Режи Дескотт - Корпус 38 Страница 33

— Нарциссической?

— Я не шучу, — говорит она, заподозрив в вопросе некоторую иронию. — Исключительно опасную разновидность нарциссической личности. С особыми свойствами, которые можно перечислить по пальцам: получением удовлетворения посредством агрессии в качестве единственного способа самоутверждения. И присутствием пагубного идеала «Я», имеющего корни в родительской жестокости и агрессивности.

— Вы могли бы стать замечательным преподавателем.

— Еще я забыла сказать, что в стрессовой ситуации психопат склонен скорее к паранойе, чем к депрессии.

— То есть это человек, который много страдал. В раннем детстве. И, если я правильно понимаю, не нашел лучшего способа защититься, чем причинять зло другим…

— В основном так и есть. Психопаты воспринимают других не как независимых индивидуумов, которые заслуживают уважения, а как динамические психические представления их собственного величия. Отсюда чрезвычайная жестокость: они едва ли осознают, что заставляют жертву страдать.

— А откуда берется эта страшная жестокость? Результат жестокого обращения в детстве? — спрашивает он, опустошая свой стакан и тут же его наполняя.

— Каждой своей победой над другими психопат достигает восторженного торжества, за которым кроется его собственное поражение… Старея, он может желать преждевременной смерти, когда понимает несостоятельность своей эмоциональной жизни и круговорота вечной алчности, разрушения и обесценивания. В таком случае может возникнуть, например, свастика и извлечение внутренностей. И все это приводится в действие тоской.

— Тоской?

— Психопаты очень подвержены хронической тоске, потому что лишают мир связей, смысл которых как раз в том, чтобы бороться с завистью и жадностью.

— Никогда ни во что не вовлекаться, чтобы никогда ничего не желать.

— И это заставляет меня думать, что мы имеем дело со случаем такого рода, поскольку он в первую очередь оставляет, в качестве доказательства следы своего преступления. Как будто хочет сообщить о себе всем или как будто некая часть его чувствует, что хватит… В 1989-м он закопал малышку Кати Безертц в Страсбурге. И я бы не удивилась, узнав, что после нее он убил и других. Много других.

— Известно про одну, а вы говорите — много. Сколько?.. Две, десять? Больше?

— Возможно, пора заняться регистрацией исчезновений… А в остальном — я должна довести свои рассуждения до конца. Признайте, что пока я мало в чем ошиблась.

— Доктор, — говорит он, покачивая стакан с водкой, — я нахожу ваши слова очень убедительными, но у нас нет доказательств. И ваш протеже — по-прежнему подозреваемый номер один. Идеальный виновный… Допустим, я вам поверил, вы рисуете психологический портрет убийцы очень убедительно, но в настоящий момент все ограничивается аквариумом. И это не помогает нам узнать ни кто он, ни как его найти.

— Именно поэтому я вам предлагаю сопровождать меня в Бретань, — отвечает она, ничуть не смущаясь.

Взгляд полицейского теряется в еловой обшивке избы. Он машинально бросает корнишон в бокал и делает глоток. Он спрашивает себя, не стал ли жертвой ее привлекательности и не послал ли бы ее подальше, будь она противной уродиной или мужчиной. Он опасается, что не сможет правдиво ответить на этот вопрос. И это его раздражает.

— Продолжайте, я вас слушаю, — вздыхает он.

— Эрван Данте-Леган. Он родом оттуда.

— Это можно понять по его имени…

— Единственный способ установить личность Анаконды — проследить путь Данте, малейшие его перемещения до встречи с этим негодяем. Вариант ненадежный, я согласна, но ничего другого я предложить не могу. И потом, вы же полицейский. Я уже сделала достаточно — теперь поработайте вы. Что скажете? — спрашивает она, исчерпав все аргументы.

— Вы знаете Бретань?

— Чуть-чуть, — торжествующе отвечает она.

— А я совсем нет. Куда мы едем?

— В округ Финистер. Точнее, в Одьерн. Это в нескольких километрах от мыса Рац. Там живут его мать и отчим. Семья Боар.

— Заманчиво. Ладно, я поеду с вами, но я все еще в отпуске. Так что ничего официального.

— Я тоже. В Страсбурге я была в отпуске.

— Ваша взяла, — соглашается он, надеясь, что не наделает глупостей.

Час ночи. Они последние посетители этого ресторана-иллюзии, где все до последней мелочи создает у клиентов впечатление, будто они переместились в настоящий московский трактир.

Они на тротуаре улицы Дарю. Иллюзия продолжается: подсвеченный купол православной церкви создает впечатление, будто они в окрестностях Кремля.

Их шаги раздаются в ночи. Температура наконец снизилась до приятной. Они идут вдоль ограды парка Монсо по длинному тротуару бульвара Курсель. Редкие автомобили вихрем проносятся мимо и исчезают. После ресторана они не обменялись ни словом. Она живет за ротондой. Он не поднимется к ней. Он видит проезжающие такси — будто нарочно для таких вот упущенных случаев. Его спутница не думает ни о чем, кроме своего розыска. А ему она определила роль статиста. Ему придется ждать. В его возрасте остается только терпение. В Бретань. А может, и еще дальше. Все будет зависеть от их улова.

Миновали ротонду, она готовится перейти улицу, благодарит его за все.

— Я вам не предлагаю подняться выпить последний стакан, я устала.

Она исчезает за воротами своего дома.

За светом фонарей парк кажется печальной громадой, полной одиночества и враждебности.

Он один идет по бульвару в поисках такси. Юная проститутка предлагает ему заняться любовью. Белокурая тростиночка, балансирует на очень высоких каблуках. Кусок красной ткани вокруг ягодиц, белое болеро, молочная кожа и глаза, подведенные черным. Маленькое чудо, заблудившееся на этом тротуаре, обещает экстаз по тарифу, не сводит с него глаз. Он отклоняет предложение. Быть может, это еще одна упущенная возможность.

Глава 21

Одинокий дом Боаров в конце дороги в точности таков, каким они представляли себе гнездо, где вырос Данте. Проржавевший остов «рено» служит конурой для дворняжки и полуоблезшей немецкой овчарки, которые выскакивают, чтобы облаять вновь прибывших. Одно окно в нижнем этаже разбито и заменено картоном, другое треснуло. Несколько кур живут на свободе вместе с собаками. Их помет превратил площадку в свинарник.

Выходя из машины, Сюзанна улыбается Стейнеру, благодаря его за присутствие. Он приоткрывает свою дверь, но остается внутри.

— Пропускаю вас вперед. Я боюсь этих зверей.

— Вы шутите?

— Вовсе нет. Вы теперь начальник. Посмотрю, что вы будете делать.

Она идет к дому, а он смотрит, как она старается успокоить собак, которые рычат и мешают ей идти. Дверь дома открывается, и женщина лет пятидесяти кричит:

— Халк! Гэтсби! На место! — Потом, обращаясь к приехавшим тем же тоном, что и к собакам: — В чем дело?

Сюзанна с облегчением смотрит на собак, которые возвращаются в свое разваленное убежище:

— Я думала, они меня сожрут.

— Очень вы им нужны!

— Вы мадам Боар? — спрашивает Сюзанна, подходя ближе.

Стейнер наблюдает за ней из машины.

— Что вы от нее хотите?

— Мне нужна мать Эрвана Данте-Легана.

Глаза женщины превращаются в бойницы. Сюзанна уже у ступенек. Две доски перекрывают часть ступенек — как будто каменщики собираются поднимать по лестнице свою тележку. На женщине старомодное платье из вискозы, черное с розовыми и зелеными цветами, тоже старомодными, и медицинские чулки, которые не могут замаскировать ее варикозные вены. «Что такое?» — слышится старческий голос из дома.

— Я доктор Сюзанна Ломан. Я лечила вашего сына…

— Тогда вы, должно быть, доктор из психушки. Мне нечего вам сказать.

— В чем дело, Сильвиан? — нетерпеливо повторяет голос.

Женщина поворачивается внутрь дома.

— Замолкни! — орет она. Потом снова обращается к Сюзанне: — А вы — вы убирайтесь.

— Послушайте, мне совершенно необходимо поговорить с вами об Эрване. Он в опасности. Я хочу ему помочь. Но для этого нужно, чтобы вы рассказали мне о его детстве. Это для него…

— Не рассказывайте мне сказки. Может, это для него и нужно, как вы говорите, но небось нужно и вам. Так или иначе. Бескорыстия не бывает.

Сюзанна не знает, как задобрить женщину. Она не очень убедительна. Она это понимает.

— Его детство…

Следует долгая пауза. Женщина опускает глаза.

— Убирайтесь. Мне нечего вам сказать. Я уже давно его не видела.

Стейнер наконец покидает свой наблюдательный пункт. Он пересекает двор, обменявшись взглядом с собаками в конуре. При виде его полицейского удостоверения с трехцветными полосами женщина сдается. Неприязненно смотрит на него и говорит: