Эрик Ластбадер - Возвращение Борна Страница 15

— Что за ночь, черт бы ее побрал! — в сердцах сказал вертлявый.

— А в чем дело?

Глаза вертлявого загорелись.

— Вы что, ничего не слышали об убийстве?

Борн покачал головой.

— Двойное убийство! Меньше чем в двадцати милях отсюда. — Вертлявый наклонился, опершись животом о стойку. Из его пасти вырывался омерзительный запах кофе и несварения желудка. — Грохнули сразу двоих, — стал рассказывать он доверительным тоном, сразу перейдя на «ты», — каких-то правительственных шишек. Но кто они такие, по телику не говорят. Сам понимаешь, что это означает. У нас тут уже весь городок сплетничает: шу-шу-шу, ля-ля-ля, рыцари плаща и кинжала, и все такое. Хотя на самом деле хрен его знает, кто они были такие. Когда придешь в номер, включи Си-эн-эн. У нас, кстати, и кабельное есть, если интересуешься. — Он протянул Борну ключ. — Я дал тебе комнату подальше от Гая. Он — тракторист. Видал, наверное, его драндулет, когда шел сюда? Гай постоянно мотается между Флоридой и Вашингтоном. Он обычно выезжает в пять, но поскольку твой номер — в другом конце коридора, он тебя не побеспокоит.

Номер оказался обшарпанной комнатой грязно-коричневого цвета. Даже мощный пылесос был бы не в состоянии удалить царивший здесь запах упадка. Борн включил телевизор, пробежался по разным каналам, а затем, найдя Си-эн-эн, вытащил из пакета арахисовое масло, крекеры и стал есть.

«Эта дерзновенная, провидческая инициатива президента, вне всякого сомнения, поможет проторить путь к новому, более безопасному миру, — напыщенным тоном вещала дикторша Си-эн-эн. В верхней части экрана буквы кислотного красного цвета кричали: „САММИТ ПО ТЕРРОРИЗМУ“. — Помимо президента США, в саммите примут участие президент России и лидеры ведущих арабских государств. Мы, разумеется, в течение следующей недели будем освещать ход саммита ежедневно и в прямом эфире. С американским президентом держать связь будет наш корреспондент Вульф Блитцер, с российскими и арабскими лидерами — Кристиан Аманпур. Не приходится сомневаться в том, что грядущий саммит станет главным международным событием года. А теперь — репортаж из столицы Исландии Рейкьявика».

Камера переключилась на фасад отеля «Оскьюлид», где через пять дней должна состояться встреча на высшем уровне, посвященная проблемам борьбы с терроризмом. Захлебываясь от восторга, корреспондент Си-эн-эн брал интервью у Джеми Халла, которого он представил как «главу американской службы безопасности». Борн смотрел на рожу Халла — с квадратной челюстью, стрижкой бобриком и короткими, пшеничного цвета усами. Борн был ошеломлен. Он помнил Халла по работе в ЦРУ в качестве высокопоставленного сотрудника контртеррористического департамента. Этот тип очень часто бодался с Конклином. Халл был чрезвычайно умным аппаратным животным, умеющим выживать в любых подковерных коллизиях. Он лизал задницу всем, кто имел хоть какое-то влияние, но когда та или иная ситуация требовала гибкого, неординарного подхода, Халл вдруг становился твердым приверженцем устава и зафиксированных на бумаге правил. Если бы Конклин услышал, что этого засранца называют «главой американской системы безопасности», его бы хватила кондрашка.

Пока Борн размышлял обо всем этом, си-эн-энов-ская белиберда на экране уступила место выпуску текущих новостей. Главной темой, естественно, являлась смерть Александра Конклина и доктора Морриса Панова, которые, как следовало со слов дикторши, являлись «высокопоставленными правительственными чиновниками». Картинка сменилась. В нижней части экрана появились титры: «СЕНСАЦИОННЫЕ НОВОСТИ», а следом — «УБИЙСТВА В МАНАССАСЕ». В следующий момент, заняв добрую половину экрана, возникла фотография Дэвида Уэбба, взятая, судя по всему, из его хранившегося в ЦРУ досье. Дикторша рассказывала о жестоком убийстве Алекса Конклина и доктора Морриса Панова.

«Каждому из них выстрелили по одному разу в голову, — с нарочито скорбным видом вещала телевизионная красотка, — и это свидетельствует о том, что работал профессионал. В качестве главного подозреваемого правоохранительные органы называют этого человека — Дэвида Уэбба. Он также может использовать псевдоним Джейсон Борн. По словам наших высокопоставленных источников в правительственных структурах, этот человек — Уэбб или Борн — весьма изворотлив и опасен. Если вы увидите его, не пытайтесь предпринять какие-либо действия по его задержанию. Позвоните по номеру, который сейчас на ваших телеэкранах».

Борн выключил звук. Черт возьми, вот теперь его дела стали действительно хреновыми! Неудивительно, что блокпост на шоссе был так профессионально организован. Куда там провинциальным копам! Это — дело рук ЦРУ.

Нужно было действовать. Отряхнув крошки с рук, Борн вынул из кармана сотовый телефон Конклина. Пришло время выяснить, с кем разговаривал его учитель в момент своей смерти. Борн нажал кнопку повторного дозвона и стал слушать раздававшиеся в трубке гудки. То, что он услышал затем, не было человеческим голосом. Автоответчик. «Вы позвонили в пошивочное ателье „Портняжки Файна Линкольна“...» Мысль о том, что за секунду до гибели Алекс разговаривал со своим портным, заставила Борна поморщиться. И это называется супершпион?

Борн вывел на дисплей номер последнего входящего звонка, и выяснилось, что последним, с кем говорил Конклин, был директор ЦРУ. Тупик! Затем он встал на ноги и, раздеваясь на ходу, пошел в ванную комнату. Борн долго стоял под горячими струями душа, смывая с кожи грязь и пот. Ощущение тепла и чистоты доставляли ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Ах, если бы еще у него была чистая одежда!

Внезапно его осенило. Борн вытер ладонью глаза, сердце его забилось вдвое быстрее, мозг лихорадочно работал. Конклин на протяжении многих лет пользовался услугами знаменитого ателье под названием «Портные Старого Света». Один-два раза в год он даже ужинал с владельцем этого ателье — старым евреем, еще в незапамятные времена эмигрировавшим из России.

Борн лихорадочно выскочил из ванны, вытерся, схватил телефон Конклина и набрал номер справочной. Узнав адрес ателье «Портняжки Файна Линкольна», он сел на кровать и уставился в никуда. Он размышлял о том, чем еще могут заниматься «Портняжки», помимо кройки и шитья.

Хасан Арсенов по достоинству оценил Будапешт. Халид Мурат был бы на это не способен. Арсенов так и сказал Зине Хазиевой, когда в аэропорту они проходили пограничный контроль.

— Бедный Мурат, — ответила она. — Храброе сердце, отважный борец за независимость, но мыслил он понятиями девятнадцатого века.

Зина, самый верный помощник Арсенова и по совместительству его любовница, была хрупкой, гибкой женщиной, но при этом — столь же спортивной, сколь и сам Арсенов. Длинные и черные, как ночь, волосы были уложены на ее голове короной, большой полногубый рот, темные блестящие глаза усиливали сходство с цыганкой, но ум ее отличался независимостью, способностью к холодному расчету, а сама она — отчаянным бесстрашием.

Садясь в поджидавший их черный лимузин, Арсенов застонал от боли. Выстрел убийцы оказался безупречным: пуля прошла навылет, не задев ни кости, ни сухожилий. Рана чертовски болела, но дело того стоило. Именно об этом подумал Арсенов, усаживаясь рядом со своей спутницей. Его никто ни в чем не заподозрил. Даже Зина не имела представления о том, какую роль он сыграл в убийстве Мурата. Но разве у него был иной выбор? По мере того как приближался день, на который было запланировано осуществление великого плана, разработанного Шейхом, Мурат нервничал все сильнее. Он не обладал масштабным видением, присущим Арсену, его обостренным чувством социальной справедливости. Для него было бы довольно всего лишь отбить Чечню у русских, а остальной мир пусть и дальше варится в собственном соку.

Но когда Шейх раскрыл перед ними свои планы, от масштаба и смелости которых захватывало дух, Арсенов прозрел и, словно наяву, увидел будущее: его, будто спелый фрукт на ладони, протягивал им Шейх. Озаренный божественным светом прозрения, Арсенов обращался к мертвому по его воле Халиду Мурату, ожидая от него поддержки, но вместо этого снова и снова убеждался в том, что Халид не видел ничего дальше границ своей родины, не понимал, что вернуть ее чеченцам — это, по сути, второстепенная задача. Что касается самого Арсенова, то он ясно понимал: чеченцы должны обрести силу не только для того, чтобы сбросить российское ярмо, но и чтобы занять достойное место в исламском мире, завоевать уважение со стороны других мусульманских стран.

Чеченцы были суннитами и исповедовали суфизм — религиозное учение, главным ритуалом которого являлся зикр. Он состоял из напевных молитв и коллективной ритмичной пляски, участники которой через некоторое время впадали в транс, и тогда Всевышний обращал на них свой взгляд. Сунниты были столь же монолитны, как и приверженцы любой другой религии: они ненавидели, боялись и поносили всякого, кто хоть немного отклонялся от жестких, раз и навсегда установленных канонов. Мистицизм, пророчества и все, что так или иначе подпадало под эту категорию, было — табу. «Да уж, действительно, мышление девятнадцатого века, иначе не скажешь», — с горечью подумал Хасан.