Максим Шахов - Дьявольский остров Страница 38

– Сделать вам укол?

– Когда надо будет, я и сам сделаю. Однако альбуцида не так много, а проколоть надо весь курс: каждые два часа – инъекция, иначе не будет никакого эффекта. Поэтому лучше отдадим лекарство ему, – он показал на Бронислава. – Как, кстати, его зовут?

– Тойво, – недолго думая, Альберт Валерьянович назвал Бронислава именем одного своего знакомого карела.

– О, Тойво – это по-фински «надежда». Хорошее имя. А пока моя болезнь прогрессирует, мы доберемся до человеческого жилья. Ты можешь подняться на этот утес и посмотреть, что там дальше? А то я очень устал.

– Хорошо, – согласился Шпильковский.

Пока финн делал Брониславу очередную инъекцию альбуцида, Альберт Валерьянович, несмотря на одышку и слабость в ногах, сумел подняться по каменистому склону.

– Там! – крикнул он с высоты. – Я вижу жилище людей!

Альберт Валерьянович был на сто процентов уверен, что дальше, примерно в нескольких километрах над белым льдом, возвышался островок. И там, между скал, виднелся дом с покатой крышей.

Шпильковский еще раз внимательно посмотрел, убедился, что это не обман зрения, не мираж.

– Как далеко? – спросил Валттери.

– К ночи мы должны прийти.

Альберт Валерьянович и финский корабельный врач уже снова запряглись в носилки, выглядевшие как небольшие дровни, и потащились в сторону «новооткрытого» острова.

Как только стемнело, Валттери достал из мешка с провиантом ракетницу – небольшой пистолет с широким стволом и деревянной ручкой. Финн выстрелил вверх в надежде, что из жилища их заметят и придут на помощь, потому что из-за усталости ни он, ни Шпильковский уже почти не могли передвигаться.

Малиновая звездочка ушла вертикально вверх, оставляя в небе тонкий волос следа, вверху она ярко вспыхнула, осветила на несколько минут широкое поле снега и льда, показала утомленным путникам ломаную линию горизонта.

Однако никакого знака – ни света, ни выстрела – со стороны дома не последовало.

– Привал на полчаса, а потом, сжав зубы, вперед, иначе замерзнем в снегу, – скомандовал Валттери.

Альберт Валерьянович кивнул и закрыл глаза. Сразу же всплыли картины лета в Карелии. Сочная зелень травы, буйство луговых трав, улыбка медсестры Маруси.

И все-таки они дошли до того дома… Стояла уже поздняя ночь. Полностью изможденные, они сели прямо в снег возле порога, как оказалось, совсем крохотной избы, лепившейся одной стеной к громадному утесу. Изба была грубо сколоченная, кособокая, одно окно забито, другое закрыто рыбьей кожей, выходило к берегу замершей бухты.

У Валттери уже не было сил даже подняться. Шпильковский дополз до двери, толкнул рукой. Дверь не открывалась. Он постучал. Немного подождал ответа. Потом постучал еще громче. В доме, казалось, никого не было.

Перспектива замерзнуть на пороге жилища заставила Альберта Валерьяновича действовать активнее. Некоторое время он отдыхал, набирался сил. Затем поднялся и налег на дверь всем весом своего тела.

Дверь, вмерзшая в плотный сугроб, приоткрылась только с третьей попытки. Из темной щели пахнуло старым деревом, сушеной рыбой и все тем же морозом.

В доме никого не было, но зато была печка, а также запас угля, мешок старых сухарей и рыболовные снасти. Уже из последних сил Валттери и Альберт Валерьянович протопили печь. Русский и финский военврачи рухнули на пол и проспали почти весь следующий день. Правда, начиная примерно с девяти утра у Валттери через каждые два часа начинал жужжать будильник наручных морских часов. Он открывал глаза и в полусонном состоянии, чисто машинально, колол больному краснофлотцу лекарство.

Однако жар у красного капитана не прекращался, и в себя он не приходил.

30

Альберту Валерьяновичу, Валттери и Брониславу крупно повезло. День, когда они заселились в сезонный домик рыбаков, был последним погожим деньком на протяжении последующих двух недель.

Зарядил такой снегопад, что домишко утонул в снежной массе, из которой теперь торчала только труба, а из нее валил черный дым.

Шпильковский откопал снег у двери, отбил одну доску у заколоченного окна, чтобы не прекратился доступ воздуха в дом. Альберт Валерьянович следил за порядком, готовил еду, кормил Бронислава и Валттери. Воду добывал из снега…

Финский корабельный врач слабел на глазах, он почти уже не вставал, хрипел, страшно кашлял. Иногда он начинал забываться, впадать в бессознательное состояние. Альберт Валерьянович хотел было разделить альбуцид и колоть его и Брониславу, и Валттери, но военврач страшным голосом на чистой латыни сказал:

– Не переводи препарат. Мне этой дозы недостаточно… А Тойво должен пойти на поправку. Скоро нас обнаружат.

Военфельдшер лечил его тем, что было в доме – чаем, в который капал драгоценные капли спирта, оставшегося еще во фляге, взятой с подводной лодки. В таком заточении прошла неделя.

Дыхание Бронислава тем временем очистилось, температура стала меньше. Однажды среди ночи он начал стонать:

– Валерьянка, где ты! Валерьянка, иди сюда… Данила тронулся! Держи его! Хрен моржовый, салабон херовый, подвесить его за… – краснофлотец бредил.

– Тихо, – прошептал ему Шпильковский, – молчи…

Но было уже поздно. Валттери открыл глаза и слушал.

– Лингва россикус? – спросил финн. – Это он говорит по-русски?

– Да… Он знает русский и сейчас бредит на этом языке.

– А финский он знает?

Валттери подполз к Брониславу и по-фински закричал:

– Тойво, куулэтко минуа! Воит саноа! – и начал изо всех сил тормошить больного.

Тот только бессвязно замычал. Финский корабельный врач еще несколько раз повторил свою фразу:

– Тойво, ты меня слышишь? Можешь говорить? Тойво, куулэтко минуа! Воит саноа?

– Склитрындень ты двузадстворчатый, едрить тя в перехлест из поворота в перекос, и через гвоздями в забитый клюз туда и обратно и в печенку и в селезенку, семиголовый восьмихер с четырьмя пробоинами… – заревел Бронислав, широко раскрыв ничего не видящие глаза.

Финн в страхе отпрянул.

– … етить колотить, выстебыш плюндрахренов, тебе, сучьему сыну, сунуть двурогий якорь под спину, повернуть три раза и вынимать втихую… салага, говнопроизводитель… трижды тебя злогребучим пробоем вдоль и поперек с присвистом через тридцать семь гробов в центр мирового равновесия…

Бронислав выдохся и закашлялся. На губах у него показалась мокрота. Он опустился и замолк.

– Кто он? Кто вы? – испуганно вздрогнул финн.

– Он раньше плавал с русскими рыбаками-эмигрантами, научился всяких слов у них, – нашелся Альберт Валерьянович.

Шпильковский нарочито сказал это равнодушным тоном, чтобы успокоить Валттери.

– Хорошо, когда нас обнаружат, мы разберемся, где он и когда этому научился. И вообще кто он, и кто вы… Узнаем, кто есть кто… Куи куи эст?..

Бронислав вновь открыл глаза. Казалось, что он слышал и понял последнюю угрожающую фразу. Однако Шпильковский был уверен, что краснофлотец не знал латинского.

Прошла еще неделя. Снегопад не прекращался. Выходить из дома было бесполезно – ведь ничего не было видно. Пару дней вообще завывала за стенами дома ужасная метель. Складывалось впечатление, что ошалевший ветер грозился снести избенку с берега на лед, а там разбросать ее бревна и сдуть по одному в море.

В конце недели Бронислав и Валттери поменялись ролями. Финн лежал в бреду, покрытый каплями пота, а красный капитан явно пошел на поправку. Однажды он присел, посмотрел на Шпильковского, долго пытался сфокусировать взгляд и наконец произнес:

– Альберт Валерьянович…

И замолчал. Немного подумал и спросил:

– А где Никанор? Где Данила?

– Ты нормально себя чувствуешь? – спросил в ответ военфельдшер.

– Порядок! Черт побери! А где все наши?

Он задумался и начал вспоминать, что с ним за последние пару недель происходило.

– Сволочи, Никанора убили. Данилу, видать, утопили…

– Не говори так, Бронислав, – сказал Альберт Валерьянович. – Мы же не знаем, что с ним произошло.

– А это кто такой? – показал он на лежащего финна.

– Врач с подводной лодки.

– Твою душу, чертову мать… Этот пес выжил вместе с нами?!

– Если бы не он, то не выжил бы ты. Он фактически выходил тебя, вводил тебе новейший препарат, жертвуя собой.

– Мне плевать, что он мне вводил, хоть кровь самого Нептуна… Он нас сдаст при первой же возможности.

– Ты чего, Бронислав?

– Придушить его надо и в снегу закопать. Вот и все дела.

– И не вздумай! – Шпильковский поднялся во весь рост, встал между краснофлотцем и лежащим на полу, укрытым бушлатом, финским корабельным доктором.

– Альберт Валерьянович, он наш враг! – Бронислав поднялся, он на полголовы был выше военфельдшера и мог вырубить его одним ударом. Красный капитан уже сжал кулаки.

– Ну, давай, меня тоже убей! – в тон ему сказал Шпильковский.

Валттери приоткрыл глаза, он явно пришел в себя и наблюдал эту сцену, но у него не было никаких сил отреагировать на происходящее.