Дэвид Осборн - Открытый сезон Страница 20

Они подошли к маленькому пруду, и на этот раз им попался бобер. Кен подстрелил одного и тут же рядом второго так быстро, что у него даже не было времени убежать от звука выстрела, которым был убит первый. Оба свалились в воду и озерко сомкнулось, над ними. По воде, постепенно затихая, стали расходиться круги.

Ружье Грэга тоже подало голос. Он был гораздо ближе, чем Арт, разряд значительно громче, а эхо короче. До него было примерно-полмили и во что бы он там не стрелял, он не промахивался. Второго выстрела не бывало и в ближайшие десять минут его не было слышно.

Кен подстрелил еще одну лань. Самку. Он пожал плечами:

— Глупо не убивать женские особи. То есть, ты убиваешь нескольких самцов и оставшиеся не могут справиться со всей выпавшей на них работой. Так что нашим оленям не грозит перенаселение и голодная смерть. Но почему бы тогда не пострелять и другой пол, если их слишком много? — Он чарующе улыбнулся ей. — Что уж такого святого в женском поле, если куча мужчин должна умереть, чтобы ей было чем питаться?

Снова донеслось эхо ружья Арта.

Они устроили ленч на опушке, у невысокой гряды, сухие бисквиты, баночку консервов, несколько маринованных огурчиков и пиво. Позади на многие мили раскинулся лес, огромный и безлюдный, пронизанный тут и там серебром озер и медленных рек.

— Это мы, вон там, — сказал Кен и указал на мерцающее место, выглядевшее размером с монету. Ну, не совсем, конечно. Это только край озера. Хижина стоит ближе к центру. Ее закрывает холм.

Нэнси мысленно представила ее и тут впервые за много часов вспомнила о Мартине. Вспомнила цепь и металлическое кольцо, и что оно означает, и кто на самом деле Кен. Она уже почти забыла все это.

Она ела молча, вдруг почувствовав озноб. Ветер нежно вился вокруг них, тормоша сухие листья. Она услышала голос Кена, доносившийся словно издалека:

— Ничто не сравнится с охотой, — говорил он, — это так естественно для мужчины. Вот, что сегодня не в порядке с половиной мира. Мужчина — это охотящееся, убивающее животное и у него почти никогда не бывает возможности выразить себя. Да, конечно, разве что изредка всадить кому-нибудь нож в спину, сидя в собственной комнате, но ни одного хорошего доброго убийства, ничего настоящего.

Она медленно повернулась к нему, чтобы посмотреть, но он как будто прочел ее мысли:

— Я знаю, ты хочешь спросить, а как же война? Ну, черт, большинство так и не попадают на войну. А из тех, кто попадает, не всем удается пострелять по-настоящему и вдобавок-половина из них так вбивают себе в голову, что это нехорошо, что даже не получают от этого удовольствия. Их не подготовили к этому в молодости, понимаешь, что я имею в виду? Возьми, к примеру, древних спартанцев, греков — их приучали убивать с того самого момента, как они только начинали переставлять ноги. А когда они на самом деле насаживали кого-нибудь на острие своего копья, это казалось им самой естественной вещью в мире. Они совершенно не тратили время на то, чтобы чувствовать себя виноватыми.

Он прервался и показал в сторону от опушки:

— Смотри!

На следующем большом подъеме стояло мертвое дерево, лишенное веток, с ободранной корой и почти белое по сравнению с лесной зеленью. На вершине, вырисовываясь на фоне неба, сидел сокол, коричневый, по сравнению с темнеющей голубизной, так как небо уже темнело.

Кен пригнулся, шепча:

— А вот сейчас ты увидишь настоящий выстрел. Что хочешь поставить? — Он прикинул расстояние и установил прицел на своем ружье. — Даю до него триста метров, без ветра. Он пропустил предплечье через холщовую лямку ружья, крепко прижал приклад к плечу и щеке.

Какой-то ужас обуял Нэнси, еще худший, чем при убийстве первой лани. Сокол был едва различим. Зачем его убивать? Какой в этом смысл? И сокол, скорее всего, ничего не подозревает о них. Это птица. Птица не ведает, что на нее могут напасть с расстояния в сотни ярдов другие обитатели земли. О смерти на земле птицы знают только тогда, когда сами находятся на земле. Она является, в образе лисы, волка или рыси, внезапно выпрыгивающих в тот момент, когда они сами терзают свою добычу. Или в образе орла, свисте его крыльев и жестком прикосновении его когтей, когда он ныряет за свежепойманным мясом.

Но только не ружье за триста ярдов. И маленький конический кусок стали, летящий с такой скоростью, что не услышишь, откуда его принесет.

— Нет! — сказала она. — Пожалуйста, не надо!

Кен медленно нажал на курок.

Она потянулась к нему, но было уже поздно. Выстрел грянул. Долю секунды сокол оставался прямым и неподвижным. Затем, как в замедленном фильме, перья медленно отделились от его шеи, оставив ее обнаженной и без головы.

Тело ушло куда-то в себя, когти расцепились, и он шлепнулся, как мокрая тряпка.

Так продолжалось весь полдень. Все, что появилось в поле зрения, убивалось. А Арт с Грэгом стреляли еще чаще, судя по звукам. Эхо их выстрелов не умолкало.

Сначала Нэнси мутило от всего этого. Но, в конце концов, она перестала переживать за мертвых животных. Когда они пошли к краю озера для встречи с Грэгом, она уже не ощущала ничего, кроме молчаливой мужской силы Кена. Он двигался рядом с ней какой-то подавляющий и физически примагничивающий. Она чувствовала себя так, словно знала его всю жизнь, всегда шла за ним следом. Его тело и лицо, его запах и голос были полностью знакомы. Мартин был далекой личностью в прошлой, другой ее жизни.

Грэг засмеялся, когда они встретились. Руки его были красные от крови и одежда вся в пятнах. Он ткнул пальцем позади себя в лес.

— Последнюю я прихватил всего лишь пятьдесят ярдов отсюда. Лиса. Я оставил около нее несколько шкурок.

Кен улыбнулся и сказал:

— Мы подождем.

Грэг ушел. Они слышали, как он удалялся, продираясь сквозь заросли. Кен поджег две сигареты и передал одну Нэнси. Сигарета была влажная от его губ. Это показалось ей совершенно естественным, обычная интимность, обычная между друзьями.

Не успела она выкурить и половину сигареты, как вернулся Грэг. На плече висела тяжелая груда окровавленных шкур. Они погрузили все это в лодку и тронулись в путь, как раз в тот момент, когда солнце скрылось за горизонтом. Оно немного померцало иссеченными тучами, потом потухло.

Нэнси наблюдала, как медленно, но верно хижина приближалась. И по мере приближения ее чувство защитной отрешенности стало теряться. Где только что была она, Кен, лес, стрельба, теперь был еще и Грэг, а вскоре появится еще Мартин, и Арт, и новые ужасы.

Арт помахал им с порога хижины.

— Ну и здорово! Как у вас? — Рот его растянулся в улыбке от уха до уха. Он весь сиял от целого дня, проведенного на чистом воздухе.

— Шикарно, — сказал Кен.

— Я завалил дикую кошку. Смотрите. — Арт поднял ее желтоватый, беспомощно вытянувшийся мешок с темным пятном запекшейся крови на отстреленной наполовину морде. Вдобавок он добыл ястреба, шесть бобров, пару небольших птиц. — Черт знает, как они называются. — Двух оленей, несколько белок, пару ворон, трех енотов и главное — койота. — Застал ублюдка, когда ои принюхивался к оленю, которого я прикончил. Будет теперь знать.

Потом улыбка сошла, и он добавил:

— Да и еще. Погодите, сейчас услышите про нашего Малыша. — Он имел в виду Мартина и повел их всех смотреть.

Где-то в середине дня, Мартин поставил стул на кухонный стол и открыл люк в потолке, который вел к бакам с водой. В окружавшей их свалке он нашел поломанное лезвие пилы-ножовки, брошенное годы назад, когда они проводили водопровод. Он спустился и накинулся на цепь, поломав второй раз лезвие, разорвав и порезав себе руки, упорно продолжал работу.

И он почти перепилил ее, Арт подоспел как раз вовремя.

— Теперь придется паять, — сказал он. — Я не мог одновременно паять и держать его на мушке.

Они стояли у входа в кухню, где сгорбившись и с выражением полного поражения на лице, сидел Мартин. Его глаза встретили взгляд Нэнси, и она увидела в них отчаяние.

— Я его еще не наказывал, сказал Арт.

— Забудь об этом, — сказал Кен, — он уже получил свое, когда ты ему помешал. Точно Мартин? — он засмеялся и посмотрел Мартину на руки. — Ему требуется помощь, а не то он все вокруг зальет кровью. — Нэнси, аптечка в ванной.

Она пошла и взяла ее. Пока она перевязывала руки Мартина, Грэг притащил портативный сварочный аппарат. Кен откупорил бутылку бурбона и к тому времени, когда Грэг заварил звено в цепи, бутылка была уже наполовину пуста. Кен сидел за кухонным столом рядом с Нэнси, рука его легко лежала на ее плече. Смотреть на Мартина она уже не могла. У нее было чувство, что если она сделает это, то смутное ощущение безопасности, которое она чувствовала через Кена, немедленно исчезнет, и она ощутит себя частью Мартина, а вселявшее спокойствие воспоминание о проведенной охоте исчезнет. Она снова примет свое обличье похищенной и связанной с Мартином женщины.