Майкл Смит - Слуга смерти Страница 17

Он подтолкнул к ней пачку листов.

— Читайте.

«„Сон — прекрасен. Смерть — еще прекраснее. Вообще не родиться — самое настоящее чудо“.

Его мать не позволяла бабушке курить в доме, и потому старая леди порой пребывала в дурном расположении духа, а иногда требовала, чтобы ее вынесли на крыльцо. Там ее и оставляли, независимо от того, насколько холодной или дождливой была погода. Мать никогда не помогала ей вернуться в дом и запрещала делать это ему. И не дай бог было ее ослушаться. Бабушка оставалась на улице, пока ее дочь, смилостивившись, не забирала ее обратно, без особой нежности.

В один из таких дней, столь холодный, что с крыши свисали сосульки, он спросил ее, какой смысл торчать на крыльце, если в доме уютно и тепло.

Она некоторое время смотрела вдаль, и он уже начал сомневаться, что она вообще его слышит.

— Ты же знаешь старую шутку, — наконец сказала она. — Почему цыпленок перешел через дорогу?

Он ответил, что да, знает, чтобы попасть на другую сторону.

— Ну вот, и с сигаретами примерно так же.

— Не понимаю.

Она снова задумалась.

— В конце концов оказывается, что ты живешь не на той стороне дороги. Лучше, наверное, и не скажешь. Каждую ночь тебе приходится переходить на другую сторону в темноте, чтобы попасть домой. Ты не можешь заметить приближающихся машин, так как ветер заглушает все звуки, но все более-менее в порядке, поскольку дорога не слишком оживленная. Но чем дольше ты переходишь через нее туда и обратно в кромешной тьме, тем вероятнее, что рано или поздно тебя собьет машина. И машина эта называется „рак“, она большая и тяжелая и едет очень быстро, и если она на тебя наедет — ты умрешь.

— Но… зачем тогда переходить через дорогу?

Бабушка улыбнулась иссохшими губами.

— Чтобы попасть на другую сторону. — Она пожала плечами. — Понимаешь, уже слишком поздно. Когда стоишь одной ногой в могиле, остается лишь делать все возможное, чтобы не кончить жизнь не на той стороне дороги.

Она закашлялась и закурила новую сигарету. Глубоко затянувшись, посмотрела на тлеющий огонек.

— Никогда сам не начинай, слышишь?

— Не начну, — ответил он.

Он делал все, что мог, чтобы следовать ее совету. Он был очень осторожен с алкоголем, никогда не употреблял наркотиков, не предавался чревоугодию, не увлекался порнографией и вообще не позволял себе увлечься чем бы то ни было.

И тем не менее однажды ночью, всего лишь семь лет спустя, он обагрил свои руки кровью — и понял, что нашел свою собственную дорогу. Дорогу без возврата».

— Господи, — пробормотала Нина.

— Он уже убивал раньше, — сказал Монро.

— Или хочет, чтобы мы так думали.

Монро натянуто улыбнулся.

— Он наверняка способен убить и еще раз. С этим, надеюсь, все согласны?

— Да, — ответила она. — Согласна.

У нее защипало в глазах.

— Откуда цитата в начале?

— Пока не знаем.

— С вами все в порядке, Нина? — спросил Олбрич.

Она кивнула, все так же глядя на распечатку.

— Меня просто все достало, только и всего. Кусочек автобиографии — и реквием, ради всего святого. Словно некий безумец предлагает свои услуги.

— Он говорит о себе в третьем лице, — заметил Олбрич. — Не странно ли?

— Не особо, — ответила Нина. — Подобное часто наблюдалось при допросах. Например, Теда Банди. Возможно, для них это один из способов раскрыться. Теоретически таким образом они могут описать преступление, от которого им подсознательно хотелось бы отмежеваться. В случае с Банди это также позволило ему описывать как бы гипотетические ситуации — «Как мне кажется, в данных обстоятельствах убийца действовал бы так-то и так-то», — формально не беря ответственности на себя. О самом файле какая-то информация есть?

— Боюсь, что нет, — сказал Винс. — Диск отформатирован под стандартный персональный компьютер, но на нем нет метки операционной системы; он мог быть записан на чем угодно, от суперкомпьютера до наладонника. В лаборатории этажом ниже сейчас исследуют структуру каталогов, но особого оптимизма у нас на этот счет нет. С диска была тщательно стерта вся информация, прежде чем на него записали эти файлы. Этим явно занимался кто-то, хорошо разбирающийся в компьютерах.

— Что само по себе может оказаться полезной информацией, — заметил Монро.

— Однозначно, — кивнула Нина. — Это означает, что ему меньше пятидесяти и он живет в Европе или Америке.

Монро наклонил голову и посмотрел на нее. Нина решила, что, пожалуй, неплохо было бы в ближайшее время отправиться домой.

— Копию мы отправили в информационный центр в Квонтико, — сказал Монро. — Возможно, у них появятся какие-нибудь мысли.

Голос его звучал чуть громче обычного: серьезно, обдуманно, профессионально — но в нем чувствовались и возбужденные нотки. Этого следовало ожидать: чтобы занять высокий пост в органах правопорядка, нужно постоянно демонстрировать активность. Однако с тех пор, как Нина начала работать вместе с ним, занимаясь поимкой убийцы по имени Гэри Джонсон, который лишил жизни шесть пожилых женщин в Луизиане в середине девяностых, она не сомневалась, что у Монро совсем иные планы и расследование загадок преступного мира являлось для него лишь средством для достижения некоей цели.

Нина не знала в точности, в чем эта цель заключается — политика? желание занять высокий пост? — но она знала, что именно это в числе прочего побуждает его смотреть в глаза родственников жертв со словами: «Мы его поймали, и больше он никому не причинит вреда». Возможно, это выглядело вполне разумно. Нина и сама пыталась иногда поступать так же, вот только угрюмое выражение лиц ее собеседников от этого не слишком менялось. Шесть чьих-то матерей и бабушек умирают преждевременной страшной смертью, а тот, кто это сделал, посажен на всю оставшуюся жизнь в бетонную клетку. Вот только, похоже, это мало кого могло утешить.

Да, конечно, никому не хочется сидеть в тюрьме, и уж точно — в одной из тюрем Луизианы, за убийство в числе прочих двух старых негритянок. Никому не хочется просыпаться каждое утро на узкой железной койке, думая о том, не придет ли сегодня в голову одному из сокамерников, который до сих пор любит собственную мамочку, поднять всем настроение, ткнув тебе в глаз заточенной ложкой.

Однако Нина не верила в то, что большинство убийц в полной мере ощущают весь ужас заключения — просто потому, что осознают происходящее по-другому, не так, как все остальные. В любом случае, они продолжали жить. Они ели, спали, испражнялись. Они смотрели телевизор и читали комиксы. Они обучались на всевозможных курсах и подавали бесконечные апелляции, отнимавшие у всех время, а у государства — деньги, которых хватило бы, чтобы построить полшколы. Конечно, подобное являлось их правом. Чего им не приходилось — так это лежать в яме, где не слышно ни звука, кроме шороха медленно оседающей земли. Им не приходилось спать, плотно прижав руки к бокам, в деревянном ящике, чувствуя, как начинает разлагаться их собственное тело.

Так что, возможно, Монро поступал вполне разумно. Добиться своего, подняться по служебной лестнице. И каждый вечер возвращаться домой к жене, чтобы сытно поужинать перед телевизором, — кто знает, может быть, в новостях однажды покажут и его в роли спасителя мира. И это было бы весьма неплохо. Другое дело, что ФБР не имело прямых полномочий на расследование серийных убийств. Монро поступил туда, чтобы сделать карьеру. А она? Какие причины были у нее?

— Идите домой, Нина, — сказал Монро. — Поспите. Завтра утром вы будете мне нужны в рабочем состоянии.

Нина посмотрела на него, несколько удивленная его тоном, и поняла, что только что попросту отрубилась секунд на тридцать. Винс смотрел на нее с легким любопытством, Монро — без особой любви. Одному лишь Олбричу хватило вежливости отвести взгляд.

Монро встал и заговорил с Олбричем, явно давая понять Нине, что ее присутствие больше не требуется. Она подождала, пока они не подошли к полицейским в дальней части помещения, а затем повернулась к самопровозглашенному вундеркинду и тихо спросила:

— Винс, могу я вас попросить об одной услуге?

Двадцать минут спустя она вышла из здания с сумочкой, в которой что-то лежало, шагнула на тротуар, чувствуя приятное вечернее тепло, и подумала, не пытается ли она добровольно сломать собственную карьеру.

Ей нужно было с кем-нибудь поговорить, но Джон не отвечал на телефонные звонки, и если честно, то положение у него сейчас было не лучше, чем у нее. Она подумала еще об одном варианте.

Да, возможно. Но сперва нужно вернуться домой.

Она не спеша доехала до дома и уже у самых дверей решила, что все-таки стоит позвонить. Стоя возле кухонного стола, она набрала номер. Телефон звонил и звонил, но никто не отвечал.