Питер Джеймс - Одержимый Страница 3

Снова раздался голос редактора:

– Десять секунд.

– Мардж, я боюсь, нам придется на этом остановиться, – сказал Майкл. – Надеюсь, я вам сколько-нибудь помог. – Он щелкнул выключателем и стащил с головы наушники. По спине текла струйка пота. Аманда Кэпстик улыбнулась ему через окно и показала большой палец в ободряющем жесте: «Молодец».

Он улыбнулся ей в ответ и пожал плечами, потом последним глотком допил остатки чуть теплого кофе. Дверь студии открылась, и в ее проеме показался Крис Бимиш, редактор: шесть футов роста, борода, глаза маленькие и красные от усталости. Он задумчиво, словно в замедленной съемке, кивнул.

– Как прошло? – задал Майк свой еженедельный вопрос.

Бимиш выдал свой еженедельный ответ:

– Хорошо. Хорошая программа. Думаю, слушателям понравилось.

– Я был не в форме, – сказал Майкл. – Мне показалось, я взял слишком сухой тон.

– Нет, им понравилось, – повторил Бимиш. Он всегда с легкостью расписывался за триста восемьдесят две тысячи слушателей программы.

– Замечательно, – сказала Аманда Майклу через несколько минут, когда они проходили мимо охранника в пустынном фойе. – У вас весьма располагающий стиль общения со слушателями.

Он улыбнулся:

– Спасибо, но сегодня была моя не самая лучшая игра.

– Я бы хотела использовать кусочек вашей передачи в моем фильме.

– Конечно.

– Мы можем попробовать заснять это в реальном времени, чтобы ухватить спонтанность процесса. – Она помолчала, затем спросила: – Когда-нибудь думали о собственной телевизионной передаче? Как «В кресле психиатра» Энтони Клэра?

– Не уверен, что люди нуждаются в медиапсихиатрии, – ответил Майкл. – По правде говоря, у меня большие сомнения на этот счет. Десяти минут недостаточно. И даже получаса. Я начинаю думать, что приношу больше вреда, чем пользы. Трудно разговаривать с человеком, не имея возможности увидеть выражение лица, оценить язык движений. Вначале я надеялся, что смогу показать людям, чем полезна психиатрия. Теперь я в этом сомневаюсь.

Они подошли к дверям. Майкл чувствовал запах духов Аманды: тонкий аромат с мускусным оттенком. Он очень нравился ему. Через мгновение она исчезнет, а он поедет домой, навстречу еще одному одинокому вечеру. Разморозит что-нибудь из «Маркса энд Спенсера», посмотрит, что есть хорошего по телевизору, попытается что-нибудь почитать, или займется бумажной работой, или…

…напишет отчет, который затребовал от него коронер.

Ему отчаянно хотелось задержать ее подольше, но он так давно не разговаривал с женщинами на отвлеченные темы, не касающиеся работы, что способность к легкому общению, если она когда-то у него и была, исчезла без следа. И еще он боялся, что она замужем, и тайком бросил взгляд на ее пальцы.

Колец Аманда не носила. Ее руки были неожиданно маленькие и худые, лак на ногтях облетел, будто ее ничуть не заботила собственная внешность. Он счел это добрым знаком. Он с подозрением относился к совершенству. Слишком многие его пациенты грешили максимализмом в этом вопросе. Он любил, когда люди дают себе в чем-то послабление.

– Может быть, выпьем чего-нибудь, если у вас есть свободная минута? – спросил он и сам удивился, как легко это ему далось.

Их глаза встретились. У нее были красивые глаза, темно-синие, полные жизни. Она улыбнулась, взглянула на часы, затем отвела взгляд.

– Спасибо, но я… у меня встреча в восемь.

– Ничего, все в порядке, – сказал Майкл, скрывая разочарование за беспечной улыбкой и спрашивая себя, с каким молодым красавцем она собирается встретиться.

По дороге домой, медленно перебираясь в своем «вольво» через мост Патни-Бридж и двигаясь дальше по оживленной улице, он думал об Аманде. И о том, как она улыбалась ему сквозь стекло аппаратной. Он думал о том взгляде, которым она одарила его на выходе из здания. В этом взгляде определенно была симпатия.

Она отказалась от его предложения выпить вместе.

Но разве не было в ее отказе некоторого сожаления?

Ему еще представится случай. Они еще встретятся. Или… черт, он может попытать счастья и позвонить ей завтра. Почему бы и нет?

Ну конечно, ты волен сделать это, доктор Майкл Теннент, только чем ты можешь быть ей интересен? Ты на десять лет старше. Она молодая, яркая, энергичная девушка. Весь мир у ее ног. А ты старпер в «вольво».

Ты даже не можешь больше как следует выполнять свою работу. Доказательство этому в сегодняшней утренней газете. Лучше помолись, чтобы она не попала Аманде Кэпстик на глаза.

Но я ей нравлюсь. Определенно нравлюсь. У нее свидание – и что же?

Он решил позвонить ей утром.

В конце концов, она всегда может сказать «нет».

2

Среда, 9 июля 1997 года

Никто не готовит нас к смерти. Этому должны учить в школе. Вместо этого учителя заставляют нас зубрить, что в прямоугольном прямоугольнике квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Я двадцать пять лет таскаю эту чепуху в голове и так и не нашел ей применения. Они заставляют нас учить, как по-французски спросить дорогу к городской ратуше. Я дожил до тридцати семи лет, и мне ни разу не понадобилось спрашивать дорогу к ратуше, тем более по-французски.

Но они и словом не заикаются о том, что ты будешь чувствовать, когда умрет кто-нибудь из твоих близких. А это обязательно случится с каждым. Это только что случилось со мной. У меня никого не осталось, и я должен справляться с этим в одиночку.

Я слышал, что при этом человек последовательно испытывает ряд чувств. Шок. Отрицание. Гнев. Вину. Безразличие.

Я пережил шок, отмотал его по полной. Я пережил неспособность принять свершившееся. Настало время гнева.

Я гневаюсь на многих. Но больше всего я гневаюсь на тебя, доктор Майкл Теннент.

Потому что ты убил мою мать.

3

– Среда, 9 июля 1997 года. Отчет доктору Гордону Сампсону, коронеру Вестминстера. От Майкла Теннента, доктора медицины, психиатра-консультанта Совета по медицинским исследованиям. Предмет отчета: Глория Дафна Рут Ламарк, ныне покойная.

Покойная стала моей пациенткой в марте 1990 года. До этого она периодически наблюдалась у моего коллеги Маркуса Ренни, психиатра больницы Шин-Парк-Хоспитал – с 1969 года и до его ухода на пенсию в 1990-м. Записи в медицинской карте покойной показывают, что с 1959 года она получала психиатрическую медицинскую помощь и принимала антидепрессивные лекарственные средства. (См. прилагаемый перечень.)

Моя последняя беседа с Глорией Ламарк, имевшая место в понедельник, 7 июля, была чрезвычайно непродуктивна. Я был уверен, что в течение нескольких последних месяцев мы достигли некоторого прогресса и она наконец начала осознавать причины своих трудностей и смирилась с тем, что в силу своего характера не отвечает требованиям актерской профессии. Я пытался убедить ее найти другие интересы в жизни, особенно в области благотворительности, где, как я считал, она могла бы приносить значительную пользу обществу и тем самым вести более осмысленное существование.

По моему мнению, Глория Ламарк была глубоко несчастной женщиной, страдающей расстройством личности, из-за чего она не могла жить обычной социально активной жизнью и фактически превратилась в затворницу. Предпосылки для этого расстройства, очевидно, сложились еще в детском или подростковом возрасте, а крах многообещающей карьеры киноактрисы, произошедший в середине шестидесятых годов, почти наверняка вызвал ухудшение ее состояния.

Майкл отмотал пленку диктофона назад, прослушал начало отчета, затем продолжил:

– В конце пятидесятых – начале шестидесятых годов Глория Ламарк играла ведущие, а в нескольких фильмах – главные роли, но затем ее карьера быстро пошла на спад и завершилась, когда ей не было еще и тридцати лет. Она считала, что причиной этому послужил целый ряд событий, произошедших в ее жизни. Рождение сына Томаса. Распад брака. Интриги некоторых ее соперниц, в особенности актрисы Коры Барстридж, которая – это была навязчивая идея покойной – намеренно отбирала у нее лучшие роли из зависти и желания возвыситься.

По моему мнению, настоящей причиной раннего завершения карьеры Глории Ламарк было ее психическое расстройство. Она была не в состоянии принять реалии своей жизни. Она обладала болезненным самолюбием и требовала постоянного поклонения. Если ее талант подвергался сомнению, она впадала в неконтролируемую ярость и часто причиняла окружающим физический вред.

Свойственные ей перепады настроения, во время которых ее сильно преувеличенное мнение о своих способностях сменялось глубочайшей депрессией, имели признаки маниакально-депрессивного психоза. Покойная содержала большой штат – правильнее было бы назвать его свитой, – главная функция которого заключалась в ублажении ее самолюбия и пестовании ее заблуждения, что она все еще является звездой экрана.