Лев Пучков - Дикая степь Страница 40

— Я вас очень прошу, коллеги, — перезнакомив аудиторию с нами, предупредила Зоя Васильевна. — Не первый год вместе работаем. Смотрите не подведите. Если кто скажет что-то против режима — буду резать. Так что пожалейте труд оператора и пленку.

— Не волнуйся, Зоя, — успокоил матерый интеллигент„с золотыми зубами, помеченный пышной шевелюрой и отсутствием галстука. — Эксцессов не будет. Если кто-то что-то позволит себе, так разве что — в предельно завуалированной форме.

— Ну смотрите. — Ведущая глянула на часы. — В принципе, все готово. Если не появится — ей-богу, начну без нее. Что за непунктуальность у нынешней молодежи?

— Кого ждем? — спросил я у краеведа. — Шишка какая-то?

— А вот и наш орган надзора, — объявила Зоя Васильевна, услышав раздававшиеся по коридору торопливые легкие шаги. — Опаздываете, барышня!

— Часы отстают, — извиняющимся тоном сообщила влетевшая в студию Саглара и, с ходу пристроившись на краю, в первом ряду, принялась прихорашиваться. — Вы уж извините…

— Оп-па! — выдохнул я, чуть не вскочив от неожиданности. — Это… как?

— Началось! — досадливо буркнул Бо и, в робкой надежде поправить положение, засопел мне на ухо: — Сразу после обеда — в баньку. Телки будут — я те дам! Я уже все пробил…

— Вы имеете в виду “орган надзора”? — зашептал в другое ухо краевед. — Пусть вас это не смущает. Это так, для галочки. Комитет Администрации Президента по связям с общественностью. Но мы все друг друга знаем, так что контроль — это так, фикция. Зое никакой контроль не нужен — она сама все ненужное вырежет. И предупредит…

— Оставь это дело, — предупредил Бо, отметив, как я пожираю взором свою недолюбленную администраторшу. — Я тебя в последний раз предупреждаю…

— В принципе, можно работать, — сказала Зоя Васильевна, обведя придирчивым взглядом собравшихся в студии. — Напоминаю: каждый из здесь присутствующих — герой передачи, интересный человек и вообще центр Вселенной. Работаем сразу со всей аудиторией, вроде бы вразброс, стихийно. Однако от сценария прошу не отклоняться. Я — вступительное слово, затем Сергей Дорджиевич — небольшой доклад по теме, а уже затем — выступления. Основная подача — на гостей. Бокта Босхаевич — гвоздь программы. Работаем в основном на гвоздя, не забывайте. Так: Сергей Дорджиевич, Бокта Босхаевич — прошу за стол.

Я остался в изоляции: Бо и краевед пересели за стол, стоявший по центру павильона. Воспользовавшись случаем, я немедля пересел к Сагларе, в первый ряд.

— Здравствуйте, принцесса… — В полумраке студии администраторша выглядела столь таинственно и загадочно, что я чуть не застонал от желания прямо здесь выразить ей свои горячие чувства.

— Здравствуйте, трусишка. Ловкий заяц-торопыга… Вы теперь меня избегаете?

— Напротив, я прилагаю все усилия, чтобы с вами встретиться. — Я почувствовал, что краснею, и поблагодарил студию за организацию такого великолепного морговского освещения. — Но… Обстоятельства, принцесса, видите ли, до того неблагоприятные складываются, что впору впасть в отчаяние…

— А вчера? Мне Бокта Босхаевич сказал…

— Он страшный врун, этот ваш Бокта Босхаевич, — заверил я, слегка помрачнев, — вот хоть убейте, но ничего хорошего толстый сказать про меня не мог! — Ему ни в коем случае нельзя верить. Он боится, что у нас могут возникнуть более серьезные отношения,

— А он что — твой опекун? Выглядишь ты достаточно взрослым.

— Он в некотором роде самый близкий мне человек, — сообщил я. — Но мои сердечные дела его совершенно не касаются — это он уж, воля ваша, слишком о себе возомнил…

— Так, все готово, — объявила Зоя Васильевна. — Бокта Босхаевич, почитайте вопросник, подумайте, что будете отвечать. Если что-то не нравится, карандашиком отчеркните. Только не слишком там — основной массив должен остаться в неизменном виде.

— Я это… — Бо кивнул в мою сторону. — Этого типа можно — за стол? У него язык подвешен. Он бы на все вопросы ответил…

— Вашего друга мы опросим по ходу передачи. А вы — гвоздь, — напомнила Зоя Васильевна и, кокетливо стрельнув глазками в сторону рослого московского археолога, ласково прожурчала: — Мр-р… У нас имитация прямого эфира, Тимофей Христофорович. Понимаете, у нас тут своя специфика, так сказать, местные особенности…

— Понимаю. — Археолог сладко зевнул с видом все повидавшего и уставшего от жизни сноба. — С вашими особенностями я очень даже знаком — никаких проблем.

— Ну и прекрасно. — Ведущая облегченно вздохнула и кивнула оператору: — Поехали…

И поехали. Вступление, доклад, выступления — все по сценарию.

Передача была про корни. Не про растительные, а про духовные. Краевед жестом фокусника выудил из своего потрепанного “дипломата” портянку с квадратиками и стрелками и принялся доходчиво объяснять, как важно для народа помнить про корни. То есть кто от кого получился и вообще откуда есмь пошла нация калмыцкая. Такую же примерно портянку мне показывал дядя Бо: кружочки, имена, стрелки. Дядя сказал, что в каждой калмыцкой семье существует генеалогическое древо и каждый калмычонок, едва начав ощущать себя в этом мире маленькой личностью, уже знает структуру этого древа назубок.

В целом меня этот вопрос занимал мало — и не из-за лености духовной, а в силу привитого системой характера общественного сознания.

Я вам сейчас одну маленькую пакость скажу — вы уж не обижайтесь. Давно заметил, что, в отличие от других наций, мы, русские, на корни свои плевать хотели. У подавляющего большинства из нас глубина познаний в личной генеалогии ограничивается дедкой и бабкой. Редко кто осведомлен о судьбе прадеда и прабабки. И уж совсем единицы могут проследить свой род до седьмого колена.

Думается мне, это не оттого, что мы такие моральные уроды, а ввиду объективных исторических причин. От Батыева нашествия и до ВОСР 1917 года генеалогические копания у нашего народа были присущи только аристократии, которая составляла весьма незначительный процент от общей численности населения страны. Остальным — подавляющему большинству — все как-то недосуг было: войны, катаклизмы, систематический мор вследствие естественных и привнесенных причин. А самое главное, пожалуй, — успешно привитая нашему народу азиатская привычка к рабскому состоянию. Это ведь далекие предки Бо — веселые скотоводы, завоевавшие практически полностью наш континент, — . в свое время вырезали все боеспособное мужское поголовье росичей. А затем ударно оплодотворяли наших вдов и девиц, штампуя подряд несколько десятков поколений полукровок, которым с рождения внушали: ты — сын рабыни, ублюдок и безотцовщина, ты — раб. Какая тут может быть родословная? А после двухсот сорока лет всеобщего рабского существования были четыреста лет существования холопьего, когда развлечься генеалогическими изысками могла позволить себе лишь упомянутая выше аристократия. А с 1917 по 1937-й холопы всю аристократию передушили и остались сам на сам.

Вот тут бы и подумать о генеалогии — да опять недосуг: маньяки-правители да страшная война совокупными усилиями отправили в мир иной что-то около девяноста миллионов наших с вами сограждан. Согласитесь — цифра впечатляющая даже по союзным меркам, а уж если брать по российским… Это же ведь больше половины всего населения нашей страны! А если учесть, что половина эта была представлена на девяносто процентов лицами славянской национальности… Попробуй после всех этих пертурбаций проследи свои корни. Сплошь обрубки и высохшие фрагменты, сиротливо торчащие из обугленной земли…

У калмыков с генеалогией все было в порядке. Лишения кочевой жизни и массовая депортация никак не повлияли на их отношение к корням. Маленький крепкий народ преданно хранил память отцов, бдительно следил за вековыми устоями и изо всех сил старался сохранить свою самобытность, не желая растворяться в вязкой массе Российской империй, которая со всех сторон окружала островок его территории. Честь и хвала — есть чему поучиться…

В общем, корневая тема развивалась вполне гармонично: благодаря профессионализму ведущей, доклад как-то незаметно перерос в диспут, который проистекал достаточно шумно и оживленно, без стандартных зажимов, каковых следовало ожидать после многообещающего предостережения насчет имитации прямого эфира и безжалостных вырезаний. Тем не менее публика себя держала в рамках и не шибко баловала, разве что намеками: до девяносто третьего — так было, а после девяносто третьего — эдак, — но в пределах рамок, с поправкой на общероссийский упадок и тотальный бардак.

Как и обещали, Бо работал гвоздем программы: стержень передачи протыкал насквозь его генеалогическое древо, вонзаясь в первый нежно-зеленый побег и выходя острием из самой верхушки.

Это оказалось неожиданно интересно и занимательно: раньше я как-то не вдавался в подробности родословной моего боевого брата, да и сам он внимания на это не обращал — у него и без того дел по горло.