Альфредо Конде - Тайна апостола Иакова Страница 16

Вскоре появилась Эулохия. Ей было даже жаль, что миноги оказались такими восхитительными. Дурное послевкусие, оставшееся у нее после неожиданного известия, не позволило ей вдоволь насладиться ими. Не способствовало хорошему пищеварению и упорное молчание Андреса, которое она восприняла как месть за ее поведение.

Вопреки ожиданиям, на всем протяжении обеда они не говорили ни о вертолете, ни об икре, ни о покойнице. Оба хранили полное молчание. Говорят, раньше так поглощали пищу священники.

Лишь когда они встали из-за стола, Андрес позволил себе первый комментарий. Он произнес эту фразу резко и напористо, словно желая избежать упреков с ее стороны за то, что в течение всего обеда не сказал ни слова.

— Она была мне несимпатична, но мне действительно искренне жаль ее, — сказал он.

Эулохия посмотрела на него долгим печальным взглядом. Она не сомневалась, что рано или поздно он все ей расскажет. И она будет с нетерпением ждать этого момента.

9

Компостела, суббота, 1 марта 2008 г., 15:15

За тот относительно недолгий промежуток времени, пока длился допрос, полицейские входили в дом Клары и выходили из него достаточно бесцеремонно. Сначала они прошли в ванную комнату Софии, затем вторглись во все другие помещения, пытаясь, как обычно, обнаружить следы, которые могли бы привести к быстрому раскрытию дела, но, как обычно, им это не удалось. Вся квартира была столь же девственно чистой, как и ванная комната, в которой стояла ослепительно-белая ванна с покоившейся в ней мертвой Софией. То есть безупречно чистой, будто вылизанной, даже, можно сказать, прозрачной. И никаких следов, которые могли бы привести следователей хоть к какой-то крохотной зацепочке.

Клара все это время пребывала в ступоре; она сидела на диване в ожидании момента, когда придет дежурный судья, который должен был дать разрешение на вынос трупа.

Лишь дважды она осмелилась подняться. В первый раз ее попытка была тут же пресечена грубоватым окликом дамы-инспектора. Позднее, когда пришел Андрес Салорио, Клара вновь встала с дивана, и на этот раз инспекторша не посмела ничего сказать.

Когда дежурный судья, оказавшийся женщиной, наконец появилась, было такое впечатление, что она специально задержалась, чтобы агенты и инспекторы успели собрать все необходимые данные в спокойной обстановке и ее присутствие не вызвало бы излишней неловкости, обусловленной привычкой полицейских к чинопочитанию. Когда судья вошла в квартиру, было уже почти четыре часа дня. Ее сопровождали еще две дамы: судебный медэксперт и секретарь суда.

— Ваша честь… — с почтительной улыбкой приветствовал ее помощник комиссара Деса, вставая с удобного кожаного кресла, в котором еще совсем недавно любила сидеть перед низким столиком София.

Судья осуждающе взглянула на Диего Десу, видимо желая указать ему на то, что после «ваша честь» следовало бы упомянуть «доктор» или что-то в этом роде.

Поскольку ожидаемого «доктор» не последовало, судья, не удостоив полицейских приветствием или хотя бы формальным изъявлением вежливости, которые она, по всей видимости, не сочла приличествующими случаю, прошла за одним из агентов в ванную комнату.

Андреа Арнойа мысленно произвела оценку ситуации, возникшей с приходом судьи, и не смогла сделать никаких положительных выводов. Слишком много женщин: агент, охранявшая вход в гостиную, она, Клара Айан, судья, секретарь суда, судебный медик… И даже труп принадлежал женщине.

Ей вдруг пришла в голову мысль, что, возможно, ее коллега, этот озабоченный своим внешним видом франт, пребывающий в убеждении, что от него исходит некая особая сила, и был причиной подспудного напряжения, которое ощутимо вибрировало в атмосфере. А может быть, все дело в бессознательном соперничестве присутствующих здесь женщин, размышляла она. Впрочем, на самом деле ей это совершенно безразлично; она обязана отыскать виновного в совершенном преступлении, и вполне возможно, что это — сидящая перед ней женщина. Она снова уселась на диван. Главное, не терять терпения и подготовить правильную приманку в ожидании, пока рыбка проголодается.

Диего Деса тоже сел. Клара сделала это еще раньше, когда убедилась, что судья не изволит удостоить ее даже взглядом. В это мгновение она почувствовала, что погибла. Всякий раз, встречаясь в суде, они приветствовали друг друга доброжелательно и весело, уверенные в себе, с полным осознанием того, что жизнь одарила их обеих несомненной удачей: обе женщины сумели занять привилегированное место в обществе.

Минут через десять величественная триада, ненадолго воцарившаяся в ванной комнате, вернулась в гостиную. Они сделали это после того, как главное лицо троицы предписало произвести первичное освидетельствование трупа и отдало распоряжение о его транспортировке в морг Больничного комплекса университета Сантьяго, БКУС. Там должны были произвести вскрытие в полном соответствии с существующими на этот счет предписаниями.

В момент, когда появились санитары, намеревающиеся забрать тело Софии, Клара вновь зарыдала. Санитарный фургон ждал внизу, неподвижно застыв возле уютного городского уголка под названием Врата Фашейра.

В те времена, когда Компостела представлял собой пространство, замкнутое в камне, словно орех в скорлупе, эти ворота в городской стене были единственными, которые постоянно, в любое время дня и ночи, оставались открытыми. Теперь это бойкое место, по которому все время снуют люди, переходящие из старого города в новый или, как говорят местные жители, из исторического града в новостройки и обратно. Самые строгие поборники точных определений с иронической полуулыбкой на лице называют исторический центр Компостелой, а новые районы — Сантьяго. Один ныне уже почивший писатель утверждал, что Компостела — это город, а Сантьяго — всего лишь поселение. Клара проживала на самом краешке ядра ореха, который теперь начинал казаться ей мистическим.

Ныне Врата Фашейра — это нечто вроде небольшой площади, на которой сходятся семь улиц. Глядя, как тело Софии выносят из дома, в котором они вместе жили, Клара вдруг отчетливо представила себе его после вскрытия, когда голова трупа напоминает сплющенную голову мерлана, а само тело с непристойно вывернутыми наружу ногами не имеет ничего общего с тем, что еще недавно было обычным человеческим существом, которое бродило по улицам и заглядывало в кафе, чтобы с кем-нибудь там встретиться и поболтать.

Столь же непристойно выглядит и шея трупа, которую вскрыли, а затем зашили далеко не так тщательно, как это сделал бы пластический хирург или работник североамериканской погребальной конторы; последний даже нанес бы специальный грим, чтобы было красиво; разумеется, если бы это было учтено в оплаченном чеке. И тогда труп предстал бы многочисленным родственникам и друзьям, собравшимся для проведения погребальной церемонии, в самом великолепном виде. Во всяком случае, настолько, насколько в принципе может быть великолепен труп, — ведь при жизни в нем гнездилась душа прекрасной женщины, стремившейся быть и считаться красивой и безумно жаждавшей нравиться; такой, какой была София Эстейро. Подумав об этом, Клара вновь не смогла совладать с рыданиями.

Рыдания услышала судья, которая в тот момент вновь вернулась из ванной комнаты, куда сочла нужным снова зайти; возможно, забыла там что-нибудь — губную помаду, сумочку, да что угодно, а может быть, хотела получше запечатлеть в памяти какую-нибудь на первый взгляд незначительную деталь, которая почему-то привлекла ее внимание.

Клара зашлась в рыданиях как раз в тот момент, когда судья вознамерилась усесться в кресло, присоединившись таким образом к исходному трио. Беседа, которую вели эти трое, протекала медленно и монотонно и состояла из вялых ответов адвокатессы на властные вопросы инспекторши; и то и другое непременно сопровождалось загадочной улыбкой Диего Десы, которую комиссар непременно счел бы если не дурацкой, то, по крайней мере, неуместной.

Диван и два кресла стояли в углу просторной гостиной с видом на Аламеду; элегантная и даже роскошная гостиная вызвала жгучую зависть у судьи, особенно когда она обнаружила, куда выходят окна. Ее судейская зарплата не позволяла ей стать обладательницей такой роскоши.

Деса приподнялся.

— Ваша честь… — снова пробормотал он.

— Ради бога… — перебила его судья, — какие между нами церемонии, мы ведь все давно друг друга знаем…

И это было правдой. Все происходящее скорее походило на дружескую вечеринку, нежели на допрос главной подозреваемой в убийстве.

Самое замечательное в такой городе, как Компостела, это то, что в нем действительно все друг друга знают; правда, для многих сие обстоятельство является в высшей степени неприятным и тягостным. Именно такое тягостное ощущение по разным причинам овладело сейчас как прытким помощником комиссара, так и адвокатессой. Судью и инспектора Арнойу, похоже, волновали проблемы иного толка.