Элизабет Костова - Историк Страница 4

Росси один стоял на освещенной сцене или прохаживался взад-вперед, словно рассуждая вслух в уединении своего кабинета. Порой он вдруг останавливался, уставив строгий взор на студентов и поражая их красноречивыми жестами и возвышенной декламацией. Он не замечал границ подиума, презирал микрофоны и никогда не пользовался заметками, хотя иногда прибегал к демонстрации слайдов, стуча по огромному экрану длинной указкой, чтобы подчеркнуть то или иное доказательство. В увлечении ему случалось бегать по кафедре, воздев руки к потолку. Студенческая легенда гласила, что однажды, восхищаясь расцветом греческой демократии, он свалился с кафедры и взобрался обратно, не пропустив ни слова в своей импровизации. Я ни разу не осмелился спросить его, правда ли это.

Сегодня он пребывал в задумчивом расположении духа и расхаживал, заложив руки за спину.

— Сэр Артур Эванс, как вы помните, реставрировал Кносский дворец Миноса отчасти на основании находок, а отчасти на основании собственных представлений о том, что являла собой минойская культура. — Росси возвел глаза к сводам аудитории. — Сведений не хватало, а те что были, допускали двойное толкование. И вот, вместо того чтобы ограничить свое творчество требованиями научной точности, он создает дворец-шедевр, потрясающий и фальшивый. Имел ли он право так поступить?

Тут Росси сделал паузу, с жадным вниманием обведя взглядом море стрижек, прилизанных проборов, лохматых голов, нарочито рваных курток и серьезных юношеских лиц (вспомни, в те времена к университетскому образованию допускались только мальчики, хотя ты, доченька, теперь можешь выбирать любой университет по вкусу). Пятьсот пар глаз ответили на его взгляд.

— Я предоставляю вам обдумать это вопрос.

Росси улыбнулся, круто повернул и покинул лучи рампы.

Последовал общий вздох, студенты заговорили, засмеялись, начали собирать свои вещи. Росси имел обыкновение после лекции присаживаться на краешек кафедры, и самые увлеченные ученики подходили, чтобы обратиться к нему с вопросами. Он отвечал им серьезно и доброжелательно. Наконец последний студент скрылся за дверью, а я вышел вперед и поздоровался.

— Пол, друг мой! Давайте-ка для разминки поговорим на голландском.

Он хлопнул меня по плечу, и мы вместе вышли из зала.

Меня всегда забавляло, насколько кабинет Росси противоречил представлению о рабочем месте рассеянного профессора: книги аккуратно расставлены по полкам, у окна современнейшая кофеварка, питавшая его пристрастие к хорошему кофе, стол украшен комнатными растениями, никогда не знавшими жажды, и сам он — всегда в строгом костюме: твидовые брюки и безупречная сорочка с галстуком. Он много лет назад перебрался в Америку из Оксфорда и с виду был из самых сухих англичан, с резкими чертами лица и ярко-голубыми глазами, однажды он мне рассказал, что любовь к хорошему столу унаследовал от отца-тосканца, эмигрировавшего в Суссекс. Наружностью Росси представлял мир четкий и выверенный, как смена караула у Букингемского дворца.

Иное дело — его ум. После сорока лет упражнений в самодисциплине он все так же кипел, выплескивая остатки прошлого и испаряя нерешенные загадки. Энциклопедические познания давно обеспечили профессору место в издательском мире, и не только в академических издательствах. Едва закончив одну работу, он обращался к следующей, причем часто совершенно иного направления. В результате к нему в ученики напрашивались студенты самых разнообразных дисциплин и мне очень повезло, что он стал моим куратором. К тому же у меня никогда не было такого доброго теплого друга, как он.

— Ну, — начал он, возясь с кофеваркой и кивая мне на кресло, — как дела с нашим опусом?

Я дал ему краткий отчет о нескольких неделях работы, и мы немного поспорили о торговых отношениях между Утрехтом и Амстердамом в начале семнадцатого века. За это время он успел налить свой изумительный кофе в фарфоровые чашечки, и мы оба устроились поудобнее: он — за своим большим письменным столом. В комнате царил приятный полумрак, наступавший с каждым вечером немного позднее, потому что весенние дни удлинялись. Тут я вспомнил свой загадочный подарок.

— Я принес вам редкостную вещицу, Росси. Кто-то по ошибке оставил в моем отсеке довольно мрачную древность, и, поскольку хозяин за два дня не спохватился, я решился принести показать ее вам.

— Давайте сюда.

Он отставил хрупкую чашечку и потянулся через стол за книгой.

— Хороший переплет. Кажется, пергамен, и тисненый корешок…

Что-то в оформлении корешка заставило его чуть сдвинуть спокойные брови.

— Откройте, — предложил я, не понимая, отчего мое сердце пропустило удар, пока он перелистывал уже знакомые мне чистые листы.

В опытных руках букиниста книга послушно открылась на середине. Мне через стол не видно было того, что видел он, зато я видел его лицо. Оно вдруг помрачнело — застыло и стало незнакомым. Он перелистал остальные страницы — с начала до конца, как и я, но суровость не сменилась удивлением.

— Да, все пусто. Чистые листы.

Он отложил открытую книгу на стол.

— Странная находка?

Кофе у меня в чашке остывал.

— И очень старая. Листы пусты не потому, что книга недописана. Эта ужасная пустота долженствует выделить для глаза рисунок на развороте.

— Да… Да, как будто эта зверюга, что скрывается в середине, слопала все вокруг себя, — начал я легкомысленно, однако к концу фразы стал запинаться.

Росси, казалось, не мог оторвать взгляда от развернутой перед ним страницы. Наконец он твердым движением закрыл книгу и помешал кофе, но пить не стал.

— Где вы ее взяли?

— Ну, я уже говорил, кто-то случайно оставил книгу на моем рабочем месте. Наверно, мне следовало бы сразу отнести ее в «редкую книгу», но я честно подумал, что это чья-то личная собственность, поэтому не стал.

— О, тут вы правы. — Росси, прищурившись, смотрел на меня. — Это чья-то собственность.

— И вы знаете чья?

— Да. Ваша.

— Нет! Я хочу сказать, я ее просто нашел и… — Увидев его лицо, я осекся. Он будто разом состарился лет на десять, если только зрение не обманывало меня в сумерках кабинета. — Как это — моя?

Росси тяжело встал и прошел в угол за столом, поднялся на две ступеньки библиотечной стремянки, чтобы дотянуться до маленького темного томика. Минуту он стоял, поворачивая его в пальцах, будто не желал доверить книгу моим рукам, потом протянул мне.

— Что вы скажете об этом?

Маленький томик был переплетен по старинной моде в коричневый бархат, как старый молитвенник или рукописный дневник. Корешок оказался гладким, а дощечки переплета застегивались бронзовой защелкой, которая с некоторым с противлением подалась моим пальцам. Книга сама открылась на середине. Там изображен был мой — я говорю, мой — дракон, на сей раз не уместившийся на развороте. Растопыренные когти, злобная пасть открыта, показывая клыки, и в лапах — тот же вымпел с той же готической надписью.

— Разумеется, — говорил Росси, — у меня было время установить происхождение книги. Центральная Европа, напечатана, скорее всего, в 1512 году, так что текст вполне мог быть выполнен рассыпным набором — если бы здесь был текст.

Я медленно перелистывал тонкие страницы. Титульный лист пуст — как я и ожидал.

— Какое странное совпадение…

— На задней крышке следы соленой воды, возможно, от путешествия по Черному морю. Даже Смитсоновская лаборатория не сумела определить, что повидала книга в своих странствиях. Как видите, я даже потрудился обеспечить химический анализ. Мне стоило трехсот фунтов определить, что этот предмет некоторое время находился в помещении со значительным количеством каменной пыли в воздухе. Возможно, это происходило до 1700 года. Я предпринял также путешествие в Стамбул, чтобы узнать больше о ее происхождении. Но самая большая странность кроется в том, как я приобрел это издание.

Он протянул руку, и я с радостью вернул ему ветхий старинный томик.

— Вы это где-то купили?

— Нашел у себя на столе, в бытность аспирантом. Меня пробрал озноб.

— У себя на столе?

— В библиотечном отсеке. У нас они тоже были. Обычай, как вы знаете, берет начало в монастырях семнадцатого века.

— И откуда… как она туда попала? Подарок?

— Возможно. — Губы Росси тронула странная улыбка. Казалось, он сдерживает некие сложные чувства. — Хотите еще чашечку?

У меня пересохло в горле.

— Представьте себе, хочу.

— Я старался отыскать владельца, но безуспешно, и библиотека не смогла опознать книгу. Даже в Британской библиотеке такой прежде не видели и предложили мне за нее значительную сумму.

— Однако вы не продали?

— Нет. Вы же знаете, как я люблю головоломки. Как всякий ученый, стоящий своего жалованья. Награда за наше ремесло — возможность заглянуть в глаза истории и сказать: «Маска, я тебя знаю. Ты меня не одурачишь».