Робин Кук - Метка смерти Страница 14

Замолчав, Шелдон опять оглянулся по сторонам. Ему словно было неловко говорить о своих семейных тайнах в общественном месте.

Тыльной стороной ладони Лори дотронулась до щеки. Как она и опасалась, ее кожа пылала. При обычном отсутствии видимых эмоций со стороны отца ей стало неловко за свою несдержанность.

— Разумеется, решай сама, — вновь заговорил Шелдон. — Но должен напомнить, что если результаты твоих анализов окажутся положительными, можно кое-что сделать, чтобы снизить риск образования опухоли процентов на девяносто: например, профилактическую билатеральную мастэктомию.

Несмотря на смущение, Лори смотрела отцу прямо в его темные глаза. Она даже чувствовала, что машинально качает головой. Пусть их отношения были натянутыми, особенно после смерти брата, и пусть он не выглядел любящим отцом, она не могла поверить, что, говоря все это, он не испытывал к ней обычной человеческой теплоты. Когда-то она считала его полную отчужденность частью своего рода защитного механизма, необходимого для него как для человека, которому ежедневно приходилось в буквальном смысле слова держать в своих руках человеческие сердца, а соответственно и жизни. Ассистируя во время операций в первый год учебы в ординатуре, она поняла, что означал такой стресс. А еще ей было известно, что его пациенты воспринимали эту черту скорее как некую непоколебимую уверенность, чем как самовлюбленность. Но Лори ее ненавидела.

— Благодарю за ненавязчивую и полезную консультацию, — выдавила Лори, не в состоянии скрыть иронию. Ей даже удалось заставить себя улыбнуться ему, прежде чем она, удалившись в палату, вновь села на стул возле матери.

— Он все-таки тебя расстроил, дорогая? — взглянув на Лори, спросила Дороти. — Ты вся красная как свекла.

Лори промолчала. Она боялась открыть рот, потому что у нее наверняка бы задрожала челюсть. Эмоции грозили вырваться наружу, а она всегда презирала себя за подобное проявление слабости, особенно в присутствии бесчувственного отца.

— Шелдон! — с упреком воскликнула Дороти, в то время как он усаживался на свой стул возле окна. — Что ты наговорил Лори? Я же просила тебя не расстраивать ее моими проблемами.

— Я не говорил ей о тебе, — ответил Шелдон, принимаясь уже за «Нью-Йорк таймс». — Я говорил о ней.

Положив ручку, Джек повернулся и увидел согбенную спину сидевшего за столом Чета Макговерна, судмедэксперта, коллеги Джека, с которым он делил офис. Хотя Чет был на пять лет младше Джека, они, придя на работу в ОГСМЭ почти одновременно, прекрасно ладили. Не возражая против соседства Чета, Джек тем не менее считал нелепым, что у них не было отдельных кабинетов. Но денег на модернизацию здания не хватало — всякий раз ОГСМЭ оказывался жертвой городских чиновников, отвечавших за источники финансирования. Здание, построенное около полувека назад, вполне отвечало тогдашним требованиям, но теперь походило на динозавра, страдавшего от нехватки жизненного пространства. И поскольку Джеку было известно, что динозавры прожили на Земле примерно сто сорок миллионов лет, он очень надеялся на то, что в нынешнем состоянии это заведение столько не протянет.

— Даже не верится! — воскликнул Джек. — Я закончил! У меня никогда не получалось все доделать.

Чет развернулся. У него была мальчишеская физиономия и копна светлых волос значительно большей, чем у Джека, длины, но такая же взъерошенная. Он и выглядел так же спортивно, как Джек, но только благодаря своим почти ежедневным походам в спортзал. Ему было далеко за сорок, однако выглядел он значительно моложе.

— Что значит — закончил?

Сжав ладони, Джек вытянул руки вверх и потянулся.

— Все свои дела. Все подчистил.

— А это что такое? — Указательным пальцем Чет ткнул в сторону объемной, грозившей вот-вот рухнуть стопки бумаг.

— А все это ждет результатов лабораторных анализов.

— И всего-то! Какое достижение! — Усмехнувшись, Чет вернулся к своей работе.

— Для меня — да, — ответил Джек. Он встал, потом, нагнувшись, достал ладонями до пола и на несколько секунд замер в таком положении. После непривычной утренней велопрогулки его мышцы немного ныли. Выпрямившись, он взглянул на часы. — Неужели?! Только полчетвертого! Просто сплошные чудеса. Могу даже успеть побегать сегодня на площадке в первых рядах.

— Если там сухо, — не поднимая головы, заметил Чет. — Почему ты не хочешь пойти в спортклуб, где уж точно сухо? А был бы поумнее — пошел бы со мной в спортзал, покачался. Я был там в прошлую пятницу — девицы потрясающие. А одна — вообще блеск: фигуристая, в таком черном облегающем купальнике, что и домысливать ничего не надо.

— И конечно, кокетливо посматривала! — поддразнил его Джек. — Однажды ты, проснувшись утром, вспомнишь об этих своих годах «тяжелого полового созревания», и тебе станет смешно.

— Если мне женщины станут неинтересны, значит, пора присматривать себе место в этих сосновых ящиках, что стоят внизу.

— Мне никогда не доставляло большого удовольствия с вожделением наблюдать за ними, — парировал Джек. — Так что это по вашей части, страдальцы фантазеры.

Сняв со спинки кресла свою куртку, Джек, насвистывая, направился к выходу. Рабочий день прошел интересно и продуктивно. Проходя мимо кабинета Лори, он, просунув голову в дверь, решил поинтересоваться, не изменила ли она своего решения уйти сегодня вечером к себе. В кабинете никого не было, а на столе у Лори лежала карточка.

Войдя в комнату, Джек взглянул на имя на обложке. Как он и предполагал — Шон Макгиллин. Он недоумевал, почему Лори и Дженис так озадачило это, на его взгляд, довольно рутинное дело. Ему было несвойственно стереотипное восприятие женщин, однако ему казалось странным, что они обе так зациклились. Открыв карточку, он полистал ее и наткнулся на отчет Дженис. Джек бегло просмотрел его. Кроме молодого возраста пациента, ничего выдающегося он там не заметил. Да, это печально, да, это большая трагедия для семьи и близких покойного, но никак не для всего человечества, страны и даже города — в таком мегаполисе, как Нью-Йорк, происходило бесчисленное множество личных трагедий.

Быстро закрыв карточку, Джек выскользнул из кабинета, словно боясь быть уличенным в чем-то незаконном. Ему вдруг расхотелось говорить с Лори. Он был сейчас не в том настроении, чтобы углубляться в семейные драмы. Ему с лихвой хватало горького опыта.

Оказавшись на первом этаже, Джек забрал свой велосипед и экипировку. Проходя мимо Майка Ластера, охранника из вечерней смены, он в знак приветствия махнул ему рукой, затем вышел на улицу и стал спускаться с эстакады на дорогу. Дождь прекратился, и по сравнению с утром заметно похолодало. Джек сразу понял, что не зря взял перчатки, когда, усевшись на велосипед, покатил по Тридцатой улице в сторону Первой авеню.

Бесшабашно соревнуясь с машинами и автобусами, он понесся на север. Потом он свернул к Мэдисон-авеню по короткому окольному пути, чтобы немного дать ногам отдохнуть, и затем вновь набрал скорость. Во время редких остановок на светофорах он снова и снова задавался вопросом, почему ему вдруг сейчас, в отличие от утра, хотелось нестись наперегонки с машинами. Он догадывался, что езда отвлекает его от нежелательных мыслей, поэтому отказался от всех вопросов и просто получал наслаждение от поездки.

Наконец Джек въехал в Центральный парк. Он любил бывать здесь. Температура стремительно падала, и теперь при каждом выдохе вокруг него плавало облачко пара. Небо потемнело, стало фиолетовым, и только слева от него, там, где заходило солнце, оно все еще сохраняло яркий, но быстро исчезающий кроваво-красный цвет. На этом фоне, как зубья пилы, виднелись остроконечные верхушки зданий, окружавших Центральный парк с западной стороны. В парке зажглись фонари, и Джек передвигался по расходившимся от них кругам света и теням. Бегунов было больше, чем утром, и Джеку приходилось периодически притормаживать. А ночь уже полностью завладевала небом. К тому же, как показалось Джеку, промежутки между фонарями стали увеличиваться. В такой темноте ему приходилось ехать по неосвещенным местам со скоростью пешехода, не разбирая дороги, уповая на то, чтобы не было никаких препятствий.

Стало еще темнее, особенно в той холмистой части парка, по которой он с таким наслаждением катил утром. Сейчас же, наоборот, у него возникло какое-то мрачное чувство. Вдоль всей дорожки качались ветви голых деревьев. Дома, окружавшие парк, были уже не видны, и если бы не редкие далекие гудки машин, у него возникло бы ощущение, что он едет на велосипеде в большом глухом лесу. Когда он приближался к очередному фонарю, ветви деревьев начинали напоминать ему гигантскую паутину.

Выехав из парка к Сто шестой улице, Джек вздохнул с облегчением. Нажав кнопку на светофоре, он, стоя в ожидании смены сигнала, удивлялся своим ощущениям, своему разыгравшемуся воображению. Он уже давно не катался по парку вечерами, но раньше делал это довольно часто. Его бесшабашность во время гонок по улицам среди машин, где было действительно опасно, казалась ему менее абсурдной, чем тот мандраж, который он испытал в безлюдном парке. Он ощутил себя десятилетним подростком, идущим через кладбище на Хеллоуин.