Елена Чалова - Печать света Страница 18

— Если выйду замуж, то непременно, — отозвалась Мири и сама мимоходом удивилась этому «если».

— Скажите, фрау Легерлихт, а когда было нарисовано… создано это древо?

— Давно. Еще до Второй мировой войны. Многие понимали, что времена наступают смутные, и хотелось как-то сохранить память… Его составил по архивным документам мой отец.

— Хорошо, что у бабушки оказалась копия, написанная на современном языке. Этот готический шрифт очень красив, но его очень трудно читать, — заметила Мири, разглядывая висевший на стене оригинал.

— Да-да, тут я согласна. Копию сделал герр Рольф, как раз для удобства.

— А кто такой герр Рольф?

— Этот господин пришел ко мне несколько лет назад. Он историк, служит в каком-то из берлинских музеев. — Фрау заколебалась было, но потом все же продолжила: — Мне показалось, что он несколько… что слишком много внимания он уделяет славному прошлому германского народа. Впрочем, история всегда повторяется и, говорят, такие взгляды опять в моде.

— Теория превосходства арийской расы? — насмешливо спросила Мири. Фрау промолчала, и девушка сочла нужным добавить: — Я, к сожалению, не знаю своего отца… но моя мама еврейка, а этот народ известен тем, что возводит собственную избранность в принцип исторического факта и кладет его же в основу религии и мировоззрения, так что не мне судить… Просто я считаю, что каждому надо воздавать по делам его, а не по наследию предков. И уж тем более не по крови.

Фрау улыбнулась, как показалось Мири, несколько снисходительно, и продолжила рассказ:

— Так вот, герр Рольф интересовался историей нашего рода, особенно истоками и периодом двадцатого века.

— А что там с истоками? — спросила Мири, склонив голову и разглядывая неудобочитаемую готическую вязь. — Короли, герцоги?

— Мы в родстве с Габсбургами, — гордо сказала фрау Легерлихт. — Той ветвью, что дала короля Рудольфа Второго. Он правил Священной Римской империей во второй половине шестнадцатого — начале семнадцатого века.

— Э-э… — показывать свою историческую дремучесть не хотелось, но Мири все же переспросила: — Римской империей? Разве к шестнадцатому веку она уже не того…

Старушка улыбнулась снисходительно:

— Конечно, это всего лишь громкое название, призванное подчеркнуть преемственность, традиции и прочие полезные для государства вещи. Фактически это были германские земли, Венгрия, Чехия, Австрия.

— Ага, понятно!

— Так вот у короля Рудольфа было пять братьев, от одного из них и идет наш род.

— Это круто, — заметила Мири. — И знаете, обидно, что в двадцатом веке многие ветви закончились. Люди не оставили потомков.

— Это было непростое время, — вздохнула фрау Легерлихт. — Две войны за один век. Многие погибли, кто-то остался бездетным, кто-то не рискнул рожать больше одного ребенка. У меня самой только одна дочь и один внук… Зато правнуков — четверо, — она с улыбкой взглянула на фото, где толпились вокруг праздничного стола члены ее семьи.

— Да… А вот смотрите, здесь тоже было четверо детей, еще до Второй мировой: три девочки и мальчик. Их отец Пауль постарался. А их дядя — Карл фон Райнц — умер бездетным. Братья — а такие разные.

— Они жили в Моравии, — сказала фрау Легерлихт задумчиво. — Я знаю, потому что Карл приходил в наш дом, когда они с Клаусом перебрались в Прагу.

— У него был сын?

— Нет, нет, я говорю о племяннике, потому что Карл фон Райнц взял его на воспитание. Как я понимаю, семья Клауса жила небогато, и они не могли дать детям подобающее образование. Для девочек это было не так уж важно тогда, но вот у мальчика не было бы будущего… И Карл взял племянника на воспитание. Карл фон Райнц был ученым, историком… он много работал, и его очень уважали. Кроме того, он располагал весьма крупными средствами. Наша семья жила тогда в Праге, мой отец занимал солидное положение в обществе, часто устраивал обеды и званые вечера… бывал на них и Карл фон Райнц. А Клауса отправляли к нам в детскую. Я не очень хорошо его помню… замкнутый был мальчик. Позже Карл перебрался в Кенигсберг, что-то там исследовал. А потом началась война, Кенигсберг бомбили, затем город отошел России. Там они оба — Карл и Клаус — и сгинули. Впрочем, я не исключаю того, что Клаус выжил. Возможно, у него и дети есть. Но получить какие-либо сведения из Советского Союза было невозможно.

— Ага, — пробормотала Мири, лихорадочно пытаясь сообразить: что, если у Клауса действительно родились дети, и он, допустим, рассказал им семейную легенду. И что? Кто-то решил вернуть себе легендарное арийское наследство? А куда, позвольте спросить, тогда делся тот серебряный медальон? Мири так глубоко ушла в эти мысли, что едва не подпрыгнула, услышав голос фрау:

— Вы тоже интересуетесь генеалогией?

— Скорее, это генеалогия интересуется мной, и весьма настойчиво, — пробормотала Мири и уже громче сказала:

— Генеалогия часто связана с легендами, а это мне всегда казалось интереснее, чем просто выяснения, кто кого родил. В вашей семье, наверное, тоже есть такие семейные предания?

— Конечно! Герр Рольф ими очень заинтересовался. И был так любезен, что прислал мне экземпляр своей книги.

— Книги? — Мири удивилась. Почему-то она решила, что историк был липовым и ходил к старушке с намерением разжиться какими-нибудь секретами. Но если он написал книгу, то… то у нее, Мириам, начинается паранойя.

— А можно посмотреть на эту книгу? — спросила девушка.

— Почему же нет? Вон тот шкаф, третья полка.

Мири послушно направилась туда, куда указывала сухонькая ручка фрау. Полки этого шкафа отличались большой пестротой: здесь аккуратно стояли романы, детективы, современные книги по политике и истории — видимо, то, что покупала и читала сама фрау.

Мири легко отыскала довольно солидный том, обложку украшали щиты с геральдическими зверями. Назывался труд герра Рольфа претенциозно: «Мифология германской культуры: прошлое или будущее?». Надо почитать, решила Мириам.

— Скажите, а в вашей библиотеке, — она широким жестом обвела комнату, — нет ли, случайно, каких-нибудь старых книг о лабиринтах?

— О лабиринтах? — удивилась фрау. — Собственно, есть… то есть была книга. Называлась «Лабиринт Иерихона». Старинная, в деревянном переплете. Она хранилась у брата, но после его смерти ваша бабушка вернула ее мне… — фрау сделала паузу, но Мири молчала, ожидая продолжения. — Однако несколько лет назад я продала книгу…. Хотелось съездить к сестре, она живет в Бразилии, ремонт нужно было сделать.

— Да, ремонт нынче дорог, это точно, — закивала Мири. — А кому продали книгу?

— Имени покупателя не знаю. Аукцион был организован через Интернет. Так мило, мне даже не пришлось никуда ехать. Представитель аукционного дома принес свой собственный ноутбук, так как на моем компьютере нет специальной защиты… так он объяснил. Торги заняли совсем немного времени, и я осталась вполне довольна результатом.

— Понятно, — протянула девушка. — А скажите, услугами какого аукционного дома вы пользовались? Понимаете, — торопливо добавила она, — всегда хорошо иметь сведения о проверенной компании, тем более если они так заботятся о безопасности, что и связь у них защищенная.

— Тут я с вами согласна, рекомендации друзей сильно облегчают жизнь. — Фрау протянула тонкую руку, почти не тронутую артритом, открыла ящичек изящного бюро и извлекла на свет шкатулку. Красное дерево и бронза, решила Мириам, с интересом разглядывая цветочный орнамент на крышке. Полудрагоценные камни, стекло, эмаль. Модерн, начало двадцатого века. Какая чудесная вещь!

— Прелесть какая! — воскликнула она вслух.

— Правда? Вам нравится? — фрау погладила узор на крышке. — А ведь это подарок вашей бабушки. У нее был прекрасный вкус.

— Это точно, — кивнула Мири, проглотив комок в горле. «У бабушки был не только вкус. Савта Мириам обладала также добрым сердцем и острым умом. Как же мне ее не хватает!»

Фрау Легерлихт перебрала хранившиеся в шкатулке визитки и нашла нужную:

— Вот, прошу.

Мири сфотографировала данные аукционного дома на телефон, а потом спросила:

— Скажите, а вы слышали когда-нибудь о Печати света, или Путеводной звезде?

— Нет, — старая дама покачала головой. — Это словно названия элитных сортов роз… или зеленого чая. Но мне они ровным счетом ничего не говорят.

1602 год

— Ты не найдешь Золотой город, государь.

Император Рудольф рассердился. Сердился он с удовольствием, и многие при дворе боялись его вспышек, зная, что они легко переходят в болезненное состояние, когда император не контролирует себя. Он мог приказать казнить вчерашнего любимца, а на следующий день требовал его к себе и, узнав, что натворил, впадал в депрессию и бывал искренне опечален. Чопорная Вена угнетала его, и он переехал в Прагу, где нашел то, что помогло ему продлить свой век: скромный двор, ученые занятия и раввина Льва Бен Бецалеля в качестве лекаря и собеседника. Когда конь императора взбесился, раввин не побоялся подойти к обезумевшему животному и усмирил его. Рудольф доверял старому иудею и только из его рук принимал лекарства, не без оснований предполагая, что многие в империи мечтают отравить его. И все же болезнь медленно, но прогрессировала. Иной раз приступ монаршего гнева заканчивался припадком, который до смерти пугал придворных, ибо Рудольф бился в страшных конвульсиях, и многие шептались, что император одержим дьяволом.