Звездная карта царя Саула - Артур Гедеон Страница 18

– Удивительно, – кивнул гость.

– Вот именно – удивительно! Когда эти инопланетяне к нам прибыли, не представлял даже Веня Малышев, зато он знал другое. У Расена и его сыновей, а соответственно и у лукомонов Этрурии, было особое знание.

Крымов был на удивление терпелив. Он давал возможность выговориться хозяину дома, которому не терпелось это сделать. Столько лет молчать! Прорвало человека. Но, если оставаться честным до конца, детектив был и удивлен столь запутанной историей. Он бы даже сказал, историческим детективом сроком в несколько тысячелетий.

– И что же это за знание? – когда взятая хозяином дома театральная пауза затянулась, поинтересовался гость.

– Якобы они хранили тайну некоей Звездной карты, дарующей раз в тысячелетие бессмертие тому, кто к ней прикоснется. Бессмертие на тысячу лет! И тайна этой карты передавалась по наследству веками – от отца к сыну. Или внуку. Только не к дочери. Свои законы, знаете, были у этих лукомонов! Не доверяли они своим дамам. Карта была из черного камня внеземного происхождения и имела в себе гнезда – каждый для самого драгоценного камня. Не для любого – только для своего. И отпечаток для руки. Этакую вмятину! Соберутся эти камушки раз в тысячу лет – вот тебе и почти вечная жизнь. А Веня был одним из потомков этих этрусских царей. – Крэмм азартно ткнул пальцем в сторону Крымова: – Каково?! Одним из наследников лукомонов. Хранителем Ключей. Представляете? Должность такая. Ну, там, был у императоров статс-секретарь, был старший камергер или гофмейстер, а тут «Хранитель Ключей»! В историю же якобы карта вошла как «Звездная карта царя Саула», потому что попала в руки одному малоазийскому деспоту. Вот однажды пили мы с Веней коньяк – он об этом и рассказал. Малышев спиртное переносил плохо, знал за собой грешок. Крышу, как говорит молодежь, ему сносило. Да и я тоже не злоупотреблял. А тут Веня поддал и разговорился. Мы в тот вечер оба хорошенько надрались. Веня мне еще сказал, что есть повод. «Какой?» – спрашиваю я. А он говорит: «Прости, не скажу». Я ему: «Обижусь». А он: «Твое дело, Эрни, – так он меня звал, – но это не только моя тайна». Я спрашиваю: «Профессиональная?» Все мы завидовали друг другу. Он отвечает: «Нет, личная». Ну ладно, думаю, если личная, то так и быть – не стану донимать человека. Принес коньяк, и хорошо. Правда, я еще тогда знал, что у Вени был роман на стороне. У нас в издательстве, где мы наши труды выпускали, работала машинистка – хороша была, передать не могу. Милой звали. Высокая, стройная как березка. Муж у нее погиб. Все за ней ухаживали, я в том числе. А потом как-то вижу: они под ручку с Веней идут. На другом конце города. Меня увидели – их как током дернуло, сделали вид, что не заметили. Так, думаю: видать, есть что скрывать этой парочке! Веню спросил, он говорит: мы в кино сходили, и все. Пожалел, мол, даму. Не проговорись только: Катя узнает, переживать станет, а у нее сердце больное. Мила вскоре уволилась, нашла другую работу. А много лет позже, когда мы с Малышевым уже рассорились, вижу я нашу Милу, пополневшую, с мальчиком лет двенадцати. И что вы думаете – копия Вени Малышева! Худой, долговязый, с копной светлых волос, с таким же носом и губами. Только уменьшенный. Подсчитал года, когда мы с ним сидели и отмечали. Вот, думаю, оно, «событие-то», как на ладони! Залюбуешься! Веня всегда страстно хотел мальчишку, но у Кати были проблемы со здоровьем, и Галина, он знал это, была их первым и последним ребенком. А спустя еще годков семнадцать я Костика Голикова, это его имя и фамилия, в городской библиотеке увидел. В отделе редких книг. Теперь уж он совсем копией Вени стал – не отличишь. Малышев-младший, да и только!

– И когда же это было? – поинтересовался Крымов.

– Да с год назад. Не знаю, виделись ли они с отцом, – Эрнест Эрнестович пожал плечами, – и если да, то как часто? Но коли уж Веня и своим мало уделял внимания – и Катюше, жене его, святая женщина, скажу я вам, и дочке Галочке, – не уверен, что сыном он интересовался как-то особенно. Или напротив – уделял много? Только никто об этом ничего не знал? Но отчего же тогда гордую свою фамилию не дал сыночку? – усмехнулся Крэмм. – Сколько вопросов, товарищ сыщик!

– Пожалуй, что вопросов много, – задумчиво откликнулся Крымов.

– Что до всей его ахинеи, которую он тогда нес, я бы сам ее в жизни не запомнил. И выпили многовато, и чертовщину такую только во сне и услышишь. Проснулся, очухался, и все ушло. – Крэмм хитро прищурил глаза. – Да только мы с Веней в тот вечер под гитару пели, на два голоса, у меня – фальцет, у него – басок. Вот магнитофон и включили. Я его только купил – новинка, чудо техники! Спеть-то мы спели, а выключить аппарат забыли. Так на пленке и остались его лукомоны. Четыре царя: Повелитель Звезд, Великий Звездочет, Воин Света и Хранитель Ключей.

– Вы запомнили всех?

– Еще бы! Я сколько раз ее слушал! Наизусть выучил! Веньке только ничего не говорил. Как-то было нехорошо, точно я специально все подстроил. Потому что на трезвую голову он бы всего этого мне никогда не рассказал. Он даже и не спросил меня на следующий день: ничего, мол, странного я вчера тебе не наплел? Я же сказал: не пил он никогда прежде. Вот и переклинило. Из тайников души вытащил эту историю. Кстати, еще он сказал, откуда взялась та карта из черного камня внеземного происхождения.

– И откуда же?

– Якобы она попала в руки этому царю Расену как подарок от внеземной цивилизации, – Крэмм рассмеялся. – Нравится вам эта история?

– И что, сохранилась эта пленка?

– Нет, – махнул рукой Эрнест Эрнестович. – Сколько прошло – тридцать лет? Пленка от старого магнитофона-то. Сыпаться начала. Когда мы с Веней поругались, я ее и выбросил. Зол я был на него, да и сейчас зол, хотя, каюсь, на покойников обиды держать не стоило бы.

– А его сын, Костя Голиков, до сих пор в библиотеке работает? – взглянув на часы, спросил Крымов.

– Сходите – узнаете. Да,