Эл Ригби - Ночь за нашими спинами Страница 18

– И ты тоже.

Элм подпирает подбородок кулаком, в ее глазах появляется яркий зеленый блеск:

– А Эшри была с Лютером на задании. Может, она его убила? Это вам в голову не приходило?

Кончики моих пальцев мелко дрожат от гнева. Удлиненные треугольные ногти, отличающие меня от людей, царапают столешницу. Пока неслышно. Я держусь. Держусь и слушаю.

– Вот уж не знаю, – не унимается пират, и теперь от его телекинетических волн подрагивает стол. – Ну а тетрадь? Какого черта ты ее таскаешь? Может, ты все уже прочла и… вы, кстати, могли бы быть в сговоре, зная ваши не-е-е-жные отношения.

Элм только фыркает. Я же просто взрываюсь:

– А может, я не разучилась летать? Прикидываюсь, чтобы поубивать вас? А ты… ты сам-то кто? Если хочешь знать, меня не устраивают сказки про твое глубокое раскаяние! Может быть, тебя подослали?

Стол слабо подпрыгивает вместе с чашками. Я чувствую резкую боль – у меня ломается ноготь.

– Замолкни, глупая малявка! Я же просто пошутил!

– Шути с кем-нибудь в койке!

Одна чашка почти опрокидывается, но Элм ее ловит. Я вцепляюсь пальцами в твердую холодную древесину до ноющей боли в костяшках. И это немного отрезвляет.

Напротив – искаженное яростью лицо Хана: на щеках появились серые пятна, он даже скрежещет своими острыми треугольными зубами. Не удивлюсь, если он сейчас замахнется и… Впрочем, я сама вполне готова его ударить.

– Ребята, закроем тему. – Вуги кладет руку Хану на плечо. Пирата передергивает от ледяного мертвого прикосновения, он послушно садится на место, продолжая сжимать кулаки. – Элмайра пошутила, мы посмеялись. Мы вымотались. Вам надо поспать. Среди нас нет убийц и предателей.

– Конечно, нет, Вуги. – Элм натянуто улыбается. – Просто… Ну ладно… Обсудим главное. Что начудили наши одаренные партбилетами товарищи?

Я выдыхаю и смотрю в окно. Стол перестал дрожать, Элмайра, взяв тряпку, уже вытирает расплескавшийся чай, а я вдруг думаю: с нашими силами мы ведь могли бы убить друг друга. Очень легко. То, что этого пока не случилось, – просто случайность. Наконец собравшись, я высказываю предположение:

– Глински устроил поджог, Гамильтон организовал митинг. Это просто совпадение. Глински еще и пометил территорию – раз его эмблема оказалась на стене штаба «свободных». Вполне в их духе.

Хотя, если честно, я далеко не уверена в своих словах. Слишком гладко и просто. Мерзко, но… просто. Глински сказал правду: его карательные акции намного изощреннее.

Я поворачиваюсь к Элмайре; она бросает Хану в чашку кусок сахара и внимательно смотрит на дно.

– А если эмблема – это всего лишь прикрытие? Безошибочный вариант, зная их…

– Как меня достало, что ты его защищаешь, – цедит сквозь зубы Хан.

В следующее мгновение он с противным скрежетом отгрызает черенок ложки – так бывает, когда он нервничает. Вуги тихо фыркает. Элмайра выдирает железку из зубов пирата:

– Как я тебя люблю. Фу. А про Гамильтона… – Она со вздохом бросает остатки ложки на стол. – Предлагаю завтра его навестить, заодно выяснить подробности. Мне кажется, его хотели убить. Я не думаю, что это Ван, но все же…

Вуги задумчиво вертит в руках пустую кружку. Видно, что он сомневается:

– Политической дряни мне хватило во времена феодализма. Хватит. Куда больше меня волнуют дроиды. Чьи они? У Сайкса не было склонностей к публичным экзекуциям, он предпочитает трупам деньги. Как думаешь, Элм… может, сам Глински? Такое радикальное решение проблем…

Но она вновь упрямо качает головой:

– Нет у него роботов. Да и не стал бы он тогда нам помогать. Он пришел с солдатами, и пришел, видимо, по тревоге! Тревоге, о которой по каким-то причинам не предупредили нас!

– Кто-то новый показал себя?

– Откуда этот кто-то мог знать, что мы будем на площади?

– А вас не смущает, что…

– Вуги! Спаси нас! – вдруг раздается в комнате.

В дверном проеме показывается лохматая голова. Бэни с потрясающей фамилией Кряк. Рыжая башка, зеленые глаза, чуть мохнатые заостренные уши. Вот кого не хватало, чтобы окончательно превратить происходящее в дурдом.

Его фамилия действительно выдающаяся. Особенно для оборотня. А оборотень – идеальная замена для вампира. Во всяком случае, так решил тот, кто управляет нашей судьбой, если, конечно, такой тип есть.

Все началось с того, что в Северной зеленой зоне кто-то сожрал нескольких оленей. Этот кто-то нападал и на людей – правда, они, как правило, отделывались легким испугом. Мы ловили его недели четыре, устраивая регулярные засады, но огромный зверь, самый настоящий волк-мутант, все время нас обходил, ухитряясь уложить на обе лопатки даже Хана. Мы не сомневались, что это очередной подопытный, сбежавший из чьей-то лаборатории, и даже собирались пожертвовать некоторой частью наших скромных лесов, чтобы выгнать его при помощи огня и наконец пристукнуть.

Но едва мы приняли это решение и с огромным трудом согласовали его с мэром, произошло нечто неожиданное. Элм, накануне назначенной операции отправившаяся на ловлю одна, вернулась с добычей: за шиворот она тащила низкорослого упирающегося парня в драной одежде. Никто ничего не понял, пока мы не увидели под его волосами мохнатые острые уши с черными кончиками.

Как выяснилось позже, Бэни – очередная жертва Коридора. Он говорил по-южному, у него сохранились обрывочные воспоминания о земном прошлом. Прежде всего о том, как он, не сумев совладать со своей сущностью волка, несся по лесу и тьма поглотила его. Здесь он метался, не способный усмирить звериное «я», и лишь иногда приходил в себя. Дома он вроде бы принимал специальные препараты, которые ему давал кто-то из семьи. Элм просто повезло: она гонялась за ним тогда, когда он еще не успел обратиться.

Пораскинув мозгами и подключив пару лабораторий Научной Академии, Вуги смог разработать средства, эквивалентные описанным Кряком лекарствам. Позже Бэни официально стал новым сотрудником Отдела профилактики особых преступлений: шефу удалось убедить мэра простить ему съеденных оленей. Точнее, дать их отработать.

Забавно, но в человеческом обличье Бэни не похож на огромную тварь, в которую он превращается. С ним приятно пошутить, он устраивает убойные вечеринки на дни рождения, да и в целом… его можно назвать вторым после Кики лучиком света. Немного тупоголовым, но все же лучиком.

– Что произошло?

– Контакты мониторов сдохли. Три штуки. Внешние камеры не давали им сигналов в последние часы. Шеф сказал, в точках, которые они отслеживали, что-то случилось и… О, девчонки, Хан! – Оборотень радостно трясет головой, изображая подобие поклона. – Вы прекрасны в этом освещении!

– Ты тоже, Бэни, – усмехаюсь я.

Он переминается с ноги на ногу и, поколебавшись, задает вопрос, который, видимо, так и рвется с языка:

– Вы… ссорились? Я слышал тут шум.

Хан поднимает глаза. Элм улыбается, накручивая на палец прядку волос, – она часто так делает, когда лжет. И они отвечают почти хором:

– Не понимаю, о чем ты.

– Мы проводили следственный эксперимент.

– А-а-а… Ну, я так и подумал. Это же вы! В уги, пойдем! Львовский рвет и мечет…

– Ребята…

– Иди, спасай технику. – Хан кивает. – Мы посидим пока. Можно перекинуться в картишки…

Я спешно встаю:

– Я устала. Пойду посплю. Если что – будите.

Наверное, это неправильно, но почему-то сейчас мне совсем не хочется находиться рядом с этими двоими. Никого не хочется видеть. Слишком длинный день, пожалуй.

Я прохожу по коридору через комнату наблюдения: Вуги уже вскрыл приборную панель и копается внутри, Бэни стоит рядом, пытаясь подсказывать, хотя в технике он не разбирается. Пара секунд, и они радостно над чем-то ржут. Призрак уже не помнит о наших проблемах и жует чипсы. Его мертвый желудок работает явно лучше, чем его же мертвая память.

Около лестницы разговаривают шеф и Джон Айрин. Я иду мимо, не поднимая глаз. На середине лестницы я оборачиваюсь: Львовский продолжает что-то объяснять, а некберранец внимательно смотрит через его плечо на меня. Я ускоряю шаг, почти бегу, захлопываю за собой дверь в комнату. Ти-ши-на…

But then I always discoverThe bad in every man…[2]

О да, Ширли, ты права. Дерьмо есть в каждом человеке, и как бы славно вы ни ладили, рано или поздно оно шматком сваливается прямо тебе на голову.

В окно стучит дождь: капли разбиваются и торопливо стекают вниз. Прощальные плевки осени, не иначе. Мне давно не четырнадцать, чтобы страдать от резких перепадов настроения, но я сижу на подоконнике, прижимаюсь виском к стеклу и слушаю самое унылое, что есть в плеере. Меня знобит. В который раз я ловлю себя на мысли, что скучаю по себе прежней.

Другой была даже моя музыка. На старых кассетах все казалось быстрым, озорным, огненным – как мои клички. Ни одной грустной песни. Я не носила черную одежду, мои волосы были рыжее, а нервы… пожалуй, они были крепче. Меня точно нельзя было вывести из равновесия ссорой с типом вроде Хана – приятелем моей подружки, которого я всеми силами стараюсь полюбить. Мир казался проще, больше, красочнее…