Андрей Измайлов - Трюкач Страница 36

ОН ошибся и на сей раз. Взгляд террориста перевалил через намеченную ИМ кандидатуру, побрел дальше, остановился.

– Почему я?! Опять я! Почему все время я?! – заканючил устрашающий панк.

– Почему – ты? – издевательски удивился террорист, – Кто сказал, что ты?

– Вот и я говорю: почему я? – взвизгнул панк.

– Не гони волну, Боб – подтолкнул локтем панка сосед, друг-товарищ-и-волк, панк. – По-хорошему ведь с тобой. Иди!

– Ты иди! – указал бандит стволом на соседа.

– А я – почему? Вы же сказали, он! Почему – я?!

Хороший мальчик, на вы обращается, воспитанный. А так и не скажешь, на первый-то взгляд.

Террорист улучил брезгливое, но удовольствие. Крутой по сути, тычущий носом в дерьмо эту парочку, пародию на крутых. (Э! Вы поняли, почему нас не обоссали?! Да потому что мы – ком-мманда-ааа!!!) Команда распалась, стоило чуть тронуть.

– Ты! – повторил бандит и… перевел ствол на первого, на Боба.

Тот влип в кресло (может, и не обоссали, но он как нибудь уж сам…).

– Не понял? – участливо спросил бандит. Сунул ствол в горло панку и, зацепив за подбородок, выдернул того, как рыбу на крючке, повел-повел к передней двери.

Спокойней-спокойней! – подал голос задний террорист. То ли напарнику, то ли идущему на заклание панку.

Правы психологи: жертва с какого-то момента начинает сопереживать палачу, то есть искать у него сочувствия и… находить. Да его и в помине нет! Находят…

– Не бойся, не бойся! – приговаривал бандит, подтягивая панка к выходу. – Не бойся. Когда подъедем к чемодану, дверь откроется. Ты просто хватаешь и – обратно. Ничего страшного, да? Не страшно?

– Н-н… – панк Боб скованно кивнул. Ствол по-прежнему цеплял его за подбородок.

– Вот молодец! – поощрил бандит интонацией. – Мотоцикл у тебя есть?

– Д-д…

– А у него – тоже? – эдаким взрослым дядей поинтересовался террорист.

– Т- т…

– Видишь, как хорошо! Сумочки срываете?! На ходу?… Видишь, как просто. Сейчас то же самое. Почти. Только не бойся. И не промахнись. Мы едем, проезжаем мимо чемодана, ты хватаешь и – все! Он тебе поможет. Эй! Иди! Сюда, сюда! Иди! За руль сядешь!

Второй панк, недоуменно прижимая руки к обклепанной груди, ежесекундно оглядываясь, кроличьи пошел на удава. Вы мне? Вы меня? Или не меня?

ОН чуть не скрипнул зубами… Выбери меня, выбери меня! Можно мне?!

Поздно. Вернее, пока рано.

Тоже неглупо. Ветровое стекло занавесочкой не прикроешь, вслепую не поедешь. Обзор нужен, но и сам засветишься. Тогда за руль сядет пассажир-заложник. Лихой ездок! И дружбан его – на подхвате. Без глупостей, ладно? Без виражей, без гонок по вертикальной стене, без… глупостей! Ствол, в сантиметрах от лопаток, понял?!

– Ты ему поможешь, да? Он же твой дружбан! Смотри, не подведи его. И меня не подведи!

Саквояж стоял в сотне метров. Человек, принесший его в оговоренную точку, был оговоренно один и без оружия. Он поставил саквояж на бетон полосы, показал пустые ладони, показал голую спину и – оговоренно вернулся к… своим, за триста метров.

Триста метров для снайпера – не расстояние.

Оба панка знали, пусть и только по видюшным боевикам, что триста метров для снайпера – не расстояние. Они мандражировали настолько стыдно, что у НЕГО по позвонкам пробежал озноб. Тот самый, который возникает при наблюдении за отчаянно фальшивящими актерами в плохом театре.

Впрочем, панки мандражировали искренно. Зато АКТЕРЫ отнюдь не фальшивили. Настолько не фальшивили, что ОН так пока и не вычислил, кто здесь актеры, а кто просто почтенная публика. Не самый плохой театр. Хороший…

Соседка нетерпеливо еще и еще раз сжала пальцы. ОН еще и еще раз ответил пожатьем: терпение надо иметь. И не объяснишь вслух, черт побери! Сочтет трусом? И ладно!

Трусить стыдно, храбриться глупо. Силенок-то должно хватить. Но! Сила есть, ума не надо… Таков девиз узколобых качков. У НЕГО иной девиз. Учитель сказал:

Противник не знает, где он будет сражаться. А раз он этого не знает, у него много мест, где он должен быть наготове. Если же таких мест, где он должен быть наготове, много, тех, кто со мной сражается, мало. Поэтому, если он будет наготове спереди; у него будет мало сил сзади, если он будет сзади, у него будет мало сил спереди; если ОН будет наготове слева, у него будет мало сил справа, если ОН будет наготове справа, у него будет мало сил слева… Мало сил у того, кто должен быть всюду наготове; много сил у того, кто вынуждает другого быть всюду наготове… – сказал Сунь-Цзы.

Древнекитайская монотонная ритмичность – для непосвященных убаюкивающа. Для посвященных – мобилизующа. Повторяй. Не страшись повторить слово, страшись упустить слово. Упустишь слово – упустишь дело.

ОН не хотел ничего упустить. Но обстоятельства вынуждали быть наготове – всюду: слева-справа-спереди-сзади. Мало сил у того, кто должен быть всюду наготове.

Когда и если авантюра с подхватом добычи удастся, неизбежен второй этап переговоров, неизбежен выпуск на волю десятка заложников, то есть дюжины, считая трупы. Значит, пассажиров станет меньше. Круг сузится. Потом, скорее всего, террористам понадобится вертолет – не на автобусе же они намереваются упорхнуть. Значит, еще одна порция заложников отойдет в безопасность. Круг еще сузится.

Лить бы ЕМУ, самому не попасть в число пассажиров, которых выпихнут на свободу. Без соседки он – никуда! Он ее одну не оставит. А задний бандит явно помнит, не забыл о своем обещании показать ей… Вот и дождемся, поглядим еще, кто кому, что покажет.

Не бойся, не бойся… – подбадривал бандит и того и другого, панка. – Я с тобой… не бойся…

– А… вы успеете? – робко спросил панк Боб.

– Успею, успею! – успокоил террорист, – И он тоже успеет! – кивнул в конец салона. – Только вы успейте! Ты можешь, я тебе, верю!

Да уж! Слияние жертвы и палача. Панки покорно скрылись под крылом бандита. Они боялись не бандита, они опасались снайперов, альфистов, спецназа. Посторонние, отвлеченные фигуры там, далеко, в трехстах метрах. Обученные стрелять на поражение. Кто их знает, что у них там, в мозгах творится, – им бы только цель поразить! А цель – это панк Боб, это панк-дружбан. Может, впервые пожалели о собственном поколенческом маскараде. Устрашить старались? Страшитесь – альфистов не запугаешь хайратниками, серьгами, заклепками, значками, свастикой. Для спецназа подобная боевая раскраска – лишнее подтверждение: они, ублюдки!

Не взревешь ведь благим матом: Дяденьки! Это не мы! Мы это не они! Мы мирные люди! И наш… мотоцикл… А нас заставили! Там, сзади! Во-первых, не расслышат. Во-вторых, не поверят. В-третьих, нельзя же подводить тех… которые сзади. И ствол под лопатку целит. И… сказал же им дяденька: Ты можешь, я тебе верю!

Мыслимо ли обмануть доверие старших?! Немыслимо! Может, если они, Боб-и-дружбан, справятся, то им тоже перепадет? В конце концов, они старались, они помогли. Мы ведь команда, а? Команда?

Вряд ли, вряд ли. Тогда хотя бы отпустите, в первой десятке, дяденьки! Пожалуйста!

Да пожа-а-алуйста! Катитесь на все четыре! Но сначала: ты кати во-он туда, а ты хватай во-он то!

А если снайперы на прицел возьмут, вы успеете… первыми… того самого?

А как же! Ты же понимаешь, парень, это в моих интересах даже больше, чем в твоих, соображай! Сообразил?

Д-д…

Молодец! Давай иди! И ты иди!

… Боб свернулся гордиевым узлом в ступенчатом приямке, таращась в щель между дверными прорезиненными губами: не прозевать бы миг, когда мимо мелькнет саквояж.

Дружбан усаживался в кресло водителя будто хронический миазитчик. Глаза не отрывались от панели управления – вдруг взглянет наружу, на саквояж в сотне метров, и моментально грянет выстрел. Слюдяная сеточка разбитого стекла, дыра во лбу. А тот, сзади, дяденька… не успеет!

– Вперед смотри! – приказал бандит… – Мужчина?! Заводи!

Дружбан повернул ключ. Автобус сдержанно зарычал…

– Двигай!

Дружбан хватанул рукоятку скоростей. Автобус подался вперед и тут же откинулся назад, застрял.

– Убью! – просипел бандит. – Двигай!

– Я двигаю, двигаю! – виновато зачастил панк- дружбан. – А он не двигается!

– Рука затекает! – сообщил гордиево-узловатый панк Боб. – Могу не схватить!