Лейла Слимани - Идеальная няня Страница 4

Утро только началось, так что она вполне успевала привести в порядок ногти. Она забинтовала указательный палец, а остальные покрасила скромным розовым лаком. Впервые в жизни она потратилась и выкрасила волосы в парикмахерской. Сейчас она заколола их в высокий пучок. Потом накрасилась, хотя голубые тени для век ее старили. Зато фигурка у нее такая тонкая и изящная, что издали ей можно дать двадцать лет. На самом деле она больше чем вдвое старше.

Луиза бесцельно бродила по комнате, которая еще никогда не казалась ей такой маленькой и тесной. Она присела было, но тут же снова поднялась. Она могла бы включить телевизор. Выпить чаю. Почитать старый выпуск женского журнала, который держала у кровати. Но она боялась расслабиться, потерять представление о времени, впасть в ступор. Слишком рано проснувшись, она чувствовала себя слабой, как перед болезнью, и думала, что, стоит ей на минутку закрыть глаза, она заснет и опоздает. А ей в свой первый рабочий день следовало быть бодрой и внимательной.

Она больше не могла томиться дома. Без малого в шесть, понимая, что доберется до места с большим запасом, она вышла из дома и быстро зашагала в сторону метро. Дорога до станции «Сен-Мор-де-Фоссе» заняла больше четверти часа. В вагоне она села напротив старого китайца, который спал, скрючившись и уткнувшись лбом в стекло. Она смотрела на его изможденное лицо. На каждой остановке ей хотелось его разбудить. Она боялась, что он заедет не туда, откроет глаза на конечной, один в опустевшем вагоне, и ему придется ехать назад. Но она сдержалась. С незнакомыми лучше не разговаривать. Однажды в метро на нее набросилась черноволосая девушка, очень красивая. «Чего уставилась? – орала она. – Какого хрена на меня пялишься?!»

На станции «Обер» Луиза вышла на платформу. Народу в метро заметно прибавилось. Какая-то женщина толкнула ее, пока она поднималась по лестнице на пересадку. Вдруг нос и глотку заполнил тошнотворный запах круассанов вперемешку с подгоревшим какао. На станции «Опера» она пересела на Седьмую линию и вышла из метро на станции «Пуассоньер».

Луиза приехала почти на час раньше, поэтому села за столик на террасе не слишком уютного кафе «Паради», откуда могла наблюдать за подъездом дома. Она вертела в пальцах ложку и с завистью смотрела на мужчину за столиком справа, который курил, то и дело поднося сигарету к своим губам – пухлым губам развратника. Ей захотелось выхватить у него сигарету и сделать долгую, упоительную затяжку. Не в силах больше ждать, она заплатила за кофе и вошла в еще полусонный дом. Через четверть часа она позвонит в дверь, а пока села на ступеньку лестничного пролета. Послышался шум. Она едва успела вскочить, как увидела Поля, который с пыхтением спускался по лестнице. Под мышкой он тащил велосипед, на голове у него красовался розовый шлем.

– Луиза! И давно вы здесь ждете? Почему не зашли?

– Не хотела вас беспокоить.

– Что вы, какое беспокойство, напротив! Вот, держите, это ваши ключи, – сказал он, доставая из кармана связку. – Проходите и будьте как дома!

«Наша няня – волшебница!» Именно в таких словах Мириам описывала появление в их жизни Луизы. Очевидно, эта женщина и впрямь обладала магической силой, потому что в один миг превратила их тесную, душную квартиру в светлую и просторную. Луиза словно раздвинула стены. Шкафы при ней стали вместительнее, ящики комодов – глубже. Она впустила в дом свет.

В первый день Мириам дала ей некоторые инструкции. Показала, как работает бытовая техника. Демонстрируя очередную шмотку, она повторяла: «Пожалуйста, будьте с ней особенно аккуратны. Я очень ее люблю». Особо упомянула коллекцию пластинок, которую собирал Поль, подчеркнув, что нельзя подпускать к ней детей. Луиза молча и послушно кивала. Она осмотрела каждую комнату с видом генерала перед решающей битвой.

За неделю-другую Луизе удалось превратить их безалаберное жилище в по-настоящему респектабельный дом. Ее старомодный, классический вкус пришелся здесь как нельзя кстати. Мириам и Полю все время хотелось себя ущипнуть. Она пришила пуговицы ко всем рубашкам, которые месяцами валялись в шкафу, потому что им было некогда искать иголку. Подрубила юбки и брюки. Починила одежки Милы, которые Мириам приготовила было на выброс. Постирала пожелтевшие от пыли и табачного дыма шторы. Она раз в неделю меняла постельное белье. Поль и Мириам нарадоваться не могли. Поль как-то в шутку сказал Луизе, что она вылитая Мэри Поппинс. Но не был уверен, что она оценила комплимент.

Ночью супруги, лежа на свежих простынях, смеялись от радости, не веря, что у них действительно началась счастливая новая жизнь. У них было чувство, что они нашли редкостный алмаз, поймали удачу за хвост. Конечно, зарплата Луизы проделала брешь в семейном бюджете, но Поль и не думал жаловаться. За несколько недель Луиза стала им необходимой.

Вечером, когда Мириам возвращалась домой, ее ждал готовый ужин и спокойные, аккуратно причесанные дети. Луиза воплощала самые смелые мечты Мириам об идеальной семье, которые та, стыдясь про себя, всегда лелеяла. Луиза приучила Милу убирать свои вещи, и изумленные родители наблюдали, как дочка вешает свое пальто на вешалку.

Бесполезные вещи куда-то испарились. У Луизы почему-то ничего не скапливалось: ни немытая посуда, ни грязная одежда, ни почта, забытая под кипой журналов. Ничего не портилось и не пропадало. Луиза следила за всем. Луиза была скрупулезна. Она все записывала в блокнотик с обложкой в цветочек. В котором часу забрать Милу из детского сада, в какие дни отвести на занятия танцами, когда сходить с детьми к педиатру. Туда же она заносила названия лекарств, которые давала детям, сколько заплатила на прогулке за мороженое, что именно сказала о Миле воспитательница.

Через несколько недель она уже самостоятельно решала, где чему место. Она перетряхнула все шкафы и между вешалками с пальто развесила мешочки лаванды. Она ставила в вазы цветы. Когда Адам спал, а Мила была в саду, Луизу охватывало состояние безмятежного довольства; она садилась и наслаждалась плодами своих усилий. Притихшая квартира, полностью покорившаяся ее власти, казалась ей врагом, смиренно молящим о пощаде.

Но самые чудесные перемены произошли на кухне. Мириам призналась Луизе, что не умеет да и не любит готовить. Теперь няня стряпала им блюда, которые Поль не уставал нахваливать, а дети проглатывали в один присест и без всяких капризов, хотя никто не заставлял их «доесть все до крошки». Они снова стали приглашать друзей, которые за милую душу уписывали фрикасе из телятины, потофё, рульку с шалфеем и овощи в панировке. Они наперебой поздравляли Мириам и осыпали ее комплиментами, на что она всегда честно отвечала: «Я здесь ни при чем. Это наша няня приготовила».

Когда Мила была в детском саду, Луиза привязывала к себе Адама широким шарфом. Ей нравилось чувствовать на своем животе пухлую детскую попку, нравилось, как пахнет его слюна, стекавшая вниз по щеке, если он засыпал. Целыми днями она пела песенки этому ангелочку, восторгаясь его ленивой грацией. Она делала ему массаж, и ее распирало от гордости за его перевязочки и круглые розовые щечки. По утрам он встречал ее громким лопотанием и тянул к ней ручонки. Всего через несколько недель после появления в доме Луизы Адам научился ходить. Его стало не узнать: он больше не плакал ночи напролет, а спокойно спал до самого утра.

Мила все еще немного дичилась. Это была тоненькая девочка с осанкой балерины. Луиза делала ей такой тугой пучок, что глаза у девочки казались чуть раскосыми, вытянутыми к вискам. Такой она напоминала персонаж средневекового портрета – высокий лоб, благородный ледяной взор. Мила росла трудным ребенком, способным кого угодно вывести из терпения. Чуть что не по ней, она заливалась плачем. Могла упасть на землю посреди улицы, колотя ногами и руками, так что Луизе приходилось, сгорая от унижения, тащить ее за собой. Если няня присаживалась на корточки, пытаясь о чем-нибудь с ней договориться, Мила демонстративно отворачивалась и принималась вслух считать бабочек на обоях. Рыдая, она не забывала посмотреть на себя в зеркало. Эта девочка была просто околдована собственным отражением. На улице она не сводила глаз с витрин и не один раз врезалась в столб или спотыкалась о выбоины на тротуаре, не в силах оторваться от самосозерцания.

Мила – хитрюга. Она понимала, что на них смотрят прохожие и что Луизе за нее стыдно. В присутствии посторонних няня уступала быстрее. Луиза специально делала крюк, лишь бы не проходить мимо магазина игрушек на проспекте, перед витриной которого Мила каждый раз устраивала истерику. По дороге в детский сад она еле волочила ноги. Могла стащить ягоду малины с лотка торговца фруктами. Залезала на приступки витрин, пряталась за выступами домов, а то вдруг удирала со всех ног. Луиза бежала за ней, толкая коляску и громко выкрикивая ее имя, пока Мила не останавливалась у самого края тротуара. Иногда девочка раскаивалась. Видя, как Луиза бледнела от страха, Мила и сама пугалась. Становилась кроткой и ласковой, говорила, что больше так не будет, прижималась к ногам няни и с плачем требовала прощения.