Дуглас Ричардс - Перепаянный Страница 18

Дэш осознал, что полностью захвачен разговором.

— И результаты тебя не отпугнули?

— Чуть ли не отпугнули, — призналась Кира. — Почти. Но работа с крысами показала, что это процесс последовательных приближений. Первые семьдесят восемь крыс умерли, так что, по крайней мере, моё исследование дало мне достаточно правильное направление, чтобы я избежала этой участи — едва-едва, но всё же. Но, начиная с крысы семьдесят девять, я смогла постепенно усовершенствовать "перепайку" без фатальных исходов, и в итоге получила номер девяносто четыре.

— И поэтому посчитала, что сможешь продолжить это дело, в качестве лабораторной крысы используя себя?

— Именно. Следующие несколько экспериментов я проводила в камере сенсорной депривации. Так я избавилась от сенсорной информации, которая непрестанно бомбардировала мозг и акцентировала на себе нейронную сеть. Я смогла сфокусироваться на том, что происходит в креативных центрах моего мозга, — сказала она и помолчала. — На то, чтобы достичь текущего стабильного уровня интеллекта, у меня ушли ещё восемнадцать месяцев — с каждым разом я добавляла от пятидесяти до ста пунктов IQ. Чем сильнее я улучшала собственный уровень интеллекта, тем очевиднее становились дополнительные ходы к усовершенствованиям. С каждым новым уровнем проблемы, над которыми я до тех пор билась неделями, разрешались за считанные минуты.

Дэш задумался о её словах. Могла ли она взаправду показать настолько кардинальные улучшения? Может быть. Существование способных аутистов определённо указывало на достижимость такого результата. Как указала Кира, невозможно отрицать, что эти редкие индивидуумы могут с лёгкостью вычислять квадратные корни или запоминать целые телефонные книги. Сколько потребовалось бы самому Дэшу на то, чтобы сравниться с ними в этом отношении? Ответ прост: этому не бывать никогда.

История Киры была притянутой за уши, но пока что всё складывалось. Получали объяснения её ночные эксперименты в "НейроКьюэ", стало ясно, зачем ей в квартире камера сенсорной депривации.

— И твой IQ в конце концов?

— В самом конце не было способа его измерить. Самые сложные вопросы стандартного теста моментально получали очевидный ответ. Любое число на этой шкале перестало иметь значение.

Дэш подумал над этим.

— И как ты применяешь этот коктейль с вирусными генами?

— Поначалу это были инъекции. Но в конечном счёте я усовершенствовала процесс и нашла решение в гелевых таблетках. В сущности, это то же самое, что выпить смесь — за тем исключением, что таблетки удобнее и доставляют точно дозированное количество агента. Гель попадает в желудок, почти моментально растворяется, выбрасывая коллекцию генетически изменённых вирусов. Они моментально попадают в мозг и спустя некоторое, довольно короткое, время встраивают гены в клеточные хромосомы, которые быстро экспрессируются.

Дэш помолчал.

— Ты сумела избавиться от негативных эффектов.

Кира тяжело вздохнула.

— По большей части — да, — сказала она.

— То есть?

— Я утратила способность чувствовать эмоции. Я стала абсолютно аналитической, получала мысли в чистом виде, без какой-либо предвзятости или эмоциональной нагрузки. Эксперименты я проводила у себя в квартире, — пояснила она. — Я запиралась там и была одна, так что я не могу знать наверняка — быть может, имели место ещё какие-то изменения в личности, которые смогли бы заметить те, кто меня знает.

Кира опустила взгляд.

— Но у "перепайки" был один эффект, который меня особенно тревожит, — признала она.

Дэш выжидательно посмотрел на неё.

— На то короткое время, что длился эффект, мои мысли становились всё более и более… — сказала Кира и замолчала, словно пытаясь подобрать слово. Нахмурилась и обеспокоенно покачала головой. — Социопатичными, — взволнованно закончила она.

13

Дэш широко распахнул глаза. Кира Миллер снова его удивила. Она приложила столько усилий, чтобы убедить его в том, что она не социопат. С такой убийственной эффективностью ослабляла его решимость — и всё лишь для того, чтобы заявить такое.

— Очень удобно, — сказал Дэш. — Ты — идеальный гражданин. Вот только эта твоя процедура каким-то образом пробуждает в тебе психопата. Так?

Он был зол на себя за то, что на какое-то мгновение ей поверил.

— Послушай, Дэвид, мне было вовсе необязательно в этом признаваться. Но единственный путь к тому, чтобы ты начал мне доверять — если я буду с тобой абсолютно откровенна во всех отношениях. И — нет, я всё равно не совершала ничего из того, что тебе рассказал Коннелли. Только в мыслях. Не в действиях! — настойчиво сказала она. — Это была просто сильная предрасположенность, и они уходили, когда связи в моём мозгу возвращались в норму.

— Так расскажи мне об этом состоянии социопатии, — попросил Дэвид.

Кира нахмурилась.

— Для начала надо прояснить: "социопатия" — не совсем точное слово для этого состояния, — сказала она. — "Психопатия" или "мания величия" тоже не подходят, хоть они столь же близки. В сущности, это чистый эгоизм, дополненный абсолютным и полным отсутствием совести. Как хочешь, так и называй. Безжалостный эгоизм, так скажем.

— И отличие — в чём?

— В отсутствии элемента садизма.

Дэш немного подумал.

— Понимаю, — сказал он. — Мучить других само по себе тебя не развеселит, но если бы тебе пришлось на это пойти ради какой-то цели, тебя бы это совершенно не расстроило. Так, примерно?

Кира неохотно кивнула.

— Это утешает, — заметил Дэш с отвращением и, немного подумав, с подозрением добавил: — Это состояние "нечто вроде социопатии" кажется мне маловероятным побочным эффектом процедуры.

— До начала экспериментов я тоже так считала, — нахмурившись, сказала Кира. — А теперь я понимаю, что это больше похоже на естественное следствие улучшения интеллекта, чем на побочный эффект "перепайки".

— Это как?

— Концепция довольно-таки сложная. Если честно, когда мой интеллект находится на нормальном уровне, она мне не по зубам. Но я постараюсь в общих чертах обрисовать тебе суть, — сказала Кира.

Она собралась с мыслями и шумно выдохнула.

— Позволь мне начать с самого начала. Когда появились наши далёкие предки, они не были царём горы. Куда там! Им едва удавалось оставаться на горе. Предки человека были всего-навсего одним из тысяч и тысяч видов, сражавшихся за крошечную нишу на планете, кишмя кишевшей жизнью. Если бы тогда делались ставки, наши шансы на выживание, не на то даже, чтобы добраться до вершины пищевой цепи, были один к миллиону. Беззащитные. Медленные. Без естественного оружия.

— Но тут появился разум, — сказал Дэш.

— Именно. Белый медведь может спокойно обойтись и без него. Но мы нуждались в нём просто отчаянно. Разум был единственным спасением для наших предков, и они обрели его как нельзя более вовремя, — сказала Кира.

Она помолчала, со значением взирая на Дэша.

— И в терминах выживания разум означал хитрость, крайнюю жестокость, и абсолютный эгоизм, — продолжила она и приподняла брови. — Именно то, что ты мог бы счесть социопатией в её примитивной форме.

Дэш поразмыслил о гнусном поведении людей, которое ему довелось поведать за время службы в "Дельте". Он видел такое, от чего стошнило бы опытных патологоанатомов. Отрезание голов, прочие пытки, о которых невозможно говорить — это указывало на невообразимую жестокость. Без сомнения, насилие и жестокость — и жажда крови — присущи человеческой природе. Копни любое столетие в задокументированной истории, и найдёшь потрясающий набор жестокостей: массовые казни ни в чём не повинных людей, жестокие войны, рабство, пытки, массовые изнасилования и убийства, и прочие жестокости… их слишком много, чтобы игнорировать. Гитлер — лишь один пример из, по-видимому, нескончаемого парада мерзавцев. Человечество может завернуться в плащ цивилизованности, может притвориться, что тёмной стороны его природы не существует. Но враждебность и жестокость, которые вывели самого страшного хищника планеты на вершину пищевой цепи, всегда бурлили неподалёку, всегда оставались рядом — только протяни руку.

— Чтобы выжить, Homo sapiens развил в себе разум, а жестокость и эгоизм намертво вшиты в наши гены. Это с одной стороны, — сказала Кира и помолчала. — Но хитрость и безжалостный разум сами по себе были недостаточны. Наряду с разумом нам приходилось прибегать к помощи соплеменников, чтобы свалить мамонта. И наши мозги — они были настолько сложными, что после рождения человека им требовалось развиваться ещё долго. Человеческие младенцы оставались беспомощными куда дольше, чем любые другие на всей планете. Поэтому наш эгоизм нам пришлось умерить. Нам пришлось выработать некое чувство локтя, честности. И выживание детей и рода пришлось поставить выше нашего.