Звездная карта царя Саула - Артур Гедеон Страница 14

– Плюнь ты на нее – дура она, – уже примирительным тоном сказал Егор Кузьмич и подмигнул младшему товарищу. – Идем ко мне в номер: коньячок у меня чудодейственный – такой голос прорезается. – Он вцепился Крымову в локоть. – Командирский! «Севастопольский бриз» называется. Я его еще вчера с фуршета попер. А на банкет не вернусь – хрен на них положу. Тем паче и коньяк с икрой на этом банкете закончился, одна их водка «копоть-на-волжская» и осталась: отрава, скажу тебе, лютая!

Крымов внимательно оглядел земляка.

– Что? – спросил тот.

Крымов пожал плечами. Расшитая поддевка, солдатские штаны и сапоги выглядели чересчур вызывающе.

– Ты как-то одет чересчур по-фольклорному, а? – отметил Андрей Петрович.

– Чем тебе русская одежка плоха? – нахмурился Добродумов.

– Да не плоха вовсе…

– Я патриот, русич. Понял?

– Понял-понял. А где лапти тогда?

– Дерзишь, сыщик? Я цивилизованный русич, – ответил Егор Кузьмич.

Крымов рассмеялся.

– Ладно, идем, товарищ краевед.

Егор Кузьмич Добродумов был известным царевским историком-краеведом и общественным деятелем, когда-то преподавал в Институте культуры и был обожаем студентами, издал с пяток книг, а затем бросил все и ушел на пенсию. Так и сказал: «Надоело все. И все надоели, сволочи. То так тебе историю перепишут, то эдак. Отдохну пару годков, мозги прочищу, а потом свою историю Отечества напишу. Героическую». Но от конференций не отказывался, от банкетов тем более. И на последних свою точку зрения отстаивал со всей искренностью горячей натуры. Крымов был на тридцать пять лет моложе Егора Кузьмича, то есть ровно вдвое, но считал его за ровесника. Впрочем, Добродумов, этот крепкий русский дедок, которого так запросто не переломишь, а скорее сам об него переломишься, походил просто на мальчугана-задиру.

В гостиничном номере детектив и поведал Егору Кузьмичу о событиях последних суток. Во время его рассказа краевед Добродумов даже перестал закусывать – только пил маленькими рюмками вынесенный с фуршета коньяк, курил свой «Беломорканал» и время от времени повторял: «Так-так, сыщик. Так-так».

– А вот тебе и так, Егор Кузьмич, – в конце рассказа заключил Крымов, – в своей жизни я повидал многое и, конечно, отчаиваться не привык. Но это когда дело касалось меня. А тут – эта женщина, Мария Федоровна…

– С ее отцом, Федором Бестужевым, я пару раз встречался – закрытый был человек, – кивнул Егор Кузьмич. – А вот Дмитрия Дмитриевича Конникова знаю прекрасно. И, похоже, он в курсе ее дел. С него бы и начать. Так ведь ты хочешь королевну свою идти спасать безотлагательно, верно?

– Верно, – согласился Крымов. – Я отыскать ее должен в первую очередь. И потому мне нужны деньги в долг. Домой возвращаться не стану – сразу в Бобылев поеду.

– Деньги я тебе достану, – махнул рукой Добродумов. – Карточка с собой. Вмажем?

– Наливай.

Коньяк был выпит, вслед за тем и початая бутылка местной водки, которую до того так хаял Егор Кузьмич. Он пил ее морщась, зло пил, как из-под палки, но упрямо, словно хотел поскорее избавить мир от копоть-на-волжского зелья. Гостиница время от времени вздрагивала от редких, но все более отчаянных вскриков постояльцев. Где-то уже на редкость коряво играла гармонь. За это время Андрей Крымов успел изучить расписание уходящих из Копоть-на-Волге поездов. В интересующем его направлении поезд отправлялся завтра, в одиннадцать утра. Когда пошел четвертый час пополуночи, краевед спросил:

– А скажи-ка другое, Андрей, не нужен ли тебе помощник?

– Какой помощник? – удивился Крымов.

– Ну спутник, товарищ, – многозначительно ответил Егор Кузьмич. – Единомышленник и друг. А?

– Это ты о себе?

– Нет, я о том кренделе из степи, которому сегодня чуть харю не начистил, – нахмурился Егор Кузьмич. – О себе, конечно!

– Я только за, – ответил Крымов. – А ты не тяжеловат для таких путешествий? Там, в перспективе, я чувствую, беда на беде и бедой погоняет.

– А ты меня не старь, – откликнулся бывалый краевед и выпил рюмку. – Хоть и знаю, что ты бычок, а могу с тобой и на ручках потягаться, если хочешь. Как?

Крымов отмахнулся:

– Не люблю мальчишества. Я-то тебя взял бы. Только смотри, Егор Кузьмич, завтра ведь сам откажешься.

– Не-а, – покачал головой Добродумов. – Не откажусь. Вот увидишь, завтра вместе и поедем. Ложись на диван, одеяла в шкафу. Позавтракаем в этом задрипанном ресторанчике и двинем. – Он прищурил один глаз. – А куда ехать-то, прослушал?

– В Бобылев.

– Точно, в Бобылев! – радостно оживился Егор Кузьмич. – У меня ж тетка из Бобылева! И бабка. Я твоим проводником буду, – со знанием дела кивнул он, – в смысле экскурсоводом. Без меня ты все равно заблудишься. Тебя бобылевцы полюбят и не отпустят. У них бабы знаешь какие решительные? Титьками о тебя потрутся, заговорят, и хана. Заметано – едем вдвоем!

2

Утром краеведы-патриоты вставали с неохотой. Мучились головной болью, цеплялись за подушки и вопрошали друг друга, не осталось ли чего. И жива ли Россия? Проклинал все и Егор Кузьмич, но делал это тихо, заговорщицки, точно готовя кому-то месть. Полицию все-таки вызвали – на первом этаже, за полночь, постояльцы учинили драку, возникшую, разумеется, на почве расхождения профессиональных взглядов и потому имевшую чисто научную подоплеку. Что не помешало высадить окно табуретом и разбить вдребезги телевизор. Не обошлось и без членовредительства. В коридоре кто-то из «степняков», с вечера натерпевшись от Егора Кузьмича упреков, крикнул: «Добродумова ищите, тут без него не обошлось! Он вчера всех баламутил, со свету сживал!» Пока разгорался весь сыр-бор, Крымов отпер черный ход универсальной отмычкой, с которой никогда не расставался, и они вместе с Егором Кузьмичом покинули среднерусскую гостиницу «Луга заливные» чисто по-английски.

– Какое гостеприимное место испоганили своим присутствием, – оскорбленно бросил через плечо краевед Добродумов, явно обращаясь к степнякам-краеведам, сейчас, как и все, мучившимся похмельем, хотя многим из них религия возлияний никак не позволяла. – В бесовское место превратили. Осквернили на сто лет вперед. Постоялый двор для вампиров. Ни за какие шиши сюда не вернусь. Тьфу!

Теперь Егор Кузьмич был одет иначе – не в поддевку и солдатские штаны, а в потрепанный джинсовый костюм, отчего стал походить на хиппи со стажем. На плече у него висела объемная модная парусиновая сумка с большим количеством карманов и замочков.

– Фартовая сумка у тебя, – оценил Крымов.

– Котомка моя, – тряхнув плечом, объяснил Егор Кузьмич, делая ударение на «о». – Сын подарил, сказал: странствуй, отче. Вот с такой же и Лев Николаевич по земле русской ходил.

Крымов с сомнением посмотрел