Карл Хайасен - Клинический случай Страница 29

– Как вы думаете, как она туда попала? – прибавляет его напарник.

– И что с вашим лицом, мистер Таггер? – спрашивает Хилл.

Нет, я не впадаю в панику. Я говорю:

– Офицеры, я хотел бы заявить о краже со взломом.

15

Я с трудом умещаюсь на диване Эммы – ноги торчат.

Она прикрывает их простыней и подкладывает мне под голову подушку. Она говорит, что у меня легкое сотрясение мозга; этот диагноз она поставила на том основании, что у меня закружилась голова, меня вырвало и я без чувств рухнул у нее на пороге. Она сообщает, что два года ходила на курсы медсестер, пока не переключилась на журналистику, и я уверяю ее, что она бы стала отличной медсестрой. Она виновато оглядывает мой малиновый шнобель, но я заверяю, что другой человек ударил меня гораздо сильнее, чем она.

Час ночи; из магнитофона Эммы звучит «Радиохэд»[66] – вот так сюрприз.

Она сидит в кресле, скрестив ноги, на носу у нее очки для чтения, на коленях пятнистая кошка, а на ногах – гольфы, поэтому ногти ее мне не увидеть. Я закрываю глаза и молюсь, чтобы чудовищная головная боль прошла. А пока что я рассказываю Эмме про разборку с Джеем Бернсом на борту «Рио-Рио»; его труп нашли семь часов спустя за рыболовным магазином на Пеликаньей дамбе. Грузовик с мушкой давал задний ход и наехал на бывшего Блудливого Юнца, чья хвостатая тыква самым неподходящим образом очутилась под правым задним колесом. Как его угораздило там оказаться – именно с этим вопросом детективы Хилл и Голдман заявились ко мне в квартиру. Хилл полагал, что Джей Бернс, принявший убойную дозу алкоголя и наркотиков, скорее всего, сам угодил под колеса. По версии же Голдмана кто-то напал на Джея Бернса, избил его и специально подложил под грузовик. Патологоанатом не смог прояснить дело; месиво, когда-то бывшее черепом клавишника, не давало возможности установить, били ли его по голове до того, как переехали.

Эмме понравился мой рассказ о том, как я оказал содействие полицейским, поведав им о своем визите на яхту (хотя я не сказал, о чем спрашивал Джея, и умолчал о его истерике), кроме того, я сообщил им точное время своего прихода и ухода с пристани. И Хилл, и Голдман, кажется, поверили, что я всего-навсего брал у Бернса интервью для статьи о его лучшем друге, покойном Джеймсе Брэдли Стомарти.

– Иными словами, они тебя не подозревают, – подводит итог Эмма.

– Я предпочел бы услышать в твоем голосе больше облегчения.

– Тот парень, который к тебе вломился, – как думаешь, что ему было нужно?

– Кто знает… Может, картины Шагала?

– Джек, это ведь не я пришла в гости среди ночи.

– Да, да. Но ты мой редактор. Я подумал, ты должна знать о случившемся.

Жалкая ложь. Вообще-то я сам не знаю, почему приехал к Эмме. Я плохо помню, как добрался сюда. Я таращусь на покрытые лаком сосновые балки на потолке и признаюсь:

– Мне больше не к кому было пойти.

С кошкой на руках она выходит из комнаты. Через пару минут возвращается с полотенцем, в которое завернуты кубики льда. Накрывает компрессом мой лоб и глаза.

– Не холодно? – спрашивает она.

– Почему ты отказываешься переспать с Хуаном? С ним все спят.

– Даже ты?

– Я имел в виду женщин, Эмма. Это потому, что он пишет о спорте?

– Нет, потому, что он твой лучший друг.

– Хуан – настоящий джентльмен. Он никогда не рассказывает мне о своей интимной жизни.

– Тогда откуда ты знаешь, что мы не переспали?

– Я у него обманом выведал.

– Вот как? – переспрашивает Эмма. – С какой стати?

Я украдкой подглядываю из-под полотенца, не обиделась ли она.

– Ты же мой босс, а он мой лучший друг, – отвечаю я. – Если у вас наметится что-то серьезное, это затронет мою жалкую маленькую вселенную. Это единственная причина, по которой я хотел выяснить…

– Вступаем ли мы в половые отношения?

– Что за терминология, Эмма? С уроков биологии?

– Ебемся ли мы? – резко уточняет Эмма. – Так лучше?

Я сажусь и прижимаю пальцы к ушам, чтобы не вытекли мозги.

– Не волнуйся, я не спрашивал Хуана о пикантных подробностях. У тебя есть экседрин?

Эмма приносит мне три таблетки аспирина и стакан воды.

– Ляг. Тебе станет легче, – говорит она.

Растянувшись на диване, я объявляю:

– Тебе надо вернуться на курсы медсестер. Ты рождена для этой профессии.

– А ты, Джек? Ты сейчас с кем-нибудь спишь?

– Что, прости? – Я снова хочу сесть, но Эмма заходит сзади и прижимает мои плечи к дивану.

Она говорит:

– А что такого? Раз уж ты знаешь о моей интимной жизни…

– Нетушки. Я знаю, что ты не спишь с Хуаном, а ты знаешь, что я не сплю с Хуаном. Мы квиты.

– Я бы на твоем месте не была так уверена, Таггер.

Должен признаться, мне нравится, как Эмма смеется.

Мне нравится у нее дома – намного лучше, чем в приемном покое «Милосердия». Мне даже приятно, что она не позволяет мне встать…

Боже, Джек, завязывай с этим. Ты не сможешь спасти Эмму, если в самое ближайшее время снова не станешь брюзгливым говнюком из ее рабочих кошмаров. Но когда она извиняется за то, что дала мне по носу, я отвечаю, что заслужил трепку.

– Я нехороший человек, – признаюсь я. – Я увидел твои разноцветные ногти, и меня одолела зависть. Потому что глубоко в душе ты творческая личность, беспечная и веселая. А я представить себе не мог, что такое возможно.

– Тебе не вредно столько разговаривать? – спрашивает Эмма.

– Не могу поверить, что Джей Бернс мертв. Черт возьми, просто в голове не укладывается. Послушай, не хочешь прокатиться?

– Джек, уже поздно. Тебе надо отдохнуть.

– Надень туфли. И побыстрее.

Первыми на место заявились полицейские, затем там побывал кто-то еще. Я показываю Эмме, где желтая полицейская лента, намотанная на ограду пристани, была порвана, а потом неумело склеена. Я срываю ленту, скатываю ее в комок и швыряю в урну. Мы поднимается на борт «Рио-Рио».

Кто бы ни обчистил каюту, он был достаточно умен и дождался, пока полицейские придут и уйдут. Здесь царит хаос, но когда я был тут тридцать часов назад, порядка было ни на йоту больше. Порножурналы, коробки из-под пиццы и музыкальные журналы, как прежде, раскиданы по полу. Прибавьте сюда нестираное барахло, вываленное из ящиков и шкафов, и пару емкостей с чем-то весьма неаппетитным в холодильнике.

Мы с Эммой спускаемся по узкому трапу и начинаем осторожно прокладывать себе путь через разбросанный хлам. Я иду первым, шагаю осторожно. Эмма бодрится и стискивает мне руку. Первоочередная наша задача – включить кондиционер, потому что в каюте воняет мочой, пивом и грязными носками.

– Что мы ищем? – шепчет Эмма.

– То, что не нашли плохие парни.

Думаю, один человек не смог бы справиться с таким здоровяком, как Джей Бернс. Значит, после того как они обыскали яхту, они отправили ко мне бритого злоумышленника на тот случай, если я выманил – или просто украл – какую-то важную улику.

Сорок пять минут мы с Эммой шарим по каюте, но не находим ничего, кроме пакетика с отсыревшей коноплей – очевидно, злодеи решили, что ее уже не раскурить. А вообще-то похоже, что каждый ящик, каждый шкаф, каждый закуток воры уже обшарили до нас, перетряхнув все содержимое. Мы поднимаемся на палубу и, взяв фонарик из запасов Джея, проверяем ведра с наживкой и машинное отделение. С панели над штурвалом свисают провода – судя по всему, плохие парни прихватили с собой оборудование: скорее всего, УКВ-передатчик, эхолот и систему радионавигации. Хотели инсценировать обычную кражу – им явно не удалось.

Я показываю Эмме выдранные провода, а затем выключаю фонарик.

– И что теперь? – спрашивает она.

– Думаю, надо написать некролог.

– Джек!

– Прости, я забыл. Он не котируется.

– Ну разве что короткую заметку в Городские Новости, – говорит Эмма.

Извини, Джей, но так обычно и бывает. В газете нет места для второразрядных музыкантов, пусть даже и мертвых.

Голова раскалывается. Я аккуратно сажусь у штурвала на палубу яхты Джимми Стомы. Я спрашиваю себя, к чему приведет эта череда кровавых событий, которую я породил, заявившись к Джею Бернсу и пристав к нему с вопросами о тайных музыкальных экзерсисах Джимми. Я помню страх в его залитых алкоголем глазках, когда он спрашивал меня, жив ли еще Билли Престон, и теперь чувствую себя отвратительно – не надо было его дразнить, что он, мол, пережил Франца Кафку и Джона Леннона. Вдруг от всего этого он разволновался не на шутку и совершил необдуманный поступок: например, позвонил Клио Рио, предупредил, что я сую нос не в свои дела.

Эмма чихает в темноте.

– Извини. Я отвезу тебя домой, – говорю я.

– За что ты извиняешься? Это…

– Забавно?

– Интересно, Джек. Я целыми днями торчу на этих нудных собраниях или сижу, как дура, уставившись в монитор. Я первый раз на месте преступления.

– А что, Хуан не водил тебя на матч «Марлинов»?