Майкл Маршалл - Мы здесь Страница 40

Этот «бодрячок» в духе Коломбо вызвал у Дэвида знакомое ощущение, будто земля уплывает из-под ног (вот уж точно: жизнь бьет ключом, и все по голове!), но деловитое пророчество Чоу он воспринял как добрый знак.

– Знаешь, я так рада, что ты все-таки вернулся с вечера, – благодарно блеснула глазами Доун, когда они сели в машину.

– Да и я тоже, – сказал Дэвид вполне искренне, хотя и чувствовал неловкость от того, что ту свою ретираду выдает за желание быть дома к выезду на консультацию. – Мне все еще не верится.

– А вот ты поверь, Дэддио, – улыбнулась его супруга. – Я, наверное, поеду обратно в школу. Тебя к дому подбросить?

– Наверно, сначала зайду возьму кофейку. Не уверен, что час или два смогу чем-нибудь заниматься. После такого.

Доун машинально закивала. От избытка чувств глаза ее туманились поволокой. С такой же бессмысленностью кивнул и Дэвид, думая при этом, насколько все-таки сложнее реагировать на хорошие вести. Когда они из этой же клиники выходили после второго выкидыша, все было как-то легко. Шли в обнимку, плакали, утешали друг друга, что это не конец, что они заслуживают ребенка и каким-то образом все устаканится. В плохих новостях все уже произошло, самое худшее уже позади. А вот когда слышишь о чем-то хорошем – или хотя бы о том, что это хорошее когда-нибудь наступит, – это оставляет тебя в еще более подвешенном состоянии, еще в большей зависимости от превратностей судьбы. То есть коварная госпожа Непруха все так же может скрываться где-то там, за кустиком, и оттуда потешаться, кайфуя от собственной ненаказуемости: мол, дождусь вначале, когда они совсем уж возрадуются, а уж там явлюсь им во всей своей красе: извините, мол, Доун и Дэвид, только родителями вам никогда уже не бывать. Жаль, конечно: помогите, кто может…

Литератор заключил жену в объятия, и они оба расплакались. Новости новостями, а тела наши и умы одинаково отзываются и на хорошее, и на дурное.

Доун высадила его на центральной улице, а сама поехала в направлении школы. Поехала вдвое медленней обычного – скорее всего, неосознанно, просто из головы еще не выветрились данные на консультации наставления. Ее муж проводил машину взглядом до конца улицы, где она исправно включила поворотник: значит, до школы доедет, не съехав безмятежно с дороги в ближайший дом.

В «Зажарь» Дэвид попал слегка некстати, как раз в суету предобеденного кофе-брейка. Пока стоял в очереди, до него дошло, что ведь Талье Уиллокс надо что-нибудь сказать насчет ее книги. А из-за круговерти событий прочитанное как-то совсем выскочило у него из головы. Оставалось лишь общее впечатление, в целом положительное. Может, этого будет достаточно – если приплюсовать сюда что-нибудь из последней, после встречи с Меджем в «Кендриксе», читки. Можно также добавить, чтобы Талья не очень грузила роман элементами фэнтези, а канву повествования очертила несколько ярче – если угодно, урбанистически. Вряд ли буфетчица на это пойдет, но сказать ей об этом – значит показать, что он книгу, во всяком случае, читал и что у него есть мнение о ней, а значит, роман не оставил его равнодушным.

Когда позавчера он приехал домой в двенадцатом часу, Доун еще не спала. С дороги писатель послал ей СМС о том, что передумал и в городе все-таки не остается, а раз планы поменялись столь резко и кардинально, то супруга была вправе рассчитывать на подробное изложение событий. Она сидела на кровати, а Дэвид рассказывал ей, как они с другом замечательно посидели, поговорили, решили поддерживать между собой контакт, но для себя он решил, что быть на УЗИ для него важнее, чем метаться с утра на вокзале в дорожной сутолоке. Жена раздумчиво кивала, как бы надеясь, что поездка оказалась для него результативной, но по ее глазам было видно, что она довольна.

Спал Дэвид крепко, без сновидений. После завтрака Доун повела его в третью спальню и показала то, что успела сделать. Почти все вещи оказались выдворены из комнаты и составлены внизу для отправки в «Гудвилл» или просто на выброс. Осталась лишь кучка небольших коробок с вещами, которые Дэвид с самого переезда в Рокбридж так ни разу и не распаковал. Он согласился рассортировать их содержимое сразу же, рассчитывая к ним на дню больше не возвращаться: в этом не было надобности.

А вот гляди-ка, пришлось!

– Эй, мистер Бестселлер! – окликнула его Талья, когда он еще только встал в очередь. – Как дела? Книгу свою уже закончил?

– Пока нет, – отозвался литератор. – Идет ни шатко ни валко. Зато твоей проникаюсь все больше.

– Да неужто?

Сложно поверить, чтобы эта немолодая женщина могла выглядеть так уязвимо!

– Нет, правда, – начал уверять ее писатель. – Очень хорошо написано. В самом деле. Насчет жанра не знаю, но, черт возьми, она мне безумно нравится, а это, пожалуй, еще более положительный знак, ты не находишь?

Уиллокс пыталась делать вид, что ей все равно, но у нее не получалось.

– А докуда ты дошел? – поинтересовалась она, но тут же оборвала себя. – Ой, нет, не рассказывай! Дурацкий вопрос. Книга толстенная, я знаю.

– Доун беременна, – вдруг ни с того ни с сего вырвалось у Дэвида.

Говорить это он вообще не собирался. Неизвестно, можно ли вообще причислять Талью к разряду друзей, не говоря уже о том, чтобы выдавать ей такую новость раньше всех. Но когда писатель, сказав об этом, увидел выражение ее лица, он понял: можно.

– Язви меня в бок!.. – тихо выдохнула его собеседница.

– Вот-вот.

– Быть того не может!

– А вот может. Срок пока маленький, но…

Талья аккуратно отставила его кружку вбок, а затем метнулась через прилавок и обеими руками сгребла Дэвида за плечи – по-медвежьи сильная, тяжелая, с хваткой такой, что сумела оторвать его от пола.

– Драть тебя без мыла! – жарко прошептала она ему на ухо. – Надо будет пометку сделать мелком, а? «Мать героиня, отец героин».

Затем она как ни в чем не бывало поставила мужчину на место, деловито взяла с него деньги, да еще и успела отчитать стоящего за Дэвидом парня в очереди, чтобы не пялился: это у них всего лишь служебный роман, а дома ему этого жена не позволяет. При этом с лица Тальи не сходила улыбка.

По пути от прилавка к свободному столику литератор поймал себя на том, что тоже улыбается от уха до уха.

Он выбрал столик у окна, на котором лежала местная альтернативная газетенка. Дэвид взялся ее полистывать, не особо поддаваясь призывам к его читательскому вниманию, сознательности и отзывчивости, – действительно, что ему до чувств горстки хиппи, населяющих маленький Рокбридж? Хотя теперь он не прочь был несколько отвлечься, пусть бы и за их счет.

Никак не шло из головы то, что произошло накануне, хотя с возвращением в Рокбридж осязаемость и острота всего этого как-то сгладились, пригасли. То, что происходило в парке на Юнион-сквере, а затем в баре, Дэвид помнил отчетливо. Помнилось и то, что затем случилось в церкви. Его едва успели познакомить со священником, когда под сводами вдруг объявился тот тип в пальто и устроил дебош. Ну а когда туда просочился еще один нежданный-негаданный субъект, Дэвид решил, что жутиков с него на сегодня хватит, и, улучив подходящий момент, задал стрекача и не останавливался до самого вокзала (и, пожалуй, это было самое здравое телодвижение, которое он сделал за долгое время).

И тем не менее было во всем этом ощущение какой-то иллюзорности.

Перед внутренним взором писателя представало нечто, вполне сопоставимое с элементарной игрой воображения: ну пригрезилось наяву, возникло в виде спорной сюжетной линии с развитием и неизвестным наперед саспенсом. Ну и что с того? Сюжетные линии (как писатель, Дэвид это знал досконально) могут в секунду выкидываться за ненадобностью. Делая вывод, что они не ведут ни к чему хорошему, автор запросто ими поступается и удаляет из рассказа.

Вот и он поступит точно так же. Ни в какой Нью-Йорк возвращаться не надо. Да, Медж знает, где он живет, но у него, как видно, своих проблем хватает: взять одного лишь того типуса в пальто. И вообще, незачем продлевать такое, с позволения сказать, знакомство.

Они, как выразился Медж, действительно два магнита, обреченные на отталкивание.

Придавая своим мыслям оформленность, Дэвид машинально послеживал за пешеходами на улице – смотрел бездумно, не приглядываясь, так как был больше занят размышлением. Он заново переживал восторженный хмель влюбленности при воспоминании о лице Доун после консультации у Чоу и пытался, наконец, вновь сфокусироваться на идеях, связанных с работой.

Писатель не замечал три высокие фигуры за столиком в заднем углу. Не видел, как рыжеволосая женщина переводит дремотно-задумчивый взгляд с Дэвида на Талью, словно проводя меж ними линию, не обращал внимания на то, как остальные посетители кофейни жмутся бочком, предпочитая усаживаться за другие столики, – даже те, что расположены не совсем удобно или с них еще не прибрано после других посетителей.