.

— …Я чего звоню, — сразу перешел к делу Фил. — Помнишь Никешу? У тебя не осталось его номера?

— Он в Питере сейчас, ты в курсе?

— Давно?

— Довольно давно. Совсем туда уехал. Может, с год тому… А че ты о нем вспомнил?

— Мне не он сам нужен. Я Липатову ищу, если знаешь такую…

— Э-э… Кристину?

— Карину.

— Помню немного. А что с ней?

— Пропала… Родители с ума сходят.

Илья помолчал:

— Я спрошу у моих, кто с Никешей дружил. Может, подскажут чего.

Никеша… При чем тут он?.. Этот парень, Никита, в отделении у Фила лежал одновременно с Каринкой. Вроде наметилось у них тогда некое приятельство. Вроде какие-то контакты они и потом поддерживали. Поверхностные. Никешу потом Кармин рекрутировал к себе в «Братчину». Ненадолго…

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — тяжело, в своей манере, хмыкнул Илья.

Фил познакомился с ним некогда в ходе очередной из просветительских антинаркотических акций — возглавляемая Ильей Карминым «Братчина» занималась перевоспитанием бывших торчков и алкоголиков на базе православной веры. Помимо чисто духовной «накачки», «реабилитируемые», пострадавшие от лжепророков, составляли весомую часть их «клиентуры», подвергались тут довольно суровой трудотерапии, в основном богоугодного толка: в больницах, приютах, «стардомах», на строительстве-реставрации церквей… Действовали православные напористо, вдохновенно и результативно — это, конечно, произвело впечатление на Фила. Как и сама фигура Кармина, тридцатилетнего харизматика, ста-с-лишним-килограммового мужичищи, воспитывающего помимо двух своих двух детдомовских детей, лица хотя и светского, но с очевидными и немалыми лидерско-пастырскими задатками. Одно время они поддерживали довольно плотный профессиональный контакт, который Фил в итоге свел к минимуму. По односторонней инициативе и по соображениям, при случае честно изложенным Илье: «Мое дело вне идеологии. Любой».

Не то чтобы Фил имел что-то против РПЦ, но его не могли не смущать покровительствовавшие «Братчине» компашки вроде «Союза Православных Хоругвеносцев» или «Свято-Сергиевского Союза Русского Народа» — боевитые чернорубашечники, борцы с преподаванием в школах теории Дарвина и основ сексуальной гигиены, с каналом «Дискавери» и правозащитниками из числа «не русских по крови и духу либералов-толерантщиков». И он не слишком понимал, что в их компании делает крайне умный, эрудированный и трезвый Илья. В несколько декоративном карминском консерватизме, игрушечном мракобесии и кукольном антисемитизме хватало наверняка недоизжитых комплексов, включая сугубо национальные (при росте метр девяносто, косой сажени в плечах, домостроевском «мамоне» и церковном басе отчетливо иудейские черты его лица объясняли многое), но, по большей части, Фил видел, чувствовал тут некую не слишком понятную ему концепцию, программу, чуть ли не вызов.