Джозеф Файндер - Погребенные тайны (в сокращении) Страница 2

— В Йеле не учатся?

Он раздраженно покачал головой.

— Знаете, я сразу подумал: Хеллер — знакомая фамилия. Ваш отец — Фрэнки Хеллер, так?

Я пожал плечами, словно хотел сказать: поймали, не отпираюсь.

— Ваш отец был настоящей легендой.

— Был и есть, — сказал я. — Отсиживает в тюрьме двадцати-с-чем-то-летний срок.

Мой отец, Фрэнки Хеллер, так называемый Черный принц Уолл-стрит, получил двадцать восемь лет за махинации с ценными бумагами.

— Я всегда был большим почитателем вашего отца. Он был настоящим первопроходцем. Но при этом наверняка некоторые потенциальные клиенты, услышав о том, что вы сын Фрэнки Хеллера, хорошенько задумаются, стоит ли прибегать к вашим услугам. Однако ко мне это не относится. Насколько я понимаю, это означает, что вы вряд ли станете придавать большое значение всяким юридическим формальностям. Понимаете, о чем я?

— Яснее ясного, — сказал я. Посмотрел в окно. Красивый вид. Хай-стрит просматривается до самого океана.

Я перебрался в Бостон из Вашингтона несколько месяцев назад, и мне посчастливилось найти офис в старом здании в деловом квартале, которое когда-то, в девятнадцатом веке, было фабрикой. Снаружи оно походило на какую-нибудь викторианскую богадельню из романов Диккенса. Но внутри все — голые кирпичные стены, открытые трубы, просторные бывшие цеха — напоминало о том, что здесь когда-то занимались настоящим делом. И мне это нравилось. Кроме меня, здесь снимали помещения консалтинговые фирмы, бухгалтерская фирма и несколько небольших агентств недвижимости. На первом этаже находился демонстрационный зал магазина восточных ковров. Мой офис раньше принадлежал какой-то амбициозной интернет-компании, которая вылетела в трубу и не смогла платить аренду, так что мне он достался недорого.

— Так вы утверждаете, что кто-то в совете директоров сливает компрометирующую информацию о вашей компании, — сказал я, медленно оборачиваясь, — и вы хотите, чтобы мы — как это вы выразились? — перекрыли кран. Другими словами — вы хотите, чтобы мы прослушали их телефоны и проверили электронную почту.

— Ну-ну, — подмигнул он. — Не мне вас учить, как работать.

— Разумеется. И очевидно, вы понимаете, что предлагаете мне работу в значительной мере противозаконную.

Тут у меня зазвонил телефон — внутренняя связь, — и я снял трубку:

— Да?

— Ну, в общем, ты был прав, — произнес прокуренный голос моего эксперта по работе с данными, Дороти Дюваль. — Его зовут не Филипп Кертис.

— Разумеется, — сказал я.

— Не злорадствуй.

— И не думаю, — сказал я. — Это дело практики. Тебе пора бы уже понять, что со мной спорить не стоит.

— Ладно, ладно. Ну, в общем, я увязла. Если у тебя есть какие-то идеи, сбрось мне по имейлу, я проверю.

— Спасибо, — ответил я и повесил трубку.

У человека, которого звали не Филипп Кертис, был сильный чикагский акцент. Где бы он ни жил сейчас, родом он из Чикаго. И у него богатый отец: об этом говорили полученные по наследству часы. Я смутно припомнил: кажется, что-то такое попадалось мне на BizWire, что-то насчет проблем какого-то семейного бизнеса в Чикаго.

— Вы меня извините на минутку? — сказал я. — Горит тут кое-что. — Я набрал быстрое сообщение и отправил Дороти.

Ответ пришел меньше чем через минуту: статья из «Уолл-стрит джорнал». Я пробежал ее глазами и понял, что моя догадка была верной.

Я откинулся на спинку кресла.

— Есть проблема, — сказал я. — Меня не интересует ваше дело.

Он изумленно поглядел на меня.

— Что вы сказали?

— Если вы и правда навели справки, то должны знать, что я выполняю работу по сбору информации для клиентов. Я не частный сыщик, я не прослушиваю телефоны и не занимаюсь разводами. И я не семейный психотерапевт. У вас же явно семейная ссора, Сэм.

— Я вам сказал, что меня зовут…

— Не трудитесь зря, — устало сказал я. — Ваши семейные проблемы в общем-то ни для кого не тайна. Вы должны были получить в свое распоряжение папочкину компанию, пока до него не дошло, что вы обсуждаете с частными инвесторами, как перевести «Рихтер» в долевую собственность и распродать.

Его отец, Джейкоб Рихтер, начав когда-то с одной парковки в Чикаго, создал компанию ценой десять миллиардов долларов.

— Тогда папочка разозлился, — продолжал я, — и назначил другого генерального директора и преемника. Но так как вы в курсе всего, что касается папочкиного грязного белья, вы решили записать с помощью прослушки, как он предлагает взятки и откаты, а потом шантажировать его.

Лицо у Сэма Рихтера сделалось багровым.

— Кто вам рассказал?

— Никто. Я просто проверил вас на благонадежность. Я всегда предпочитаю знать, с кем имею дело. И очень не люблю, когда мне врут.

Рихтер вскочил.

— Ну, знаете, для человека, чей отец сидит в тюрьме за мошенничество, вы что-то уж слишком задираете нос.

— Не без этого, — согласился я. — Вы сами найдете дорогу из офиса?

У него за спиной стояла Дороти, скрестив руки на груди.

— Фрэнки Хеллер был… негодяем, каких свет не видывал! — выпалил он, брызгая слюной.

— Был и есть, — поправил я.

— Так ты, значит, не прослушиваешь телефоны, — сказала Дороти, входя в мой кабинет.

Я улыбнулся и пожал плечами.

— Вечно забываю, что ты подслушиваешь.

Это была наша стандартная практика: Дороти наблюдала за всеми переговорами с клиентами через веб-камеру, встроенную в монитор на моем столе.

— Ты поручаешь это другим.

— Вот именно.

— Так какого же черта? — резко спросила она.

Мы с Дороти вместе работали в компании «Стоддард и партнеры» в Вашингтоне, пока я не перебрался в Бостон и не перетащил ее за собой. Все, что касается электронной информации, она знала вдоль и поперек. А главное, упрямства у нее было на десятерых. Она никогда не сдавалась. И преданности тоже на десятерых.

— Ты же слышала. Не люблю врунов.

— Привыкай. Нам работа нужна.

— Я ценю твою заботу, — сказал я, — но о финансовых делах фирмы можешь не беспокоиться. Свое жалованье ты получишь в любом случае.

Дороти была необычайно привлекательна: кофейного цвета кожа, влажные карие глаза, сияющая улыбка. Одевалась она всегда элегантно и очень коротко стриглась.

— По-моему, нам нужно планерки проводить, как в «Стоддард». Надо бы еще раз обсудить дело Гаррисона, — сказала она.

— Сначала мне нужно выпить кофе. И не те помои, что делает Джиллиан.

Джиллиан Альперин, наша секретарша и офис-менеджер, была строгой веганкой и фанатичной «зеленой». Кофе, который она заказывала, был из экологически чистых зерен, выращенных маленьким кооперативом в Чьяпас, в Мексике, и ввозимых в Штаты контрабандой. Такое и заключенный в камере смертников, пожалуй, пить бы не стал.

— Смотри, какой привередливый, — сказала Дороти.

Зазвонил телефон — приглушенный звонок внутренней связи. Послышался голос Джиллиан:

— Звонит Маршалл Маркус.

— Тот самый Маршалл Маркус? — переспросила Дороти. — Самый богатый человек в Бостоне? Только попробуй и этого отшить, я тебя ремнем выдеру.

— Скорее всего, по личному делу. — Я взял трубку. — Маршалл. Давно не виделись.

— Ник, — сказал он, — мне нужна твоя помощь. Алекса пропала.

Маршалл Маркус жил на Северном берегу, минутах в сорока езды от Бостона, в своеобразном городке, который назывался Манчестер-у-моря. Дом у него был громадный и красивый — просторная каменная резиденция со множеством пристроек стояла на мысу, возвышавшемся над рваной линией морского берега. Маркус жил здесь со своей четвертой женой, Белиндой. Его единственный ребенок, дочь Алекса, училась в закрытой школе, а скоро должна была уехать в колледж и — судя по тому, что она мне как-то говорила о своей жизни дома — после этого вряд ли часто стала бы здесь появляться.

Маршалл Маркус вырос в бедности, в Маттапане, в старинном еврейском рабочем районе. Мальчишкой он выучился играть в блэкджек, довольно рано сообразил, что заведение всегда остается в выигрыше, и начал изобретать различные системы подсчета комбинаций. Потом получил полную стипендию в Массачусетском технологическом институте, где изучал «Фортран» на огромных старых IBM-704. Тогда он и изобрел хитрый способ при помощи компьютера повысить свои шансы в карточной игре.

По слухам, так он однажды выиграл в Рино десять тысяч баксов. Открыл брокерский счет и ко дню выпуска из колледжа стал миллионером, после того как разработал какие-то сложные инвестиционные схемы. Наконец он довел свои стратегии обогащения до совершенства, открыл хеджевый фонд и стал мультимиллиардером.

Моя мать, много лет проработавшая его личной помощницей, пыталась объяснить мне суть его дел, но я так ничего и не понял. Мне достаточно было знать, что Маршалл был добр к ней в трудные времена.