Ричард Хайнс - Хамелеон Страница 3

Пожав плечами, Джон опустил взгляд на мониторы.

— Роберт, все будет хорошо. И именно потому, что мы сможем провернуть сейчас эту операцию, мы должны ее провернуть. Это называется «ловить момент», мой друг.

Болдуин понимал, что все доводы тщетны.

— Замечательно. В любом случае, теперь это не моя ответственность. Если Джонстону удалось получить одобрение совета директоров и вам даже подыскали партнера — одному богу известно как, — не мне становиться на пути такой махинации.

— Махинации? Давай обойдемся без мелодрамы. Правила существуют для того, чтобы их выгибать. Обрати внимание, я не сказал «ломать» — только выгибать.

Болдуин не сдавался.

— Ты ведь сознаешь, как сильно изменился мир после трагедии одиннадцатого сентября. Порой мне кажется, ты просто никак не можешь взять в толк, что на дворе уже не девяностые годы.

— Ошибаешься. На самом деле ничего не изменилось. Мы по-прежнему являемся частью все той же пищевой цепи. Хищники никуда не делись, и чем ты ниже находишься, тем меньше шансов остаться в живых, — Джон повысил голос и начал жестикулировать, подкрепляя свои слова. — Подобно акулам, нам нужно непрерывно находиться в движении. Остановишься — и тебе конец.

— Быть может, твоя позиция осталась прежней, Джон, однако позиция банка изменилась. Будь осторожней, незаменимых людей нет. Это относится даже к тебе. Старина, потом не говори, что я не предупреждал.

С этими словами Болдуин повернулся и отошел.

Джон задумчиво смотрел, как Роберт Болдуин пробирается через лабиринт столов. Этот выпускник Уортонского университета входил в руководство Банка Манхэттен и пользовался всеобщим уважением. К его мнению прислушивались. Редчайший случай — он неизменно ставил интересы банка превыше собственных. Ветеран, проработавший здесь двадцать два года, теперь возглавлял отдел юридических согласований и выполнял функцию строгого цербера.

Много лет назад, когда Джон был еще младшим агентом маленького отдела, юридическое согласование не имело практически никакого отношения к работе. Однако объемы сделок возрастали, вместе с ними взлетал по экспоненте риск, и Филлипсу приходилось все чаще сталкиваться с отделом Болдуина. Юристы бдительно следили за всеми активами банка. Они заботились о том, чтобы сделки совершались по четким, строгим и понятным правилам, без ненужных рисков. Вольные стрелки вроде Джона стонали в жестких рамках.

Маклера на какое-то время вывели из себя яростные возражения друга. Несмотря на внешнюю браваду, Джон прекрасно понимал, что, если совершит задуманное, обратного пути не будет. Он сидел за столом неподвижно и смотрел на операционный зал. Один из самых больших в мире, он был специально рассчитан на то, чтобы разместить максимальное количество активных центров на минимально возможной площади. Зал имел специфическую, очень сложную планировку. Тот, кто проводил здесь целые дни, редко покидал выделенную для него зону; подобное считалось неоправданной тратой рабочего времени. Только наиболее честолюбивые или самые тупые осмеливались вторгаться в чужое пространство и в чужие связи — драгоценные списки клиентов.

Лишь немногие обладали правом свободного доступа во все строго охраняемые отделения, но даже из них лишь считаные единицы полностью разбирались в функциях смежников. Один из таких людей — старший маклер. Эта должность была связана с большим влиянием и уважением. Джону Филлипсу потребовалось восемь из десяти лет, проведенных в банке, чтобы целенаправленно подняться на эту высоту. Цена оказалась большой. Напряженная работа изменила Джона, и даже родители с трудом узнавали сына во время его редких визитов на овцеводческую ферму, расположенную недалеко от Мельбурна. Из всех близких родственников — а у него были две младшие сестры, которых он любил, но почти не поддерживал с ними отношений, и младший брат Дэвид — лишь последний оставался его наперсником и другом. По крайней мере, он бывал собеседником в те моменты, когда Джону удавалось его разыскать.

В банке, за исключением, быть может, Болдуина и одного приятеля еще по лондонским пирушкам, Джон ни с кем не позволял себе откровенности. Как дирижер, он следил за тем, чтобы все инструменты слаженно выводили одну мелодию. Он добивался гармонии, сочетая надменность, сарказм, блестящий ум и лесть. Как следствие, старшего маклера мало кто любил, зато все ему завидовали и уважали. В конце концов он обрел положение, о котором мечтали многие, хотя торговля государственными ценными бумагами утратила былую привлекательность.

Банк Манхэттена был похож на все современные финансовые учреждения, базирующиеся в Нью-Йорке. Пропитанный древними традициями, банк за последнее десятилетие разросся до колоссальных размеров и протянул свои щупальца далеко за пределы Уолл-стрит. Он имел отделения в Лондоне, в Южной и Юго-Восточной Азии, и его влияние ощущалось практически во всем остальном мире.

Отдел торговли государственными ценными бумагами во главе с Джоном скупал и продавал облигации Соединенных Штатов и их производный продукт, финансовые срочные контракты. В прошлом деньги, заработанные отделом, в значительной степени способствовали глобальному расширению деятельности банка и являлись главным источником огромной прибыли в период неуклонного восхождения к рыночному господству в восьмидесятых и девяностых годах.

Однако в последнее время ветры переменились. Деньги стали зарабатываться без риска, связанного со спекуляцией государственными ценными бумагами. Глядя на то, как в девяностые годы фондовая биржа стабильно приносила высокую прибыль, международные финансовые учреждения перенацеливали деятельность на торговлю акциями, получая за счет этого средства для дальнейшей экспансии. Как следствие, отделы государственных ценных бумаг быстро хирели. И Джон это прекрасно понимал. Но старший маклер был полон решимости держаться за свое высокое положение, и это получалось у него довольно успешно. Единственный способ добиться цели — получать для банка высокую прибыль. Это получалось все труднее и труднее. С ростом конкуренции рынки действовали эффективнее, а более строгие регулирующие правила подрезали Джону крылья.

В свои тридцать восемь лет Джон был готов двигаться дальше. Куда — сам точно не знал, но он был сыт по горло работой, которая требовала так много: сверхурочных часов, самоизоляции, постоянной междоусобной войны, нередко принимающей самые уродливые формы. Филлипс долго жил на грани и даже не сознавал, что качается над пропастью. Он больше не повелевал финансовыми рынками; это они повелевали им. На протяжении многих лет он отменял отпуска гораздо чаще, чем использовал. Даже в редкие вечера вне дома он то и дело подчинялся жгучему желанию держать руку на пульсе денежных манипуляций. И под этой рукой всегда были сотовый телефон и портативный компьютер.

Но будут другие отпуска, будет еще много выходных; Джон в последнее время все чаще жалел о потерянных связях. Подруга, с которой он вместе учился в Кембриджском университете, осталась в Лондоне; их отношения, какими прочными ни казались, не пережили его переезд в Нью-Йорк. Тогда главным приоритетом Джона было честолюбие. Потом были другие подруги — но все они уходили. И все чаще Джон задавался вопросом: может ли вообще что-то лежать за пределами мира акций, премиальных выплат, модных клубов и ресторанов и симпатичных девиц? Он старел и чувствовал, что происходит это недостойным образом. Нужно что-то менять.

Джон тряхнул головой, прогоняя подобные мысли. На работе нельзя расслабляться даже на минуту. До сих пор неделя шла на удивление спокойно, однако утром в пятницу должны произойти интересные события. Джон отпил растворимого кофе из пластикового стаканчика, пробежал взглядом по экранам, следя за движением на европейских рынках, выискивая все сколько-нибудь значимое, что могло повлиять на финансовые биржи Соединенных Штатов.

Восемь часов утра на Уолл-стрит — это начало нового финансового дня во всем мире. В Банке Манхэттена в этот час проходила утренняя планерка. Джон встал, чтобы, как глава отдела, выступить с ежедневным обращением, и десятки маклеров оторвались от экранов. Несмотря на внешнюю кипучую деятельность, они ждали, когда он своими словами даст официальный старт новому рабочему дню. Все торопливо заканчивали телефонные звонки и переговоры, чтобы уделить начальнику положенное внимание.

Джон подождал, когда наступит полная тишина. От взгляда его больших голубых глаз не могло укрыться ничто. На нем был безукоризненный темно-синий однобортный костюм, сшитый на заказ в Италии, манжеты чуть накрахмаленной белой сорочки скреплены золотыми запонками в виде кенгуру. По сравнению со своими коллегами Джон был одет довольно строго. Повсеместное проникновение новых технологий принесло с собой более либеральный стиль одежды, в большинстве случаев костюм с галстуком уже не требовались. Однако сейчас начинался откат обратно.