Скотт Смит - Простой план Страница 22

Хоронили Дуайта Педерсона.

На автостоянке было припарковано шесть машин, в том числе серебристый катафалк, который подогнали к самым кладбищенским воротам. Похороны были скромными; Педерсон не отличался особой общительностью, и не так уж много было у него друзей. Я разглядел Рут, вдову Педерсона; она как раз подходила к могиле. Рядом с ней шел священник — сгорбленный, тщедушный старикашка, левой рукой он прижимал к груди Библию. Мне был виден лишь край могилы, все остальное загораживало здание церкви. Скорбящие выстроились вокруг могилы.

Зазвонил церковный колокол.

Я покончил с булкой, поднялся и с чашкой кофе в руке подошел к окну. Кладбище, хотя и находилось ярдах в ста, все равно было достаточно далеко, чтобы я мог узнать людей, стоявших возле могилы. Некоторых вообще не было видно — их заслоняла церковь; другие же, склонив головы, ссутулившись и съежившись от холода, казались какими-то безликими фигурами, хотя многих из них я наверняка знал. Видел на улицах города, слышал о них разные истории, анекдоты, сплетни.

Я смотрел, как они склоняют головы, потом поднимают их, хором повторяют слова молитвы, опять кланяются. Я отыскал глазами Рут: она стояла спиной ко мне. Вдова не поднимала головы вместе со всеми, а держала ее все время опущенной. Я предположил, что она плачет. Священника я разглядеть так и не смог.

Я оставался у окна до самого окончания траурной церемонии, пока люди не стали медленно расходиться, направляясь к автостоянке. Я следил за ними и, затаив дыхание, пересчитывал. Их было в общей сложности семнадцать человек, включая водителя катафалка и священника. Они пожертвовали своими утренними делами и пришли почтить память Дуайта Педерсона и выразить сожаление по поводу его кончины. Все они верили в то, что погиб он в результате несчастного случая, что произошла ужасная трагедия, когда он, раздавленный санями, оказался в ледяной воде, со сломанной ногой и двумя сломанными ребрами, разбитым черепом, отчаянно, но, к сожалению, тщетно пытаясь освободиться от смертельной хватки своего шерстяного шарфа.

Только мы с Джекобом знали правду.

Я был уверен, что отныне все станет намного проще. С каждым днем мне будет все легче вспоминать о том, что я натворил. Педерсон был погребен, и уже можно было не бояться, что при вскрытии обнаружат нечто подозрительное; самолет занесло снегом, и следы вокруг него исчезли навсегда.

Но, пожалуй, самое большое облегчение испытывал я оттого, что по-прежнему считал себя порядочным человеком. Поначалу я думал, что происшествие на окраине заповедника изменит меня, повлияет на мой характер или индивидуальность; казалось, что меня будет преследовать чувство вины, ужас перед совершенным преступлением. Но ничего не изменилось. Я остался прежним. О смерти Педерсона, как и о найденных деньгах я думал много и напряженно, но лишь когда вспоминал о них. Мою повседневную жизнь события эти совершенно не затрагивали. Так что самым верным способом отвлечься от мучительных переживаний было перестать вызывать в памяти эти волнующие эпизоды.

Я понимал, что совершенное мною преступление подпадает под определение аномалии. К этому злодеянию меня подтолкнули чрезвычайные обстоятельства, не подвластные моей воле, и потому в душе я готов был оправдать свои действия и даже простить себя.

Но как воспримут это другие? Если что и беспокоило меня в тот момент, так это вовсе не страх перед разоблачением, не кража денег и даже не воспоминания об убийстве. Причина моих волнений была связана с Сарой. Сможет ли она понять и принять мой поступок?

Я чувствовал, как поддувает из окна. Пластиковая изоляция, которая была проложена во внешней раме, местами поистерлась, и ветер трепал ее лохмотья. Я видел, как родные и близкие Педерсона о чем-то разговаривали на автостоянке. Они окружили Рут и по очереди обнимали ее и утешали. Мужчины жали друг другу руки. Наконец все расселись по машинам, выехали со стоянки и медленно двинулись по Мейн-стрит к западной окраине города.

Они возвращались к дому Педерсонов. Я живо представил себе их ленч за большим деревянным столом в кухне — жаркое и салат из бобовых, холодный филей и картофельные чипсы. Подадут горячие напитки — чай, кофе, шоколад, а на десерт — морковный пирог, желе и шоколадное хрустящее печенье. Рут Педерсон, уже переодевшаяся из черного платья, будет сидеть во главе стола и наблюдать за гостями, следить, чтобы закуски хватило всем. Гости будут подчеркнуто любезно что-то тихо говорить ей, а она с мягкой улыбкой будет их слушать. После трапезы все кинутся помогать ей убирать со стола, мыть посуду, расставляя ее потом совсем не по тем шкафчикам. И, когда день начнет плавно переходить в вечер и со стороны заповедника станут подкрадываться сумерки, они по одному разбредутся, возвращаясь к собственной жизни, и Рут останется одна в пустом доме, предоставленная самой себе.

Я и это мог представить — как она сидит в доме, утонувшем в сумерках; гости ушли, убрав все за собой, и из-за их услужливости ей теперь нечем себя занять, остается лишь снова окунуться в свою печаль. Странно, но, даже рисуя в воображении столь безрадостную картину, я не испытывал ни угрызений совести, ни чувства вины перед этой женщиной, мне было жаль ее, да и только. Я лишил ее мужа; никогда бы не подумал, что смогу жить с ощущением столь тяжкого греха. И что же — жизнь моя продолжалась.

Я опустил жалюзи, допил кофе и выбросил стаканчик в корзину для мусора. Потом сел за стол, включил лампу, вытащил из кармана рубашки ручку и погрузился в работу.

В тот вечер, возвращаясь с работы домой, я поехал кружным путем, мимо заповедника. Я обогнул его с севера, потом заехал с запада и медленно двинулся вдоль южной границы парка. Только-только начинало темнеть, и я включил фары дальнего света, внимательно разглядывая обочину дороги в поисках наших следов. Их не было; все, что хоть как-то свидетельствовало о нашем здесь пребывании, даже вмятины от шин грузовика Джекоба, было глубоко запрятано в снежных сугробах.

Проезжая мимо фермы Педерсона, я обратил внимание на светящиеся окна дома. Колли снова сидела на крыльце. На этот раз она почему-то не залаяла — просто, навострив уши и медленно вращая худой остромордой головой, долго глядела вслед проезжавшей мимо машине, которая следовала в сторону моста.

Прошла неделя. За это время я дважды разговаривал с Джекобом по телефону, но не виделся с ним. Разговоры наши были сжаты, они крутились в основном вокруг Педерсона и заканчивались взаимными заверениями в успехе нашей аферы. С Лу я не беседовал ни разу.

В четверг днем я сидел на рабочем месте, когда в моем офисе появилась Сара. Она раскраснелась от мороза, румянец придавал ей злобный вид, в ней чувствовалась какая-то нервозность: глаза бегали, руками она непрерывно что-то подправляла — то волосы, то брови, то одежду; глядя на нее, я сразу понял: что-то случилось. Я тут же встал и, выйдя из-за стола, помог ей снять куртку. На Саре было одно из ее платьев для беременных — флотилия крошечных суденышек движется по морю бледно-голубой дешевой ткани. Платье были присобрано на животе, который от этих складочек казался и вовсе необъятным. Я не мог удержаться, чтобы не уставиться на него; он напоминал мне какой-то гигантский фрукт. Внутри был ребенок: теперь всякий раз, стоило мне взглянуть на ее живот, как меня посещала эта мысль, вызывая неприятные ощущения в собственном желудке.

Сара тяжело опустилась в кресло возле моего стола — на нем обычно сидели клиенты нашего магазина, когда приходили ко мне просить об отсрочке платежей по счетам. Волосы ее были уложены вокруг головы, губы она подкрасила темно-красной помадой.

— Лу проболтался Ненси, — выпалила она.

Я подошел к двери и поплотнее прикрыл ее. Потом вернулся к столу.

— Я встретила ее в бакалейной лавке, — продолжила Сара. — Я зашла купить яблочного пюре и как раз рылась в сумке, пытаясь отыскать купон на скидку, который вырезала из газеты, когда вдруг сзади подошла Ненси и спросила, зачем я занимаюсь такой ерундой.

— Она имела в виду купон?

Сара кивнула.

— Она сказала, что с таким новогодним подарком не стоит так мелочиться.

Я нахмурился.

— Она говорила это прямо у кассы. Словно комментировала прогноз погоды.

— А ты что ей ответила?

— Ничего. Я сделала вид, что не поняла ее.

— Хорошо.

— Но она догадалась, что я знаю, о чем идет речь. Мне кажется, она уловила, что я поняла ее намек.

— В конце концов, мы ведь предполагали, что Лу все ей расскажет, не так ли?

— Я хочу сжечь деньги.

— Я имею в виду, что рано или поздно ей все равно пришлось бы узнать об этом.

— Мы совершили ошибку, Хэнк. Признайся в этом. Мы вляпались по уши.

— Мне кажется, ты излишне драматизируешь события, — сказал я и потянулся через стол, пытаясь взять ее за руку, но Сара резко отдернула ее. Я пристально посмотрел на жену. — Ну, хватит, успокойся.