Ингер Фриманссон - Крысоловка Страница 24

Томас, да. Который час? Для почты еще рано. Нет, нужно собраться. Она принялась читать текст вслух, чтобы сохранить концентрацию. Четыре страницы. Пять. Затем взгляд скользнул по комнате, к двери в кухню.

– Хватит! – подумала вслух.

Буквально заставила себя прочесть несколько страниц. Ни одной ошибки. Внезапно поймала себя на том, что опять смотрит в сторону кухни. Сидит и таращится, приоткрыв рот. Будто тот умственно отсталый мальчик, живший с ними по соседству, когда она была ребенком. Мать постоянно одергивала: «Роза, закрой рот, а не то станешь как Кони».

– Работа! – произнесла она громко.

Встала, закрыла дверь. Тугая, неподдающаяся дверь полностью не закрылась. К тому же ситуация странная, ведь дверь-то обычно нараспашку. Прочитала еще восемь страниц. Ну хоть бы что интересное происходило в тексте! А то какое-то переливание из пустого в порожнее. Нужно так и сказать Оскару Свендсену. Не книга, а полный провал. Какой запланирован тираж? Оскар, конечно, съязвит в ответ. Мол, Роза простой исполнитель. Не корректорское это дело лезть в финансы и издательскую стратегию. Она в этом ничего не смыслит.

Вспомнилось костлявое, лопоухое лицо Оскара. Рубашка поло и пиджак. Невольно представила его жену. Спальня. Оскар со спущенным исподним…

Содрогнулась от отвращения и отложила ручку.

Постояла на кухне, тихо, затаив дыхание. Слышны ли звуки, помимо птичьего пения? Лазоревки и большие синицы с рассветом подали голос. Позже к ним присоединился черный дрозд.

Моя любимая птица. А знаете, я люблю черных дроздов.

Нет, черт тебя взял! С какой стати я должна знать, какое мне дело?!

А знаете… До чего избитый оборот. Наверняка из какого-то местного диалекта. Некоторые вечно вставляют «а знаете» куда надо и куда не надо. Курт Людинг так любил выражаться. Он родом из северо-восточных земель, куда перебралось его издательство. И что это вдруг вспомнила про него? Ведь и встречались-то считанные разы. Титус приглашал домой знакомых из издательского мира, кто был ему наиболее симпатичен. Вспомнилось платье, которое она тогда надела. Белое, с короткими рукавами и с широким поясом-вставкой, который она пришила сама. Роза была счастлива. Титус ее обнял, он так и лучился гордостью. За столом нежно поглядывал на нее. Всплыли слова, которые тогда сказал Курт Людинг:

– А знаете, что, по-моему, вы красавица?

Наверняка задумывалось как комплимент. Но Роза отнеслась к этим словам иначе.

Сидела на полу. Обессиленная, погруженная в себя. Все вокруг кружилось и плыло. Сидела, пока не отпустило. Затем легла ничком на голый пол. Голову набок, ухо прижала к щели между люком и полом.

Снизу – ни шороха.

«Умерла, – подумалось безразлично. – Ингрид Андерссон умерла».

Да там ли она вообще?

И вновь то самое ощущение нереальности. Огладила ладонью пол, в большой палец впилась заноза. Когда она въехала в этот дом, пол был покрыт тусклым, стертым линолеумом. Под ним дощатый пол, довольно приличный, но занозистый. Она содрала линолеум, отшлифовала доски. Наверное, пропустила кое-где. Обычно здесь лежит ковер. Сейчас сушится на крыльце, и непонятно, как долго он там будет висеть. Такая сырость.

Лежа на животе, медленно вытянула руку. Смотрела, как та, сама по себе, ползет к кольцу в полу.

– Нет, – велела она.

Но словно была уже не властна над собственным телом. Пальцы уже достигли цели. Нащупали прохладный металл, цепко сомкнулись вокруг кольца.

Села на корточки. Глядя в сторону, открыла люк.

Ингрид

Скрежет и водопад слепящего света. Она лежала, сжавшись, закутавшись в одеяло. Ноги точно ледышки. Тонкие носки совсем не греют. Она села, попыталась заговорить:

– Роза?

Сдавленное, уродливое кваканье.

Пятно вверху обрело форму. Короткие светлые волосы, впалые щеки.

Ингрид соскользнула на пол и метнулась к свету. Не выключай, не закрывай, постой. Глядела вверх. На лицо, парящее над ней.

– Прошу, – с трудом выговорила она. – Я упала… Похоже, руку сломала. Прошу, помоги…

Восковое лицо. Глаза неподвижные, точно эмалевые.

– Прошу, ты…

Грохот упавшего люка. Точно удар. Ингрид закричала, слыша, как срывается на визг ее голос:

– Нельзя так! Мне нужно выйти, мне нужно домой! Роза! Открой люк!

Слова отскакивали, как камни.

На кухне светло. Вот и все, что она заметила. День. Значит, она провела здесь всю ночь. Здесь, внизу. А Роза – наверху. Ведь это ее дом. Роза знала, что она в подвале. Сомнений не осталось. Но почему она захлопнула люк? Что она собирается сделать?

Помещение Ингрид не успела рассмотреть. Когда люк открылся, все ее существо устремилось вверх, к узкому, точно звериная мордочка, лицу. Эту женщину когда-то любил Титус. Обнимал ее, ласкал, успокаивал. Неужто не догадывался о ее темной стороне? Или у Розы временное помешательство? Может, ее так потряс визит Ингрид, что помутился рассудок? Но ведь она должна прийти в себя? Конечно, придет. Так что следует соблюдать осторожность, чтобы не усугубить ее состояние.

Титус скоро примется ее разыскивать. Будет звонить по телефону, пока кто-то не ответит. Хватит ли в мобильнике заряда? Наверное, на какое-то время. А что, если Роза отыскала телефон и отключила? Тогда Титус только сильнее забеспокоится. Позвонит Розе, чтобы узнать, что произошло. Но тут она вспомнила, о чем думала несколько часов назад, и разрыдалась. Роза спокойно может заявить, что Ингрид ушла. Или что вообще никогда не приходила. Но тогда Титус позвонит в полицию. И полиция пришлет патруль, отрядит поисковый отряд. Они явятся и все тут перероют. Ингрид будет кричать, шуметь, ее услышат. У немецких овчарок слух исключительный. И нюх. Возьмут след по запаху, по вещам, которые ей принадлежали. «Принадлежат, – поправила она себя, – принадлежат. Это мои вещи. Собакам дадут обнюхать мои вещи, и они возьмут след. Доберутся до кухни, а затем кинутся к люку. И сделают стойку, и примутся лаять».

Она мерзла сильнее прежнего. Сползла с кровати, несколько раз присела. Кровь должна циркулировать. От движений тут же разнылась рука. Стиснула челюсти так, что зубы заболели.

– Эй, там! – заорала. – Эй, ты, наверху, слышишь меня?! Открой люк!

Время шло. Все та же густая тьма. Ей нужно пописать. Перебралась к краю кровати, спустила брюки, села на корточки. Несколько вымученных капель. И пить, все сильнее хотелось пить. А вдруг Роза больше не откроет? Мысль обжигала мозг. А вдруг Роза больше никогда не откроет этот проклятый люк? И не даст ей ни еды, ни воды. Не появится, пока она…

Нет. Не будет этого. Она должна стараться думать позитивно, пусть это и не в ее характере. Она законченная пессимистка. Титус постоянно корил ее: «Вечно ты видишь все в черном свете».

– Не буду! – пообещала она себе. – Как только выберусь отсюда, стану жизнерадостным и позитивным человеком. Ты еще увидишь, Титус, еще увидишь!

Титус ее спасет. Ее любимый, больной Титус. Беспокойство за нее придаст ему сил. Он выйдет из больницы и организует ее поиски. Скоро, совсем скоро она будет свободна.

Ингрид забралась на кровать, откинулась на спину. Сейчас кровать – ее безопасная гавань. Темнота душила, давила на глаза. Широко распахнув их, она неотрывно смотрела на четырехугольный контур света. Прислушивалась к шуму в доме Розы. Что это? Кто-то царапается. Прямо под ней. Скрежет. Кто-то грызет в темноте.

Резко села на кровати, спина как струна.

Закричала.

Роза

Незнакомая женщина стояла прямо под люком, грязная, опухшая. Как свинья. Хрюкает, визжит. Воняет свинячьей мочой и рвотой. Роза всматривалась, пытаясь осознать увиденное. Женщина все еще в подвале.

Больше смотреть нет сил. Захлопнула люк.

Мысли кружили в голове, роились, жужжали, будто пчелы. Будто в голове завелся пчелиный рой.

Этого не может быть. Что она здесь делает? Уничтожает снова. Однажды уже уничтожила мою жизнь. И вот вернулась и снова взялась за старое. Это невыносимо. Невыносимо!

Читать. Ей нужно читать.

Ушла в гостиную. Еще четыре страницы. Отложила в сторону, к вычитанным. Дело едва продвигалось. Кипа непрочитанных страниц толщиной с полдюйма. А готовых – всего несколько миллиметров.

Соберись, Роза. Ты справишься.

Заставила себя прочесть еще четыре страницы. Потом показалось, что где-то шумит мотоцикл. Посмотрела на часы. Половина первого. Накинула куртку, вышла на улицу. Было пасмурно, в воздухе висела холодная морось. Потрогала ковер, раскинутый на ограде крыльца. Ковер был мокрый насквозь, весь в хвое и старой листве.

К почтовым ящикам она почти бежала.

Почтовый автомобиль уже стоял там. Почтальон вскинул руку и чем-то помахал:

– Вам открытка. Как я погляжу, издалека.

– Благодарю.

Не глядя, сунула в карман. Почтальон улыбался ей. Левый резец чуть сколот.

– Прохладно сегодня.

– Да.

– Весна запаздывает.

– И пусть себе, – услышала она свой голос. – Я занята по горло.