Альберто Марини - Консьерж Страница 24

— Посмотрим, как далеко мы с тобой зайдем…

Он вернулся к шкафу. Колготки оказались настоящим испытанием, не только из-за их количества, но и из-за тонкости процесса: было крайне сложно обработать их внутри, не повредив. Пару раз листья крапивы разрывались, и ему приходилось выворачивать тончайшее изделие, чтобы убрать остатки растения.

С тех пор как Киллиан начал тайно проникать в дом Клары, он не испортил там ни одной вещи непреднамеренно. В 00:46 этой ночью это произошло впервые, и, хотя речь шла всего лишь о паре колготок, его это задело.

— Так больше нельзя, Клара. — Он резко выдохнул. — Я изо всех сил стараюсь, но рано или поздно ошибусь… Я же человек…

Он скомкал порванные колготки в руке и засунул их в карман, подумав, что с таким количеством вещей девушка не скоро заметит пропажу, если вообще заметит.

— Даже думать не хочу, что будет, если однажды ты откроешь глаза и увидишь меня здесь, в твоей квартире.

Но на самом деле он думал об этом и именно по этой причине хранил в тайнике под кроватью скальпель. Сама мысль о том, чтобы доставить девушке физическое страдание, отталкивала его, отталкивала почти так же сильно, как ее прекрасная улыбка. Насилие с ним не сочеталось, и он мог прибегнуть к этому средству только в крайнем случае. Физическая жестокость казалась чем-то примитивным, вульгарным. Жестоким может быть каждый; в том, чтобы толкнуть, ударить кулаком или ножом, нет интеллигентности, утонченности. Он не понимал тех, кто называет бокс искусством, ведь это грубая форма нанесения боли, которая требует отличной техники, но не психологии или глубокого анализа. Наоборот, незаметно и осторожно вмешиваться в чужую жизнь — это искусство, это сложная задача, решение которой и есть источник настоящего удовлетворения. Убить или ранить может любой, но играть с чужой жизнью, менять настроение, состояние души или даже судьбу человека, оставаясь при этом в тени, — одним словом, быть богом может далеко не каждый.

— Ради твоего блага, и моего тоже, надеюсь, что ты правильно отреагируешь, Клара.

Киллиан закончил с колготками, а в пакете оставалось еще множество листьев крапивы. И, несмотря на очень позднее время, он решил, что не даст им пропасть.

Киллиан перешел к футболкам, тоненьким, от Кельвина Кляйна, обработал джинсы «Донна Каран» и несколько цветных блузок «Александр МакКуин». Черные он не трогал, потому что на них ворсинки крапивы могли быть видны.

Консьержу хотелось пройтись и по постельному белью, на котором спала Клара, но он не хотел лишать себя удовольствия уснуть рядом с ней, обнаженным, этой ночью. Конечно, жжение его не пугало, но если на следующий день у него появится покраснение кожи, как у Клары, это будет выглядеть подозрительно.

Содержимое пакета закончилось в 1:34, и нетронутыми остались лишь несколько вещей в шкафу. Он был доволен. Вероятность того, что Клара выберет именно те вещи, которых он не коснулся, была практически нулевой; если, конечно, ей не взбредет в голову пойти на работу без нижнего белья.

— Посмотрим, как справится твоя нежная кожа… Ты ведь мажешься кремами, да?

Настало время воспользоваться кислотой для прочистки труб. Киллиан понимал, что, если он хочет оставаться в тени, нужно быть осторожным. Слишком сильная реакция — и любой врач захочет докопаться до причины ожога. Он не должен подвергать себя риску: на коже Клары не должны появиться язвы, достаточно будет легкого, но очень неприятного раздражения.

Работа закипела в ванной. Он налил по две капли кислоты в каждый из трех флаконов геля для умывания, потом в подтягивающие кремы для ног и ягодиц, в диспенсер с жидким мылом, в отшелушивающий крем, в гель для интимной гигиены — в этом случае количество было уменьшено до одной капли, — в стеклянную бутыль с маслом для тела, в тюбик с кремом для рук. Дезодорант он пропустил, потому что отверстие распылителя было слишком маленьким. Порывшись в косметичке, которая лежала за зеркалом, он добавил несколько капель кислоты и в крем от раздражений на коже. Если все пойдет по плану, Клара вернется с работы вся в сыпи от крапивы и воспользуется этим средством.

В 2:34 он закончил подготовку к первой настоящей лобовой атаке. Атаке, стратегически распланированной на сорок восемь часов и состоящей из нескольких последовательных действий. Атаке, которая должна была завершиться нокаутом.

Киллиан прошелся по квартире, еще раз осматривая плоды своего труда, и остался доволен. Мошки, крапива, кислота. Обратный отсчет начался.

В 2:46 он почистил зубы щеткой Клары и собственной зубной пастой; впервые он был уверен, что не проиграет. Потом помочился и пошел в спальню.

Несмотря на усталость, заснуть не удавалось: он был слишком взволнован и возбужден мыслями о том, что произойдет в ближайшие несколько часов.

Он смотрел на спину Клары, практически полностью открытую, и думал о ее коже, гладкой, чистой, великолепной. Он думал, что если все получится, то она не скоро вновь будет так выглядеть.

Ему не хотелось терять возможность ощутить эту кожу своим телом в последний раз на ближайшие — хоть бы! — несколько недель. Киллиан обнял ее сзади, обхватив руками живот и прижавшись грудью к ее спине.

В 3:30 он ослабил тесные объятия. Заснуть так и не получалось. Он решил еще немного продлить удовольствие и насладиться близостью с Кларой, как делал каждую ночь. И снова презерватив остался лежать в кармане брюк, а Киллиан вспомнил об этом, когда дело было уже сделано. Его не беспокоил риск подхватить какую-нибудь болезнь: здоровье Клары не вызывало сомнений. Что его тревожило — так это вероятность, что он оставит какую-нибудь улику, какой-то след своего пребывания.

Киллиан раздел девушку и влажной губкой тщательно вытер ее кожу, действуя осторожно и, как ему казалось, умело — его рука комфортно двигалась в промежности. Никогда раньше он не был так близок к тому, чтобы сделать женщине приятное, и он вдруг почувствовал злость, потому что она была в наркотическом сне. Нет, ему не хотелось доставить Кларе удовольствие, но он чувствовал любопытство, хотелось знать, какую реакцию способны вызвать его руки. Безусловно, проверить это не удалось бы. Девушка крепко спала и не отвечала на его нежные прикосновения, которыми он уничтожал следы смазки и того, что осталось в ее теле после их близости.

Покончив с интимной гигиеной, он перешел к коже всего ее тела. Теоретически, дезодорант без запаха гарантировал, что никаких улик не останется, но ему хотелось довести вмешательство до идеала. Смочив губку в жидком мыле с добавленной в него кислотой, он прошелся по всей спине, животу, ногам, распределяя яд по коже Клары.

На шее девушки уже появилось легкое покраснение — след от крапивы. Он вновь ощутил острый, сильный прилив удовлетворенности.

Крапива действовала, но насчет эффекта кислоты он пока не был уверен, оставалось какое-то детское любопытство. Чтобы прояснить и этот вопрос, он провел губкой по своему животу, слева, от пупка до тазовой кости. Через несколько часов он узнает, что чувствует Клара каждым сантиметром своей кожи. Ему хотелось, чтобы ощущения были неприятными, насколько это возможно…

Киллиан обсушил тело девушки и снова надел на нее трусики и ночную рубашку.

Потом он сам оделся; оставаться не было смысла, он все равно не мог заснуть, а если бы и мог, через полчаса пришлось бы просыпаться.

Из квартиры 8А он вышел в 3:50, вошел в лифт и, не задумываясь, стал спускаться вниз. Этим утром ничто не заставит его подняться на крышу.

9

Это было совершенно исключительное утро. Впервые в жизни — никакой необходимости заряжать пистолет, крутить барабан и приставлять дуло к виску. Этим утром у него не было никаких сомнений в значимости собственной жизни, ни малейшего желания играть в страшную «русскую рулетку». Сегодня он хотел жить, ведь этот день стоил того, чтобы прожить его. Киллиан чувствовал, что Клара уже заняла в его мире особое место и направляет все его существование в новое, прежде невиданное русло. Конечно, с тех пор, как он начал опасную игру со смертью, ему не раз приходилось испытывать то, что психологи называют эйфорией. В эти моменты жизненная энергия струилась по его венам так же, как у всех нормальных людей. В такие дни ему удавалось принять решение в пользу жизни, не вставая с кровати; не нужно было подниматься на крышу, балансировать на краю моста или платформы метро. Бывало, что он принимал решение — абсолютно серьезно, без малейшего притворства, — находясь в своей каморке, в квартире какого-нибудь соседа или просто гуляя по улице. Но всегда, абсолютно всегда он, пусть на секунду, испытывал сомнение.

И только в это утро он не сомневался даже полсекунды. Он был уверен. По сути дела, этим утром он не стал заигрывать со смертью впервые с тех пор, как ему исполнилось семнадцать лет.