Нельсон Демилль - Золотой берег Страница 18

Я окинул взглядом длинное, в два этажа здание конюшни. Построенное из кирпича, с черепичной крышей, оно по архитектуре было ближе к нашему дому, чем к главному зданию усадьбы. Слава Богу, они не додумались тогда построить конюшню в стиле классицизма, с римской колоннадой. Конюшня строилась в то же время, что и большой дом, — в те времена лошади были более надежным и престижным видом транспорта, чем автомобили. Здесь имелось тридцать стойл для скаковых, упряжных и ломовых лошадей, а также просторный каретный сарай, в который помещалось не меньше двух дюжин карет, многочисленная упряжь и тому подобное. На втором этаже размещался сеновал, здесь же были жилые помещения для некогда живших здесь конюхов и кучеров. В двадцатые годы каретный сарай превратился в гараж, а кучеры и грумы — в шоферов и механиков.

Сюзанна и я иногда ставим в этот гараж наш «ягуар», а Джордж постоянно держит здесь свой «линкольн», так как относится к тому поколению, которое считает, что необходимо беречь свою собственность. Большой дом, наш дом для гостей и сторожевой домик были построены без гаражей, так как если у кого-то возникала нужда вызвать экипаж или машину, то он просто звонил в каретный сарай. У нас в доме до сих пор осталась кнопка с надписью «КАРЕТНЫЙ САРАЙ», я периодически нажимаю ее, но никто не приходит.

Как бы то ни было, конюшня находится на земле Стенхопов, а это осложнит дело, если земля будет продана. Выходом из положения была бы постройка небольшой деревянной конюшни на участке, принадлежащем Сюзанне. Если мы не живем в большом доме, то с какой стати лошади должны жить в большой конюшне? Но Сюзанна боится травмировать своих животных и согласна на единственный вариант — перенести часть старой конюшни по кирпичику на новое место. Она хочет сделать это как можно скорее, пока налоговая служба не сунула свой нос в старую конюшню для ее оценки. Сюзанна договорилась со своим отцом, он разрешил ей перемещать любые строения со своего участка. Она уже выбрала место для новой конюшни рядом с прудом. Осталась ерунда — найти команду Гераклов, специализирующихся на перемещении конюшен, да сотню рабов им в помощники. Сюзанна хотела поделить все расходы со мной пополам. Не знаю, что и сказать, надо еще раз взглянуть на наш брачный контракт.

Я допил сок и заложил большой палец за ремень, ожидая, что хоть кто-нибудь выйдет из конюшни с лопатой лошадиного дерьма. Для пущей важности я нашел соломинку и принялся ее жевать.

Выдержав минуту или две в этой позе, я решил, что пора кончать эту глупую игру и надо просто зайти самому в конюшню. Но не успел я дойти до входной двери, как мне на голову свалилась охапка сена из окна на втором этаже. Похоже было на то, что они там вовсю резвились на сене. Здоровая деревенская забава для настоящих американцев. Чувствуя себя оплеванным, я развернулся, сел в свой «бронко» и взял с места в карьер. Я слышал, как Сюзанна звала меня, высунувшись из окна, но я уже мчался прочь, разметав по пути колесами навозную кучу.

Во второй половине дня, после жаркой дискуссии по поводу моей ребячливости и обидчивости, мы надели белые теннисные костюмы и пошли на корт, где у нас была назначена встреча с нашими постоянными партнерами по теннису. Для апреля стояла довольно жаркая погода, и после нескольких обменов ударами в ожидании наших гостей Сюзанна сняла с себя свитер и спортивные брюки. Должен вам сказать, что эта женщина в теннисном костюме выглядит очень аппетитно, и, когда она наклоняется за мячом, мужчина на корте на минуту-другую забывает о теннисе.

Итак, мы поиграли еще минут десять; я старался подавать мяч в разные концы площадки, а Сюзанна упрашивала меня не быть таким враждебным к ней. Наконец она заявила:

— Джон, так играть просто невозможно. Успокойся.

— Я спокоен.

— Если мы выиграем, я выполню любую твою сексуальную прихоть.

— Как насчет того, чтобы поваляться в сене?

Она рассмеялась.

— Твое желание будет исполнено.

Мы поиграли еще немного, и, как ни странно, я в самом деле немного успокоился и больше не мучил Сюзанну сложными подачами. Но обрести счастье и душевный покой мне так и не удалось. Иногда какая-нибудь мелочь, вроде валяния Сюзанны в сене, надолго выводит меня из равновесия и толкает к мщению и раздорам.

Вскоре появились наши партнеры, Джим и Салли Рузвельт. Джим — один из представителей клана Рузвельтов, живущих в Ойстер-Бей. Рузвельты, Морганы, Вандербильты являются чем-то вроде местных природных достопримечательностей, они к тому же самовоспроизводятся, подобно фазанам, и, как фазаны, почти не требуют ухода. Иметь Рузвельта или фазана на своем участке — это предмет гордости, если же вы имеете того или другого к обеду, то это, соответственно, социальный или кулинарный изыск. Сам Джим, между тем, обычный парень со знаменитой фамилией и собственной трастовой компанией. Но важнее то, что в теннис я обыгрываю его на все сто. Я уже упоминал о местном акценте, когда говорят, почти не раскрывая рта. Так вот с этим акцентом знаменитая фамилия звучит совсем не так напыщенно, как она звучала в свое время. Знай наших!

Девичья фамилия Салли Рузвельт была Грейс. Она из рода тех Грейсов, которые владели океанскими лайнерами. Грейс-лейн также названа в их честь, но ни в коем случае не в честь самой Салли. Впрочем, местные жители полагают, что эта дорога названа в честь особого духа благоволения[1], который, по их мнению, разлит над этой местностью. Кроме того, что она из рода Грейсов, Салли совсем не дурна собой, и если уж речь зашла о сеновале, то я с удовольствием провел бы с ней там время между сетами. Но ни Сюзанна, ни Джим, ни сама Салли, казалось, даже и не думали подыграть мне в этом смысле. Поэтому я стал плохо соразмерять силу удара и начал проигрывать.

Примерно часов в шесть, на середине игры, я заметил, что по нашей главной дороге поднимается черный сверкающий «Кадиллак-Эльдорадо». У теннисного корта машина притормозила, нас отделяла от нее только полоса кустарника. Наконец автомобиль остановился, из него вылез Фрэнк Беллароза собственной персоной и направился в нашу сторону.

— Похоже, этот человек ищет тебя, — заметил Джим.

Я извинился, положил свою ракетку на землю и покинул корт. Мистера Белларозу я перехватил ярдах в тридцати от площадки.

— Привет, мистер Саттер. Кажется, я помешал вашей партии в теннис?

«Конечно, помешал, собака. Чего тебе нужно?» — Нет, естественно, я не произнес вслух ничего подобного.

— Ничего страшного, — сказал я.

Он протянул руку, я пожал ее. Рукопожатие было кратким, без выламывания рук.

— А я не играю в теннис, — поведал мне Фрэнк Беллароза.

— Я тоже.

Он рассмеялся. Мне нравятся люди, которые понимают мой юмор, но в данном случае я предпочел бы сделать исключение.

Беллароза был одет в серые брюки и голубой блейзер — так принято одеваться здесь по субботам, и, сказать откровенно, он меня удивил. Но зато на ногах у него вызывающе красовались ужасные белые лакированные ботинки, а его пояс был, пожалуй, чересчур туго затянут. Из-под блейзера виднелся свитер-водолазка, неплохой, но давно вышедший из моды. Ни колец с печаткой, ни дурацких цепочек на нем не было, но зато он носил часы «Ролекс Ойстер», которые, на мой непросвещенный взгляд, свидетельствуют о проблемах со вкусом у их владельца. На этот раз я заметил, что у него на пальце поблескивает обручальное кольцо.

— Чудесный день, — с искренним чувством проговорил мистер Беллароза.

По всей видимости, день у него сложился лучше, чем у меня. Могу поспорить, что миссис Беллароза не валялась сегодня утром в сене с двумя студентами.

— Да, необычайно тепло для этого времени года, — согласился я.

— Хорошо тут у вас, — сказал он.

— Рад, что вам нравится.

— Вы здесь давно?

— Три сотни лет.

— Как это?

— Я имею в виду мою семью. А семья моей жены построила этот дом в 1906 году.

— Вы серьезно?

— Можете сами убедиться.

— Да-а-а. — Он изучающе посмотрел вокруг. — Хорошо.

Я бросил взгляд на мистера Фрэнка Белларозу. Он не принадлежал к тому коротконогому лягушачьему типу людей, с которыми у большинства ассоциируется образ типичного дона из мафии. Нет, скорее, это был очень мужественный мускулистый тип, он, я думаю, запросто бы вытащил какого-нибудь бедолагу, залитого его сообщниками в бетон. У него были заостренные черты лица, смуглая кожа, глубоко посаженные глаза и римский нос с горбинкой. Волосы черные с отливом, поседевшие на висках. Он оказался меньше меня ростом на несколько дюймов, но во мне шесть футов, так что его рост можно назвать вполне нормальным. На вид ему было лет пятьдесят, но это я легко мог проверить, хотя бы по тем же протоколам судебных заседаний.

На его лице блуждала легкая улыбка, она как-то не очень вязалась с тяжелым взглядом его глаз и с его неспокойной биографией. Кроме этой улыбки, ничто в его внешности или манерах не наталкивало на сходство с епископом. Не скажу, что он был красавцем, но, вероятно, некоторые женщины находили его привлекательным.