Михаил Зайцев - Наследник волхвов Страница 14

Хохотнув, не постучавшись, Санька толкнул дверь, снабженную табличкой «Психиатр».

– Пусто, хы... Вы, это, хы-ы... заходите. Обождите в кабинете. Я, это, схожу, сыщу Валерьянку, пошлю к вам и, это... пока, что ли. Нужен буду, вы на вокзале спросите Саню Бубликова. Вокзальные меня, это, для вас сыщут, хы-ы...

– А ежели мы понадобимся, где нас искать, ты знаешь. Обращайся без всяких стеснений, о'кей? – милостиво позволил Игнат, пожимая пятерню барчука.

Бублик смылся, москвичи остались в кабинете одни. Игнат направился к окну, подвинул горшок с геранью, присел на подоконник. Федор сел на белый больничный стул около белого докторского стола. Виктор подошел к салатного цвета стене, к яркому пятну плаката «Вопросы пола».

Доктора ждали минут десять. Фокин развлекал товарищей, громко цитируя отдельные предложения из напечатанного мелким, убористым шрифтом текста, коим снабдило половой плакат издательство «Медгиз», выпустившее наглядную агитацию в свет аж в 1960 году.

– Нет, вы только послушайте! Какой перл: «Любовь Ромео и Джульетты – юных представителей двух враждующих семей – в классовом обществе была обречена на гибель». Каково, а? Или вот: «Следует отметить, что еще встречаются люди, которые стремятся лишь к удовлетворению полового чувства, к добрачным половым связям, к вольности поведения в браке».

Доктор влетел в кабинет, топоча по крашеным доскам домашними тапочками без задников. Доктор часто дышал, халат его распахнулся, очки съехали к кончику носа.

– Здравствуйте!.. – поднялся со стула, шагнул навстречу психиатру Федор. – Мы...

– Вы из Москвы?!. – Доктор протянул Федору длинную, худую руку с продолговатой ладонью и узловатыми пальцами. – Очень приятно. Услышал о вас от Бубликова – и стремглав сюда. Будем знакомы, я...

– Вы – Михал Валерьяныч. Меня зовут Федор Василич, гражданина в камуфляже и грязных джинсах зовите Игнатом, товарища в...

– Я сам представлюсь. Фокин, Виктор Анатольевич. Мы к вам вот по какому вопросу, доктор...

Фокин излагал мотивы, побудившие москвичей вторгнуться в кабинет психиатра, выстраивая многоступенчатые фразы и сложносочиненные предложения. Федор переживал словоизвержения Виктора стоически, с выдержкой, достойной восхищения и подражания. Игнат нюхал герань, слушал вполуха Цицерона Витю, вполглаза смотрел на доктора, дабы не смущать Михал Валерьяныча откровенным разглядыванием.

Колоритный типаж – этот психиатр Валерьянка! Бородка клинышком, усики... Смени очки на пенсне – и вылитый доктор Чехов. Впрочем, автор смешной до коликов комедии «Вишневый сад» вроде бы был умеренно упитан, а этот уж чересчур тощ. Может, у него глисты?

Сергачу надоело слушать Фокина, и он задумался о патентоведении. Думал, можно ли запатентовать методику борьбы с лишним весом посредством имплантации в отягощенный жиром организм прожорливого глиста?.. Фу! Фу, какая гадость!.. Гадость, разумеется, но завтракал сегодня Игнат чисто символически, и малоаппетитные мысли помогали ему справиться с внезапно возникшим острым желанием чего-нибудь съесть.

Игнат столь увлекся самовнушением отвращения к пище, что пропустил начало ответного слова Валерьянки:

– ...мало чего добавить. Вы сами, Виктор Анатольевич, все за меня рассказали. Вы присаживайтесь, присаживайтесь. На меня не смотрите, я успею насидеться. Вы правы, я и Андрей соседствовали. Я его протестировал, все правильно. Мы познакомились, перекуривая в тамбуре, разговорились, и я предложил Андрею перебраться в мое купе. Вагон от Москвы шел пустой: наше направление малопопулярно. Мы сибаритствовали вдвоем весь остаток пути, убивали время за говорильней, помню, Андрей смеялся, слушая расшифровку теста. В карты играли, в «дурака». Пили пиво. Жалко, в вагоне-ресторане продавался только «Солодов», гадкое пиво. Пивовары совсем обнаглели, вкладывают деньги в рекламу вместо...

И так далее и тому подобное – про дорогую рекламу, про плохую воду, про совесть и честь пивоваров...

С минуту москвичи молча, вежливо слушали лирическое отступление про пиво. Затем Игнат и Федор переглянулись, без слов поняли, о чем думает каждый: Валерьянка – болтун хуже Фокина. Гораздо хуже, ибо Витю если и заносит, то, как правило, по делу, а Валерьянку, чтоб его, заносит в абсолютно посторонние рассуждения...

– Простите, перебью вас. Вы курящий, да? В таком случае разрешите, я закурю. И скажите, пожалуйста, вы знали, зачем Андрей направляется в Мальцевку?

– На подоконнике пепельница. Левее, левее, вам не видно, вам растение мешает... Видите – раковина, я ее использую как...

– Как пепельницу, я понял. Скажите, вы знали, зачем...

– Помню, помню ваш вопрос. О целях командировки Андрей говорил, помню... Он, помню, спрашивал про «русскую Вангу», досадно, но я с ней все собираюсь познакомиться – и все недосуг. Много работы. Должность в больнице кормит плохо. О моих побочных заработках Саша Бубликов вас...

– Просветил. Михал Валерьяныч, пропал брат Федора Василича, мой и Виктора Анатольевича друг, без вести пропал, и мы...

– Вы правы, правы! Пропал близкий человек вам всем, вам троим. Рад бы помочь, но... – Михаил Валерьянович пожал худыми плечами, дескать: мог бы – помог... И вдруг неожиданно, резко опустил плечи, вытянул куриную шею, топнул ножкой в домашней тапочке: – Послушайте! Я вспомнил. Да-да, возможно, вас заинтересует история в мистическом жанре, которую я рассказывал Андрею. Цель его командировки была необычна, и историю я вспомнил ей под стать. Андрей, помню, внимательно слушал, переспрашивал. Скажите, почему на нашем телевидении мало передач о медицине, о науке, о достижениях и проблемах...

Игнат уже собрался произнести: «Короче, Склифосовский!», однако его опередил Фокин:

– Что за историю вы рассказывали Андрею?

– Андрею?.. Вы правы, я отвлекся. История приключилась... дай бог памяти, в поза... три года назад, ровно три... Не совсем ровно, она приключилась позапозапрошлым летом... Три года назад, в июле. Если считать с сегодняшнего дня, то...

– Мы поняли, – кивнул Федор.

– Мы вообще-то спешим, – соврал Игнат, – постарайтесь не отвлекаться на пустяковые уточнения, ладно?

– Вы правы, я постараюсь. Три года назад, летом, в нашу больницу доставили совершенно невменяемого молодого мужчину. Его подобрали на шоссе, километрах в двухстах от города... Больше, чем в двухстах... В двухстах примерно пятидесяти километрах от Сидоринска. Бедняга говорил, что бежал к шоссе всю ночь. Он еле говорил, весь изможденный, весь в ссадинах, весь в царапинах. Он плакал, умолял спасти его от оборотня...

– От кого?

– От оборотня, Виктор Анатольевич. Помню, и Андрей меня переспрашивал: «От кого?» Я единственный психиатр в области. Я обслуживаю территорию двух Франций. Безобразное положение дел у нас в здравоохранении. Был еще психиатр в соседнем...

– Короче, Склифосовский! – все же высказался Игнат и поспешил улыбнуться Михаилу Валерьянычу. – Шучу, не обижайтесь.

– Вы совершенно правы, я опять отвлекся. Кадровая политика – для меня больная тема. Помню, привезли ко мне того пациента, я ему сделал инъекцию, уложил в отдельной палате, он сутки... больше суток спал и проснулся, по счастью, вменяемым, нормальным с любых позиций, но продолжал говорить об оборотне. Молодой человек приехал в наши края на велосипеде из самого Санкт-Петербурга. В последние десять лет туристы у нас редкость, а он от самой Невы в нашу глухомань на внедорожном велосипеде. Он говорил, что каждое лето отправляется в велосипедные путешествия по необычным маршрутам. Молодой человек называл себя «экстремальщиком». Чудаковатый человек, но физически крепкий, и видно, что бывалый. По-своему, сильная личность. Не всякий отважится с рюкзаком за плечами, на дорогостоящем велосипеде...

– Ясно! – Сергач решил, что пора снова оборвать доктора. – С психофизическим портретом жертвы оборотня нам все ясно. Чудак, но не хлюпик. В наше время худосочные очкарики вроде Шурика, героя «Кавказской пленницы», в одиночку не путешествуют.

– Вы совершенно правы, не стоит задерживаться на описании личности пациента, но я обязан добавить, что он серьезно увлекался фотографией, продавал фотоэтюды в иллюстрированные журналы и во время странствий он обычно...

– Неужели сфотографировал оборотня?

– Сергач, не ерничай! – рявкнул Федор. – Продолжайте, доктор. Он больше не будет.

– Ваша фамилия Сергач? Редкая фамилия. Вы по национальности кто? Украинец?

– Цыган. – Игнат убрал со лба соломенную прядь, подмигнул доктору. – А волосы я крашу. Продолжайте, пожалуйста, Михаил Валерьяныч, не то Федор Васильевич меня прибьет, и, что обидно, за дело... Я вас отвлек, извините.

– Я стараюсь, чтобы вам стало понятно: пациент был с чудинкой, но вменяемый и дееспособный.

– Мы поняли... У каждого свои тараканы, некоторым чудятся оборотни...

– Сергач!

– Молчу, Федор Василич, молчу.

– Вы, Игнат, такой же максималист, как и Андрей. Помню, он тоже скептически отнесся к моей характеристике велосипедиста, чудаков трудно описывать заглазно. Помню, был случай...