Питер Бенчли - Остров Страница 2

– ... и теперь, собратья, – проникновенно вещал проповедник, – я приглашаю вас присоединиться к нам здесь, в Прибежище Покоя. Вы знаете, собратья, что для каждой души, плывущей по морю жизни, парит высоко в небе летучий кораблик – Предупреждение. И если вы услышите его, Христос встанет рядом с вами у кормила...

Мануэль скатал ковер в салоне, поднял крышку люка и спустился в трюм. Взяв фонарь, прикрепленный к переборке, он осветил бесчисленные коробки с консервированной едой, напитками, репеллентами, сетчатые мешки с луком и картофелем, завернутые в бумагу копченые окорока, банки с канадской ветчиной и рулетом из индейки. Наклонившись, он двинулся вперед по узкому трюму, пытаясь найти одну-две коробки со спиртным. “Ну, максимум – три”, – решил он: восемь человек, включая четырех женщин, которые пьют меньше, чем мужчины – на семидневную поездку. Тридцати шести бутылок будет более чем достаточно. И гости, как он знал, не заказывают больше, чем запланировали. Еда входила в стоимость рейса, а за напитки платить надо было отдельно, и все, что оставалось после гостей, допивала команда. Таковы были правила.

Он двинулся дальше и осветил носовое отделение, забитое коробками со спиртным. Он прочитал трафаретные надписи на боках, затем, привыкнув не доверять своим читательским способностям, перечитал их снова: виски, джин, текила, “Джек Дэниэлс”, ром, арманьяк. Про себя Мануэль перемножил бутылки, людей и дни. Сто сорок четыре бутылки, восемь человек, семь дней. Две с половиной бутылки на человека в день.

Мануэль опустился на колени, уставился на картонки и вдруг почувствовал, как ему плохо. Это будет плохая поездка. Они будут жаловаться на все; когда гости пьют слишком много, их все раздражает – погода, условия проживания, еда, выловленная рыба, и особенно – остальные пассажиры. Дики, Нельсон и капитан обладали иммунитетом к грубости; их возраст, опыт, сила держали всех на расстоянии, кроме разве что самых невоспитанных грубиянов. Это означало, естественно, что пьяницы приберегли свою язвительность для молодого и беззащитного Мануэля.

Он положил фонарь на пол и оторвал крышку с ближайшей коробки виски. В бар на палубе достаточно будет поставить по две бутылки каждого напитка – достаточно на первый вечер, по крайней мере.

В сумерки рыба начала клевать.

– Никогда не мог этого понять, – сказал Нельсон, вытягивая леску. – Там же внизу нет света, откуда ж они знают, когда подходит время обеда?

– У них внутри есть природные часы. Я про это читал. – Дики перегнулся через поручень. – Ого, посмотри на этого лупоглазого черта.

Нельсон ухватился за вожак и перевалил рыбину через планширь. Она была интенсивного красновато-розового цвета и весила 6-8 фунтов. Поскольку рыбина была поднята со дна, воздух раздул ей живот и заставил выпучить глаза. Распухший язык полностью заполнил разинутую пасть.

– Ужин, – сказал Нельсон.

– Точно, черт побери. Мануэль!

Ответа не было. Мальчик был в трюме, далеко. Из салона слышался голос проповедника на фоне песнопений:

– ... и ты, может быть, скажешь самому себе, собрат: “Но ведь Иисус не может любить меня, слишком уж я злостный грешник”. Но именно поэтому Он любит тебя, собрат...

– Мануэль! – Дики двинулся вперед. – Черт побери, приятель... – Внезапно, сквозь передние стекла салона. Дики увидел, как что-то плывет к их кораблю, влекомое быстрым течением. – Эй, Нельсон, – Дики указал пальцем. – Что там такое, по-твоему?

Нельсон оперся о борт. В полутьме он едва видел предмет, на который указывал Дики. Он был в двадцати или тридцати ярдах – темный, твердый, длиной двенадцать-пятнадцать футов. Им, очевидно, никто не управлял, так как он медленно вращался по часовой стрелке.

– Похоже на бревно.

– Уж больно здоровенное бревно. Черт! Оно разнесет нам нос.

– Оно не так уж быстро двигается, чтоб нанести какой-то вред.

– Тогда обдерет краску.

Предмет ударился в нос судна, сбоку от волнореза, остановился на мгновение, и затем, влекомый течением, лениво двинулся по направлению к морю.

Внизу Мануэль услышал глухой удар о борт. Он открыл коробку “Джек Дэниэлс”, сунул две бутылки под мышку и, с фонарем в другой руке, пошел в сторону кормы, к люку. Он поставил “Джек Дэниэлс” на палубу салона и, согнувшись, опять двинулся к носу, проигнорировав призыв проповедника:

– ... пишите нам сюда, в Прибежище Покоя, и мы обещаем, что ответим вам, если вы вложите конверт со своим адресом и марками.

– Это лодка! – сказал Дики.

– Ну уж!

– Похоже на каноэ. Посмотри на нее.

– Никогда не видел таких лодок.

– Найди багор. Самый большой.

Нельсон нагнулся и достал четырехдюймовый багор с крюком на шестифутовой стальной рукоятке. Предмет быстро приближался.

– Цепляй его, – сказал Дики. – Подожди... рано еще... рано... Давай!

Нельсон протянул багор и резко дернул его к себе. Крюк, погрузившись в дерево, прочно засел в нем.

Это было огромное, пустотелое бревно, сужающееся по концам. Прилив тащил его, отводя дальний конец от судна.

– Тяжелый, черт, – сказал Нельсон. – Я его долго не удержу.

– Тяни его сюда. – Дики, оттянув задвижку, открыл дверцу на транец, который использовался для того, чтобы втаскивать на борт больших рыбин. Он шагнул на узкую платформу, расположенную на уровне воды, прямо над выхлопными трубами.

Нельсон повел бревно вокруг кормы, выводя его из приливного потока под защиту судна. Бревно мягко качалось – как колыбель.

– В нем что-то есть, – заметил Нельсон.

– Я вижу. Похоже на холстину.

Нельсон подвел бревно к корме.

Ухватившись за крепительную планку на корме, Дик левой ногой откинул край холстины. Там оказалась человеческая рука, повернутая ладонью вверх, как у просящего милостыню.

– Господи, черт побери! – Дики поставил ногу обратно на платформу. Обеими руками он вцепился в планку.

На корме повисло молчание; каждый прислушивался к биенью своего сердца. Наконец Нельсон произнес:

– Дальше, наверное, и все остальное?

– Я и знать не желаю.

– Может, он жив.

– Что он там делает, если он жив? Да и запах мерзейший.

– Ты не узнаешь, пока не посмотришь.

– Сам смотри.

– Я не могу. Я держу багор.

Дики уставился на руку, размышляя. Он было потянулся, но отдернул руку, затем потянулся снова.

– Давай, приятель, – пробормотал он. – Давай, давай. Будь тихим и мертвым. – Он коснулся края холстины и приподнял ее.

Показался грубый зеленый металлический браслет на запястье, часть предплечья...

– Давай, – нетерпеливо бросил Нельсон. – Он тебя не укусит.

Задержав дыхание, Дики наклонился с кормы, протягивая левую руку, а правой уцепившись за крепительную планку. Его пальцы сомкнулись вокруг безжизненной ладони. Он потянул.

Внезапно рука ожила. Ногти ее впились Дики в запястье, резкий рывок – и рука сдернула его с платформы.

Холстина отлетела.

Тело Дики упало на каноэ, что-то серое просвистела в воздухе, ударив его над левой ключицей. Как у куклы, в ярости разорванной ребенком, голова Дики отвалилась от тела, держась только на тонких ниточках кожи и сухожилий. Воздух рванулся из открытой трахеи, выдувая кровяные пузыри. Нельсон услышал два всплеска, когда голова и тело упали в воду.

Не успел Нельсон отцепить багор, как мужчина из каноэ оказался на борту. Нельсон неистово дернул, пытаясь вытащить крюк, но он прочно сидел в дереве. Он бросил багор и отступил назад, глядя на приближающегося человека, но видел он не его, а лишь топор, с полукруглого лезвия которого капала кровь. Падая на палубу, капли поблескивали в полутьме. Топор повернулся в руке человека, и на Нельсона теперь было обращено сужающееся изогнутое треугольное острие. Последовал выпад, но Нельсону удалось увернуться.

Мельком он заметил – за нападающим, за кормой – что пирога уплывает. Если бы ему удалось оказаться за бортом, если бы он доплыл до пироги, если бы он угреб на ней... куда? Куда угодно. Подальше.

Он сделал ложный бросок влево, и человек, размахнувшись, всадил острие в переборку. Пока он вытаскивал его, Нельсон рванул к корме.

Но было ухе темно, и он не заметил груды картонок из-под спиртного. Нельсон споткнулся о них, поскользнулся на рыбьих внутренностях и, тщетно хватаясь руками за воздух, растянулся на палубе. И в последнем, бессознательном порыве, он – защищаясь – закрыл голову руками.

Мануэль взял под мышку две последние бутылки – две кварты арманьяка. Его ноги уже начинало сводить от долгого сиденья на четвереньках, и он поспешил обратно, надеясь выпрямиться еще до того, как ногу сведет судорога. Впереди, в квадрате света, падающего из открытого люка, на фоне бутылок, выставленных в ряд на палубе, появилась тень мужчины.

– И несу последние, мистер Дики. Проповедник прощался со слушателями: