Николь Жамэ - Дольмен Страница 17

— Ив Перек утверждает, что подкуплен вами с целью повлиять на результаты голосования в муниципальном совете.

— Что? Это гнусная ложь!

Глухой голос заставил их вздрогнуть.

— Напротив, это чистая правда.

Мари и Пи Эм не заметили, что в библиотеке находился еще и Артюс, спрятанный в тени огромного кресла. Из полутьмы выплыл орлиный профиль, и Мари невольно вздрогнула. Каждый раз, когда она видела внушительную фигуру и необычное лицо владельца замка, ей становилось не по себе. Он продолжил важным и невозмутимым тоном:

— Я предложил Иву Переку двести пятьдесят тысяч евро, зная, что он испытывает денежные затруднения. — Старик остановил на Мари непроницаемый взгляд, его тонкие губы дернулись, что, по-видимому, означало улыбку. — Разумеется, это было исполнено по всем правилам высокого искусства, чтобы сделка выглядела вполне законной, если захотите ознакомиться со счетами…

— Благодарю за доверие, отец!

Возмущение и разочарование Керсена-младшего не вызывали сомнений.

— Двести пятьдесят тысяч евро — огромная сумма, слишком большая, чтобы просто помешать Ле Бианам расширить фабрику, — заключила Мари.

Артюс поднялся, опираясь на трость с серебряным набалдашником, величественный, высокомерный. Его позиция ясна: в отличие от Лойка, который не от большого ума мечтал о модернизации, и Ле Бианов, чьи невежество и алчность могли толкнуть их на любое преступление, он хотел любой ценой сохранить остров нетронутым, сберечь то, что еще оставалось от его дикой и самобытной природы. Сделав усилие, Мари посмотрела ему прямо в глаза:

— Как вы объясните, что эта история всплыла в мэрии, да еще в столь одиозном виде?

На лице старика промелькнула досада.

— Понятия не имею. О сделке знали только двое. Если, разумеется, он сдуру не посвятил в нее свою жену. Не мне вам объяснять, какой легкомысленностью она отличается, верно?

Последние слова были произнесены с таким презрением, что Мари задохнулась от обиды. Значит, слухи о связи ее племянника и Шанталь дошли и до старика. Меняя тему, она непроизвольно повысила голос.

— Отлучался ли кто-нибудь из замка в ночь убийства моего брата?

Пи Эм, который не мог усидеть на месте от возмущения, взвизгнул:

— Куда она лезет? Она окончательно сошла с ума! Скоро нам предъявят обвинение в убийстве!

Повелительным жестом Артюс прервал истерику сына и, загородив его спиной от Мари, произнес медоточивым голосом, от которого ее передернуло:

— Дитя мое, увы, я уже давно страдаю бессонницей и слышу малейший шорох. Выйди кто-либо той ночью из замка, уверяю, это не осталось бы мной не замеченным.

Керсен-младший тут же подхватил, пустившись в разглагольствования, словно желая оправдаться:

— Ни единой души! Впрочем, я даже проигнорировал мальчишник, устроенный вашим женихом. Нет, в заслугу я это себе не ставлю, просто не люблю обильных возлияний, да еще плохим вином…

— Пьер-Мари, проводите мадемуазель!

Приказ упал как нож гильотины. Перед уходом Мари бросила наглому старику:

— Уверяю, от майора Ферсена вы так легко не отделаетесь!

Дверь за ней закрылась. Артюс взмахом трости заставил сына обернуться и прогремел, зло сверля его глазами:

— У тебя не только нервы, но и мозги ни к черту! Не принимай ее за дурочку! А теперь я требую, чтобы ты немедленно рассказал, чем занимался в ночь смерти Жильдаса.

Пи Эм покосился на него, не отвечая.

— Я слышал, как ты вернулся в три часа ночи. Не тяни!

Выдержав паузу, Пи Эм со снисходительной улыбкой заметил:

— Я вышел из того возраста, когда отчитываются перед родителями!

— Говори! Или что, возникли проблемы?

— Никаких проблем, отец. Все проблемы решены. — Он снова растянул губы в улыбке, которая плохо вязалась с его тревожным взглядом, резко повернулся и вышел.

8

Весть о связи Шанталь и Никола уже облетела остров. С быстротой молнии переходила она из уст в уста базарных торговок, обсуждавших ее с наслаждением истинных гурманов. Каждой не терпелось, опередив остальных и сопроводив новость дополнительными подробностями, увидеть на других лицах волнение, только что испытанное самой.

Гвен была не из тех, кто тратит время на пересуды. Она с безразличным видом пересекала рыночную площадь, не упуская, однако, из внимания ни словечка из того, о чем шептались вокруг.

— Убийство? Да нет, Господи, не может быть!

— По менгиру текла кровь Жильдаса?

— Мать честная, как во времена разбойников!

— Вроде полицейский из Парижа арестовал доктора Перека?

— Да тот еще узнал, что его жена путается с мальчишкой Кермеров!

Оглядевшись вокруг, Гвен увидела Лойка, который на противоположной стороне площади загружал верши с крабами в ресторанный «универсал». Сплетни могли докатиться и до него. Она прибавила шаг, направляясь к автомобилю.

— Невозможно, у них двадцать лет разницы!

— Если уж Шанталь захочет мужика… Вот малыш Кермеров и не растерялся!

На этот раз Лойк услышал. Он бросил вершу и вцепился в плечо проходившей мимо женщины.

— Что ты болтаешь о моем сыне, дура?!

— Все об этом знают! Пустите!

Подбежала Гвен, пытаясь вырвать из его рук несчастную, которая не переставала вопить, что говорит чистую правду.

— Скажи, Гвен, ведь это не так?

Молчание было красноречивее любого ответа. Лойк побледнел и с перекошенным от злости лицом ринулся в машину.

— Лойк! Подожди, Лойк!

Но «универсал» уже тронулся с места. Из раскрытого кузова посыпались верши, откуда начали расползаться получившие свободу крабы.

После встречи с Артюсом Мари уже не сомневалась, что интрижка Шанталь и Никола перестала быть тайной. Она прибавила скорость, чтобы поскорее добраться до отеля. У брата было золотое сердце, но временами его охватывали приступы трудноконтролируемого гнева. Что, если Лойк узнает о связи сына с женой Перека? Племянник то и дело умудрялся влипнуть в какую-нибудь неприглядную историю. В прошлом году ей даже пришлось вмешаться: Никола принял участие в действе, которое обернулось несчастьем. Во время «обряда инициации», организованного группой подростков, в числе которых был и Никола, один из них погиб от удушья. Полиция сочла, что произошел несчастный случай, и, слава Богу, в прессе не всплыли имена фигурантов дела, поскольку все они оказались несовершеннолетними. Мари скрыла от Лойка, что в связи с этим ей стало известно о принадлежности племянника к так называемой друидической секте, руководство которой, пользуясь наивностью мальчишек, привлекало их к распространению мелких партий наркотиков.

Лишний раз Мари упрекнула себя в том, что уделяла племяннику мало внимания после смерти его матери. Тогда мальчику исполнилось три года. Ей вспомнилось бледное и серьезное личико во время похорон. На кладбище Никола не плакал; впервые столкнувшись с жестокостью реального мира, он уединился в мире воображаемом.

Сломленный горем, Лойк оставил сына на попечение своих родителей. Жанна, души не чаявшая во внуке, отличалась жестким характером, и мальчику недоставало нежности. Мари когда-то тоже от этого страдала, и Никола, подобно ей, часто убегал к Милику, в молчании которого было куда больше тепла, чем в неиссякаемой энергии его супруги.

Голова Никола глухо ударилась о стену. Лойк уже не владел собой. Не соизмеряя силу, он набросился на сына, осыпая его оскорблениями:

— Хуже кобеля! Какая мерзость! Ненавижу!

— Выслушай! Это не то, что ты думаешь, мы с Шанталь… любим друг друга!

Ярость Лойка только возросла. Новый удар. Никола увернулся, а отец, потеряв равновесие, налетел на шкаф. Тогда он выпустил полную обойму слов, еще более крепких, чем его кулаки:

— Шанталь — шлюха! Весь остров знает, что она ездит в Брест и трахается там с кем попало!

Снести такого Никола не мог, он кинулся на отца и нанес ему такой мощный удар в челюсть, что тот упал на пол.

— Никола! — взревела Мари, показавшись в дверях.

Она стала их разнимать, но не на шутку разошедшийся Никола оттолкнул ее и вновь обрушился на отца. В конце концов ей удалось оттащить парнишку, у которого от обиды и злости по лицу текли слезы. Лойк по-прежнему лежал на полу.

— Дерьмо! Бить отца? Никогда тебе не прощу!

Дрожа от гнева, Никола ответил, что плевать ему на его прощение: никому и никогда он не позволит чернить имя Шанталь — единственной, кто его любит!

С трудом поднявшись, Лойк с отвращением взглянул на сына:

— Не желаю больше тебя видеть в этом доме! И на острове! Иначе завтра же отведу в участок, где из тебя моментально выбьют всю дурь, гарантирую!

— Ты сам не знаешь, что несешь, дай я с ним поговорю!

— Нечего с ним говорить!

— Папа…

— Больше ты мне не сын! — зарычал Лойк.