Джонатан Нэсоу - Двадцать семь костей Страница 17

Но она также была возбуждена. Они заткнули рот Д. чулком Э., положили его на живот, привязали руки к изголовью кровати, потом обвязали веревкой одну из лодыжек Д., пропустили ее под кроватью и обвязали ею вторую лодыжку, зафиксировав ноги так, чтобы они были разведены.

Ф. даже не стал раздеваться. Он просто снял брюки, а закончив, стал их натягивать, но Э. остановила его. Теперь была ее очередь. Она легла на Д., обхватив его бедрами. Муж лег на нее сверху. Они кончили вместе. Оставалось только поймать дыхание умирающего…

И снова Эмили, закончив чтение, положила руку между ног. Она отложила рукопись, достала маленький вибратор и в этот момент услышала, как скрипит стул в соседней комнате, и краем глаза увидела Фила, наблюдавшего за ней из-за стены.

— Ой-ой, — сказала она с придыханием, — кажется, я сейчас буду мастурбировать нагишом. Надеюсь, за мной никто не подсматривает.

Сахарный город. Грязные улицы и деревянные тротуары с навесом. Женщины, идущие в прачечную с кульками грязного белья на голове, бродяги, пьющие ром на скамейке под деревом Джинджер Томас, старики, играющие в домино напротив бара на Варф-стрит. Желтые собаки, валяющиеся в грязи и, очевидно, поджидающие, когда цыплята станут перебегать улицу. Молодые мужчины, продающие раковины в кузовах старых грузовичков, женщины в ярких платках, торгующие яйцами или лаймом из государственных лесов.

Виджей припарковал патрульную машину — старенький «плимут» — около прачечной и повел Пандера по узкой улочке. По обе ее стороны возвышался забор от шести до восьми футов высотой, сколоченный из разных материалов — гофрированного олова, ржавой проволоки, старой корабельной обшивки — и увитый цветущей малиновой бугенвиллеей или розовым мексиканским плющом. Через каждые четыре-пять метров в заборе располагалась дверь — иногда нормальной формы, иногда причудливо перекошенная, все они были покрашены в разные цвета: ярко-желтые, светящиеся красные, крикливо-зеленые, ядовито-фиолетовые. Виджей пересчитал двери и постучал в седьмую — фиолетовую.

— Доброе утро, миссис Дженканс, — сказал он глухо.

— Кто там?

— Офицер полиции.

— Заходите, только не раздразните собаку.

— Что она сказала? — прошептал Пандер.

— Мы можем войти, главное — не дразнить собаку, — ответил Виджей. Когда он произносил букву «с», кончик его языка с силой нажимал на передние зубы.

— После вас, — проговорил Пандер.

Пуансетия — красно-зеленая, как рождественская елка, — росла во дворе. Пес, привязанный на цепи в глубине двора, желтый, как и все собаки города, со злыми желтыми глазами, яростно залаял, и шерсть на его загривке встала дыбом.

Дом оказался обычной для Сахарного города хибарой с покосившимися стенами, полупрозрачной зеленой гофрированной крышей и старым водосточным желобом из ПВХ, под которым стояла бочка для сбора дождевой воды. Сморщенная, как изюм, темная женщина, появившаяся в дверном проеме, показалась Пандеру слишком старой, чтобы быть матерью двенадцатилетней девочки. «Шестнадцати, — поправил себя Пандер. — Мертвые не взрослеют, но сейчас Гетти было бы шестнадцать лет».

— Доброе утро, миссис Дженканс.

— Доброе утро.

— Меня зовут Эд Пандер, я помогаю шефу полиции Коффи проводить расследование.

— Какое еще расследование?

— Ваша дочь была убита, — терпеливо пояснил Пандер. За свою карьеру он редко опрашивал вест-индейцев, поэтому принял ее сарказм за слабоумие.

Но Виджей все понял.

— Он не это хотел сказать, — перебил он Пандера. — Мы каждый камень перевернули, когда искали вашу девочку…

Пожилая женщина не обратила на него внимания и уставилась на Пандера.

— У вас появился еще один труп?

Виджей стал переводить. Пандер оборвал его — он понял ее достаточно хорошо.

— Виджей, думаю, я найду дорогу в участок. Почему бы тебе не пойти домой и не поспать немного? Не хочу, чтобы ты уснул сегодня на дежурстве. А то тебя могут расстрелять.

— Если они будут всех расстреливать, то на острове просто не останется полицейских, — пробурчал Виджей, уходя.

Старый монстр Сент-Люка вернулся к жизни. Настоящий Человек с мачете. Только он отрубал людям руки, а не головы. Газеты не напечатают об этом ни слова, пока трусливый Перри Фаартофт не получит одобрения от шефа полиции, который, по всей вероятности, должен получить его от губернатора, входящего в Торговую палату, членом которой был и Льюис.

«Вот так делаются дела на маленьких островах», — думал Льюис, лежа у бассейна в среду днем и ожидая доктора Воглера. Он сразу же подумал, как можно использовать это обстоятельство. Неожиданно снова всплыла мысль об убийстве Хоки, на этот раз оформившаяся в уже вполне конкретный план. Другой такой возможности может просто не представиться. Льюис знал, что если женщина внезапно умирает или пропадает без вести, то подозрения прежде всего падают на ее мужа. И если он не обеспечит себе твердого алиби, то вообще станет единственным подозреваемым.

Вот здесь и может пригодиться маньяк, свободно разгуливающий по острову. Если Хоки будет его очередной жертвой, а у него самого будет бесспорное алиби, полиция не станет проверять его дважды, особенно в условиях своего рода информационной блокады. Они не смогут обвинить его в имитации деятельности маньяка, поскольку сами ничего не знают о настоящем убийце.

Но хорошее алиби не валяется на дороге, и тут дорога каждая минута. Ситуация может измениться: кое-какие новости просочатся вопреки запрету или, еще хуже, полиция поймает убийцу прежде, чем Льюис сделает свой ход. Нужно торопиться. Возможно, чем скорее он предпримет какие-либо действия, тем…

Нет. Проклятие! Есть человек, которому известно о том, что Льюис знает о Человеке с мачете, — репортер Бендт. Но это вовсе не значит, что ему надо отказаться от своей затеи. Просто, если он убьет Хоки, ему придется убить и Бендта. Это сложная, но, возможно, не такая уж и непреодолимая задача, если удастся обеспечить алиби. Льюис не знал пока, хватит ли у него сил на одно убийство, но ему казалось, что со вторым все будет намного проще.

В этот момент слуга Джонни Ранкин, низкий смуглый мужчина в белой рубашке, с вытянутым лицом, открыл створчатые двери.

— Простите, мистер Льюис. Пришел доктор Воглер.

— Спасибо, Джонни. Впусти его. И приготовь нам холодного чая, если тебя это не затруднит.

Второй сеанс проходил около бассейна. Доктор и пациент сидели в шезлонгах, потягивая освежающие напитки. Довольно необычная обстановка для приема у психоаналитика, но Льюису казалось, что за плату, которую Воглер получал после каждого сеанса, тот согласился бы работать, даже сидя в бассейне.

— Американские моряки прибыли с базы Гуантанамо на следующее утро после урагана, чтобы восстановить порядок. — Льюис продолжил свою историю с того места, где прервался в прошлый раз. — Все жители Сент-Люка, белые и черные, были в панике. Они прыгали в воду и плыли навстречу кораблю. В новостях я видел Губа в военной каске и артиллерийском мундире поверх белого льняного костюма плантатора, машущего рукой с носа корабля. Возможно, он пытался изображать из себя героя-освободителя, но добился только того, что его избиратели вспомнили, как он сбежал в момент бедствия и не разделил их невзгоды.

Мои злоключения к тому времени почти закончились. Пока грабители насиловали мою тетю, я потихоньку сбежал и всю ночь прятался под этажеркой для закусок в бальном зале на втором этаже. Мне ужасно хотелось есть и пить, но я просидел там в полусогнутом состоянии до утра. Лишь тогда я сходил в туалет и пошел искать еду.

Кухня по-прежнему было затоплена, но я знал, что тетя Эгги припрятала немного печенья и шоколадки на верхней полке в своей прикроватной тумбочке. Сама Эгги лежала на кровати с подушкой на лице. Я не хотел на нее смотреть, но нагота трупа магическим образом притягивала меня. Я не удивился, что ее убили, но меня удивляло, что перед этим ее раздели.

Я был в комнате Эгги, когда моряки ворвались через парадную дверь. Они могли бы пройти через черный ход, тем более что грабители уже выломали там дверь, но, думаю, это не в обычаях моряков. Я понял, что нахожусь в безопасности, когда услышал голоса людей, говоривших с американским акцентом. Когда они стали подниматься по лестнице, я пошел к ним навстречу, сжимая в руке по шоколадке (третья была у меня во рту). Впереди шел Губ, по-прежнему в каске и военном мундире. Я разрыдался и бросился к нему в объятия. Но он отстранил меня — думаю, из боязни измазать шоколадом свой белый костюм.

В следующие годы, после того как Губ проиграл выборы…

Воглер прервал его, нарочито кашлянув.

— Простите, Льюис.

— Да?

— Давайте прервемся ненадолго. Думаю, нам стоит вспомнить более важные вещи.