Эл Ригби - Ночь за нашими спинами Страница 19

Шавки.

Завтра у вас будет хороший день со свежей газетой.

Доверяй, не доверяй, а Лютер погиб.

Глупая малявка.

…Возможно, дело в том, что половину моего мира раньше составляло небо. Это сейчас оно сузилось до кусочка, где сияет созвездие Цепных Псов.

A little hall room can be awfully lonelyAnd a night can be so very long…[3]

Так шеф и обещал. Долгую ночку. Нам всем.

Я выключаю плеер и иду к кровати. Ложусь, но глаза даже не хотят закрываться: под веки будто насыпали песка. Я сдавленно рычу. Глупо, но если не можешь заснуть, то чаще всего пялишься именно в потолок, будто надеясь, что добрый мистер Бог напишет светящимся маркером по штукатурке решение всех твоих проблем. Или хотя бы нарисует смайлик. А ведь в лучшем случае оттуда тебе на нос упадет капля – особенно если крыша давно течет.

В раздражении я бью кулаком по тумбочке; она валится набок, и из ее нутра выпадает незапертый верхний ящик. Я сквозь зубы ругаюсь и, борясь с желанием спалить все до головешек, возвращаю содержимое на место: зашвыриваю в ящик газеты, старые чеки, записки с напоминаниями оплатить мобильник и купить леденцы от кашля…

Надо же. Та вещь здесь. Привет от меня прежней. Тетрадь в обложке с дурацкими розовыми собачками, из «гуманитарной помощи», которую много лет назад привозил в приют Львовский, – мой личный дневник. Пристанище подростковых комплексов, корявых стихов и мыслей, не имеющих значения событий и снов. Пристанище… или скорее что-то вроде склепа. Личного склепа Эшри Артурс – девочки, которая умела летать.

Я щупаю срез, натыкаюсь на обрывок закладки и открываю тетрадь. Над кончиком указательного пальца я зажигаю огонь.

Что у нас тут? Мне одиннадцать. Как мерзко быть сиротой, да к тому же сиротой-мутантом, девочки смеются над крыльями. Нытье. Мечты стать очень крутой, что еще может быть в дневнике подростка? Читая все это, я могу только презрительно кривиться. Вообще есть что-то унизительное в перечитывании собственных дневников, это чувство сродни тому, когда во сне вдруг видишь себя голой. Здесь ты ведь тоже… голая. По крайней мере, без брони, которой ты обрастаешь, когда взрослеешь.

Дальше я пишу о Художнике. Будто в него немного влюблена, так много текста… описание картин, внимательных глаз, улыбки. И вот я вижу странную фразу:

Куплю ему шарф, это будет что-то значить.

Я действительно хотела подарить ему шарф, но так этого и не сделала, не помню, почему. Наверное, мозги встали на место.

Бесконечные страницы, долгие-долгие приютские недели, унылые праздники. Некоторое разнообразие: записи об Элмайре. Много-много записей об Элмайре. Какая она замечательная. Какая она ужасная. Как бы я хотела с ней дружить.

Корявые рисунки, где я с мечом, а она в колпаке и с волшебной палочкой.

Артур и Мерлин. Друзья навеки, все наши парни – общие. Ха…

Числа, месяцы, годы сменяют друг друга. Мы смеемся, влюбляемся, мечтаем, разочаровываемся. Становимся все больше похожи на самих себя. И постепенно…

Нет.

Нет, я не буду. Пальцы останавливаются, мысль замирает, а огонек становится слабее. Но страница уже открыта. Она всегда открывается легко – заложена сухим цветком. Надо было выбросить его еще тогда… Но я, как всегда, просто кладу его на ладонь.

Последняя запись, сделанная два года назад. Впрочем, это даже и записью нельзя назвать. Только дата: мой восемнадцатый день рождения, и…

Мой волшебник уходит в соседний замок?..

…Это случилось, когда я должна была оставить приют. Мне не терпелось это сделать: непривычно было жить в комнате, где больше нет Элм. На ее кровати уже почти два года спала другая девчонка, в ее тумбочке лежали чужие вещи, а страшилки, которые рассказывала малышня, вызывали только скуку. «Алая звезда» опустела.

Элм не любила распространяться о том, чем занимается, а когда я спрашивала, она всегда отвечала: «Ищу себя». Она приходила в приют редко, а появляясь, забирала меня с собой. Иногда, чтобы потусоваться в клубе или баре, иногда по магазинам, но чаще – просто поболтать подальше от всех. Для этого у нас было наше место. Нам под стать.

На Северных окраинах нет ферм: там мягкую почву сменяет каменистая. Тянется и ныряет вниз, где подкрадывается пустырь. От него – от мутировавших растений и диких пуль – отделяет кладбище.

Это особое кладбище. Не для людей: их хоронят там, где почву не надо бурить. Здесь же оставляют то, что не нужно закапывать: технику, вышедшую из строя. Автомобили, приборы, покрышки – за много лет тут выросли целые башни искореженного мусора. Да, это настоящие башни, и они искрятся в солнечных лучах. Башни нашего уродливого Камелота.

Тот день я помню очень хорошо: шли перевыборы глав партии, был апрель – холодный, ветреный и ясный. По небу бежали облака, и все они были какие-то бесформенные, и в них можно было разглядеть все, что угодно. Как и в моем будущем, и мне это даже нравилось.

Я и Элмайра сидели на выдолбленных в каменном склоне ступенях и пили дешевое шампанское в честь моего совершеннолетия. Точнее, шампанское пила я, Элм хлебала пиво. Ее от шампанского всегда тошнит.

Элм прикончила бутылку и разбила ее: осколки мерцали где-то внизу. Она сидела чуть выше меня и говорила о «свободных»: какие они замечательные, как хорошо мы скоро заживем. Я не удержалась и спросила:

– А ты, случайно, не сама подтолкнула этого Гамильтона к креслу лидера? И нтересно… какой он?

– Хороший.

Больше ничего сказать она не успела: вдруг рядом с нами упал цветок.

Мы обернулись. На несколько ступеней выше стоял парень в расстегнутой кожаной куртке. Он опустил руки – и на мою подругу обрушился целый дождь из маленьких красных цветов.

– Черт…

Цветы ложились на ее волосы, падали на плечи и на колени. Элм замерла, склонив голову. Кажется, в ту минуту она разозлилась. А может, и нет… Парень спустился и, поравнявшись с нами, спокойно сказал:

– Спасибо тебе.

Его разные глаза – точно у демона или дворового кота – сверкнули.

– Неповторимая манера благодарить, – последовал столь же спокойный ответ. – Но ради меня еще не разоряли клумбы. Не за что. Только не забудь.

– Не забуду, – кивнул он и вынул из нагрудного кармана аккуратные очки.

– Тебе тоже… спасибо.

– Цветов не надо, – бросил он, уходя.

Новый глава партии Свободы даже не обернулся, но я была уверена, что он улыбается.

– Господи… ты покойник… – вдруг прошептала Элмайра.

Но тот, кому она говорила эти слова, уже скрылся из виду. Элм поднялась, сбросив на ступени несколько цветков:

– Холодно. Пойдем.

– Что это было? – я тоже машинально встала. – Твой новый…

– Старый друг. Ничего личного. Я просила коробку конфет. И кстати, ему жутко не идут очки.

Там, на ступенях, я впервые увидела Джея Гамильтона. Тогда я взяла себе один маленький красный цветок – маргаритку. Выборы состоялись. Через неделю Элмайра позвонила мне и возбужденно промурлыкала в трубку: «Детка… я нашла тебе работу мечты!»

Не знаю почему, но я никогда не спрашиваю Элм о двух годах «в другом замке». В какой-то момент я поняла, что она не хочет обсуждать эту тему, и пошла на попятную: я думала, мне будет все равно, но оказалась не права. Мне не просто не все равно, меня это ранит. Меня обижает ее молчание, увиливание, вранье. Если копнуть глубже – бесит то, что в ее жизни столько неизвестных мне переменных, а она делает вид, что это не так. Мой Мерлин пришел за мной. Но так и не вернулся.

Я гашу огонек, бросаю дневник на тумбочку и ложусь обратно на кровать. Мне определенно есть о чем подумать сегодня. Мыслей столько, что я могла бы открыть вклад, если бы их принимали в банках.

– Орленок…

Я слышу тихое царапанье по дереву и голос Элмайры из-за двери. Она никогда не стучит, а всегда скребет по поверхности ногтями: звук получается глухой, но я его узнаю – благодаря сформировавшейся за много лет привычке.

– Впусти меня.

Я лежу не шевелясь и чувствую кожей мягкий ворс плюшевой подушки. Смотрю в темноту, различаю зыбкую полоску желтого света под дверью. И тень.

– Эшри.

Лучше сделаю вид, что давно сплю.

– Просто я… волнуюсь.

Я молчу. Элм все понимает и уходит, осторожно ступая по деревянным половицам. Тихо тикают часы. Тик-так. Тик-так. Я начинаю считать секунды.

Минута.

Еще одна.

И еще.

В голове пустота. Такая же черная, как тьма, что окружает Город.

Вялая мысль: хочу пить. Например, я бы не отказалась от своего любимого какао – его недавно купили целую банку, и все для меня одной, потому что остальные зовут его не иначе как сладкое дерьмо.

Но если спущусь, то неминуемо встречу Элмайру или Хана. И опять состоится какой-нибудь бессмысленный разговор, расспросы глаза в глаза. Нет. Лучше побыть отдельно друг от друга. В этом нет ничего плохого. Эти короткие паузы – одна из полезнейших вещей, без которых любая дружба рано или поздно начинает гнить.