Тони Парсонс - Загадка лондонского Мясника Страница 35

– Кто-то убил ваших друзей, – продолжил я. – Хьюго Бака, Адама Джонса, Гая Филипса. Вы в курсе?

Он неопределенно качнул головой.

– Я хочу найти убийцу. Не поможете мне поймать ублюдка, который лишил их жизни?

Художник снова сосредоточился на мне:

– Мы с ними не друзья.

– Вы разыграли самоубийство. Летом, в Италии. Оставили одежду на морском берегу. Очень убедительно. Почему, Джеймс?

Он вздохнул так, будто долго старался не дышать, прикрыл глаза, а когда открыл, я увидел в них застарелую боль.

– Начали с чистого листа, – сказал я. – Так? И кто знал об этом? Ваша сестра. Друзья. Кто из них? Все?

– Ни один.

– Хьюго Бак знал.

– Нет.

– У него дома на стене висели две ваши картины. Одна – Джеймса Сатклифа. А другая – Эдварда Дункана.

Он вздрогнул.

– Я не стану раскрывать ваш обман. Если только вы не преступили закон и не причинили кому-нибудь вреда. Вы совершили что-то подобное, Джеймс?

В его глазах мелькнула паника.

– Я знаю, как вам удалось провернуть план с исчезновением. В это поверили, потому что вы страдали депрессией. Я видел список лекарств. Прозак, лювокс, люстрал, ципралекс. Настоящий коктейль. Но что привело к депрессии? Что случилось в школе?

Джеймс глубоко вдохнул. Выдохнул.

– В молодости стремишься попробовать все, – сказал он. – Как губка, впитываешь любой опыт. Уважаемый мистер Во был не просто директором дома, а нашим другом. Он столько нам рассказывал. О всяких чудесных вещах. О художниках и писателях.

Джеймс помолчал.

– Учил расширять границы сознания. Если бы двери восприятия были открыты, все предстало бы человеку таким, как оно есть – бесконечным. А кто в шестнадцать лет не хочет выбраться за пределы своей маленькой тщедушной личности? Уйти от обыденности, познать таинственные видения, экспериментировать?

– Наркотики? – спросил я.

Он фыркнул:

– Наркотики? Боже мой! Наркотики были только началом.

– Продолжайте.

Теперь он вспомнил все и говорил почти с облегчением:

– Там была одна девушка…

В комнате стало тихо.

– Девушка, – повторил я.

– Джеймс, – вмешалась сестра. – Я позвоню маме, а она – Берку. Помнишь Питера Берка? Он адвокат, дорогой мой. Больше ничего не говори.

– Мы хотели… не повеселиться, нет. Провести эксперимент. Расширить границы опыта.

Художник заколебался.

Я увидел на его запястьях шрамы – широкие, как напульсники, белые, как дохлая рыба.

Поймав мой взгляд, он одернул рукава блузы.

– Кто эта девушка? – спросил я. – Как ее звали? Где вы ее встретили?

– И сколько вас было? – добавила Рен.

– Шестеро. Нет, семеро. Она была миленькой.

– Миленькой? – переспросила Эди.

– Ну да. Когда-нибудь в другой жизни ее можно было полюбить. Я плохо помню ту ночь. – Он посмотрел себе под ноги, затем на меня. – Вы когда-нибудь принимали что-нибудь запрещенное? Простите, забыл ваше имя.

Сестра шагнула вперед и дала ему пощечину:

– Да заткнись же! Как ты мне надоел! Я устала тебя покрывать. Просто слушай меня и захлопни рот!

Она снова его ударила. Джеймс отпрянул, втянув голову в плечи. Эди встала между ним и сестрой, и Крессида немного успокоилась.

– Кто был в той комнате? – спросил я. – Вы сказали, семеро?

– Шесть. Семь…

– Вся компания? Сосредоточьтесь. Вы, Хьюго Бак, Адам Джонс, Салман Хан, Гай Филипс, Нэд Кинг. Они были там? Кто еще? Что случилось с девушкой?

– Мы хотели ее отпустить. Мы все продумали.

– Уроды, – пробормотала Рен.

– Мы хотели ее отпустить, но она кого-то из нас ранила. Очень сильно. Ситуация вышла из-под контроля.

– Значит, ранила, – повторил я, вспоминая утро в Центре судмедэкспертизы и вещь, которую положила мне в руку Эльза Ольсен. – Выдавила кому-то глаз, так?

Он удивленно взглянул на меня:

– Да. Поранила кому-то глаз. И сильно поранила…

– Хьюго Баку, да? У него был стеклянный глаз.

Джеймс растерялся:

– Хьюго? Разве? По-моему…

– Да, один глаз у мистера Бака был стеклянным.

Сатклиф закрыл лицо руками.

– Не помню. Это случилось так давно, в другой жизни…

– Хотите скажу, откуда я это знаю? Этот глаз я держал в руке, когда тело вашего друга разделывали судмедэксперты.

– Может, вызвать подкрепление? – спросила Рен. – Мне кажется, так будет лучше. Вулф?

– Справимся сами. Что случилось с девушкой, Джеймс? И как ее звали?

Он понуро качнул головой и не ответил.

– Похоже, мне придется вас арестовать, – сказал я. – Вы должны дать показания.

– Вы его убьете! – воскликнула Крессида.

Но Джеймс не обратил на сестру внимания. Он смотрел на меня. Теперь, когда он понял, что все скоро кончится, его взгляд прояснился, а голос стал ровным и странно спокойным:

– Хорошо. Я пойду с вами.

Сатклиф взглянул на пустынную улицу за окном. Ночь была холодная, сквозь пелену тумана светились призрачные огни фонарей. Как на его картинах.

– Хороший денек…

Джеймс шагнул и вдруг побежал к окну, шаркая слабыми неуклюжими ногами.

Я крикнул Рен, чтобы удержала его… Поздно.

Сатклиф с грохотом пробил стекло. Сквозь звон осколков я услышал вопль его сестры, а секунду-другую спустя – влажный, глухой удар упавшего тела. Эди взвизгнула.

Я уже сбегал по ступеням.

До земли было недалеко, но грузное тело Сатклифа рухнуло на кованую ограду. Острые прутья вспороли живот, разорвали пах и щеку.

Рен, видимо, позвонила в полицию – в лицо мне ударила вонь разорванного кишечника, и в тот же миг я услышал вой сирен.

Двадцать три

Я сидел в своей машине. По одну сторону дороги сияли окна многоквартирного дома, по другую чернел огромный Риджентс-парк. К горлу подкатила тошнота: из подъезда Наташи вышел Бен Кинг.

Консьерж распахнул перед ним дверь, коснулся пальцами виска, точно хотел взять под козырек, и я поморщился, увидев, какой благосклонной вестминстерской улыбочкой ответил ему политик. Даже выскользнув поздним вечером от вдовы покойного друга, Бен Кинг держался как высокопоставленный гость.

Наташа, наверное, решила, что успеет спровадить его до моего приезда, но возле парка почему-то никогда не бывало пробок, и я приехал раньше.

Она оделась как на свидание. На столе горели свечи, Эл Грин пел, как хорошо быть вдвоем, пахло ростбифом. Хозяйка чмокнула меня в обе щеки, потом в губы, и я почувствовал аромат ее духов – запах, который хочется вдыхать без конца.

Я принес бутылку вина. Наташа грациозно взяла ее, а я подумал, как это все неправильно, нелепо и неуместно.

Свидание. У нас свидание. Я злился и на себя, и на нее.

Собака, лежавшая на диване, поглядела на меня сонными глазами и снова улеглась. Происходящее нисколько ее не впечатлило. Наташа принесла бутылку «Асахи», японского сухого пива, и ледяной стакан, который дожидался меня в морозилке.

– Скаут пошла поиграть к подружке?

– Останется у нее на ночь, – ответил я.

Наташа закусила губу и с улыбкой покачала головой.

– А ты тогда останешься у меня. – Она взяла меня за руку, посмотрела в глаза. – Ты думаешь, я плохо себя веду?

Я рассмеялся, и ее улыбка погасла:

– Что случилось?

Я отошел к дивану, но не сел. Задерживаться тут я не собирался.

– Знаешь, что будет, если следователь переспит со свидетельницей по делу об убийстве? – спросил я, отхлебнув пива.

– Что?

– Конечно, ты знаешь.

Наташа положила руки мне на плечи, я замер, и она отступила.

– Макс. Пожалуйста.

Ее глаза блестели.

– Только плакать не надо, – сказал я.

Она зло смахнула слезы тыльной стороной ладони:

– Хорошо, я не буду плакать. Если ты объяснишь мне, в чем дело. Я думала, мы проведем чудесную ночь…

– Тогда, в парке, ты встретила нас не случайно. Так?

Наташа отвернулась:

– Нет, не случайно.

– Ты не выгуливаешь собаку в Хэмпстед-Хит.

– Нет.

– Ты вообще не гуляешь с собакой.

– Нет. Я богатая дрянь, с чьей собакой за деньги гуляет шлюшка из Восточной Европы.

– И твой муж лишился глаза не во время игры.

– Что?

– Твой муж, старина Хьюго. Ты рассказывала, что он потерял глаз, играя в регби. Ты соврала мне.

– Это правда!

– Ты была там? Видела, как это случилось?

– Конечно, нет.

– Тогда откуда ты знаешь?

– Но все так и случилось.

Может, она в это верит, подумал я. Действительно, верит в ложь о спортивной травме.

– Зачем к тебе приходил Бен Кинг?

Наташа с недоверием рассмеялась:

– Так вот из-за чего все это? Ты видел, как он выходил? По-моему, ревновать еще рановато.

– Ты и с ним трахаешься, да?

Она дала мне оглушительную пощечину. Собака проснулась и наконец поглядела на нас с интересом.