Джон Катценбах - Особый склад ума Страница 41

Мартин на какой-то миг насупил брови, но потом все-таки ответил:

— Проводили съемку на территории, предназначенной для строительства нового города. Предварительные работы. Это был их первый день на новом месте. Трудились с самого утра и уже собирались сворачиваться, но все-таки захотели пройтись еще по одному участку. Тут ее и нашли. Один из этих парней увидел ее прямо у себя в видоискателе… А почему, собственно, вы об этом спросили?

— Да потому, что где-то, наверное, лежит план соответствующих работ, верно? Или какое-то распоряжение, согласно которому было ясно, что геодезисты в скором времени, рано или поздно, должны добраться до этого места. Понимаете?

— Конечно, это должно быть отражено в каких-то документах. Так делают всегда, когда планируется строить новый город или поселок. Кстати, об этом можно прочесть и на электронных сайтах.

— А вы знаете, что вырезано у нее на спине? — спросил Клейтон.

— Даже не догадываюсь. Какой-то геометрический узор?

— Пентаграмма.

— Ну ладно, пускай пентаграмма. Что из этого?

— Эту фигуру обычно ассоциируют с дьяволом и с поклонением дьяволу.

— Вот дерьмо! А ведь вы правы. Но как вы себе их представляете, этих колдунов или ведьм? Сколько их тут, по-вашему, шастает по нашим краям? Они что, бегают нагишом, лают на луну, трахаются, делятся опытом, как перерезать горло петуху или кошке? Это что, вроде тех психов, как в Южной Калифорнии?[47] Это все, что мне надо знать.

— Нет, тут другое, хотя убийца, скорее всего, хотел, чтобы вы восприняли совершенное им убийство именно как ритуальный акт сатанистской церкви. Если бы вы пошли по ложному следу, то затратили бы много усилий и потеряли много времени. Причем очень много времени и очень много усилий.

— Вы так думаете, профессор?

Джеффри молчал, устремив взгляд в небо, колеблясь с ответом. Весь черно-белый небесный купол был усеян звездами. «Как-нибудь на досуге, — подумалось ему, — стоило бы заняться астрономией. Хорошо бы знать, где Орион, где Кассиопея и как называются другие созвездия. Тогда я мог бы ночью поднять голову и увидеть, что все вокруг понятно и на небесах царит полный порядок».

Он опустил глаза и посмотрел на детектива.

— Это наш подопечный, — сказал он. — Просто он поумнел.

— С чего вы это взяли?

— Те, другие, были ангелами, с глазами, открытыми навстречу Богу, с широко раскинутыми в приветственном жесте руками, словно готовыми Его обнять. А у этой жертвы на спине оставлен знак Сатаны, и она молится не небесам, а земле. И палец отсутствует на левой руке. Ведь известно, что, согласно некоторым верованиям, именно левая рука принадлежит дьяволу. Правая — Богу, а левая — Сатане. Он все перевернул. Та же самая картина, только вывернутая наоборот. Небеса и ад. Разве это не та самая дихотомия, с которой мы постоянно имеем дело? Разве это не то же самое, чего вы пытаетесь избежать?

Мартин сердито фыркнул:

— То, что вы говорите, похоже на какую-то церковную абракадабру. Этакое социологическо-религиоведческое дерьмо. Нет, вы скажите мне по-простому: почему пистолет, почему не нож, как раньше?

— Потому, — холодно ответил Джеффри, — что способ убийства для него не так и важен. Думаю, ему совершенно наплевать на то, чем и как предать смерти этих юных девушек. Его интересует акт, предшествующий убийству, во всем многообразии деталей, во всей его полноте, цельности и нераздельности. Он похищает, по сути, ребенка и обладает им физически, психически, эмоционально, а затем оставляет, где его могут найти. Какой смысл писать картину, а потом никому не показывать? И какой смысл писать книгу, которую никто не прочтет? Нет, именно мысль о том, как будет воспринято его произведение, наполняет душу художника трепетом и волнением. Именно в предвкушении этого момента его охватывает трепет.

Профессор замолчал и подумал: как оставить свой след в истории, когда за многие века та уже и без того испещрена следами бессчетного множества других людей?

— Откуда вы все это знаете? — подумав, спросил Мартин. — И почему так уверены?

«Я знаю это потому, что знаю», — молча сказал про себя Джеффри.

Повторять это вслух он не стал.

Было уже далеко за полночь, когда Мартин высадил Клейтона из машины перед главным корпусом здания общественных учреждений штата. Обменявшись обычными для такого позднего часа сентенциями, мол, утро вечера мудренее, детектив тронул машину и оставил профессора в одиночестве возле громадной бетонной глыбы здания, где Клейтону предстояло провести ночь. Соседние здания корпораций были заперты на ночь, и окна в них были темные. Лишь кое-где светились логотипы и таблички с названием фирм. Парковочные стоянки были пусты. Вдалеке виднелось сияние огней в центральной части Нового Вашингтона, но город был далеко, а здесь стояла полная тишина. Профессор передернул плечами, будто бы от ночной свежести, но на самом деле ему хотелось стряхнуть навалившееся одиночество.

Он повернулся спиной к темноте и быстрым шагом прошел внутрь здания. В центре вестибюля находилась длинная стойка, за которой сидел одинокий работник в униформе, совмещающий функции охранника и дежурного администратора. Лицо у него было освещено голубыми отсветами, исходящими от небольшого телеэкрана. Он помахал Клейтону рукой.

— Сильно припозднились, да? — сказал он, не слишком рассчитывая на ответ. — Позвольте, я отмечу ваш приход.

— Кто там выигрывает? — спросил Клейтон из вежливости.

Журнал, где он должен был расписаться, оказался пустым: желающих войти в здание в неурочный час, кроме него, не было. Имя Клейтона было единственным.

— Счет пока равный, — ответил дежурный, не удосужившись объяснить, кто играет, забрал обратно журнал и снова увлекся игрой, транслирующейся по телевидению.

Джеффри подумал было, не поболтать ли с ним, но он устал и решил, что выспаться для него сейчас гораздо важней, чем выслушивать мнение вахтера о жизни, спорте и сегодняшнем дежурстве, сколь интересными те, возможно, ни оказались бы. Он направился к лифту, поднялся на свой этаж и медленно пошел по длинному коридору, заполнив звуком шагов все его пространство.

Он приложил ладонь к считывающему устройству, и дверь с легким щелчком открылась. Толкнув ее, Клейтон вошел внутрь и сразу направился в душ. Он сказал себе, что ему стоило бы многое записать — во-первых, чтобы не держать лишнее в памяти, а во-вторых, ему представлялось важным вести записи своих наблюдений, а также записывать все приходившие в голову мысли в своего рода дневник, чтобы, когда придет время передать дело в суд, он смог бы с его помощью связно изложить все, чему стал свидетелем. В итоге он сообразил, какие коррективы нужно внести в написанное мелом на доске. Он подумал об этом уже у двери спальни, но чувство неисполненного долга заставило его бросить взгляд на два столбика, составленные им этим утром.

То, что он увидел, буквально пригвоздило его к полу.

Джеффри даже прислонился спиной к стене, дыхание его участилось, и он быстро оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, все ли на месте. Затем его взгляд вернулся к доске. «Нет, — подумалось ему, — такого просто не может быть. Это ошибка. Возможно, глупая шутка уборщиков. Должно же быть какое-то простое разумное объяснение».

Но на ум ничего не приходило, кроме очевидного.

Джеффри даже присвистнул, сказав самому себе: «Вот тебе и вся секретность».

Он так и остался стоять, глядя во все глаза на доску, блуждая глазами по ее пустой половине. Слова «ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ Б: преступник неизвестен» были стерты.

Медленно и осторожно, как человек, который идет в темной комнате и боится оступиться, он подошел к доске. Взял в руки кусок мела, повертел нерешительно, будто опасаясь, что за ним кто-то подсматривает, а затем, силой воли подавив панику, аккуратно написал все заново. В голове была одна мысль: «Пусть о том, что ты здесь побывал, будем знать только мы двое».

Глава 10

Тревожные мысли Дианы Клейтон

Диана Клейтон смотрела на дочь и размышляла о своих страхах, а также о том, что, хотя поводов для беспокойства у нее имелось более чем достаточно, хорошо было бы не допустить открытого их проявления, сколь бы сильными они на самом деле ни были. Она с деланой невозмутимостью сидела на потертом белом диване в своей маленькой комнате и медленно потягивала холодное пиво прямо из бутылки. Сделав небольшой глоток, она ставила ее на колени и принималась водить пальцами по горлышку вверх и вниз — таким движением, которое в исполнении женщины более молодой выглядело бы чрезвычайно сексуальным, но у нее лишь выдавало глубоко запрятанную нервозность.

— На самом деле ничто не указывает на то, что между убийцей и автором посланий имеется какая-то связь, — говорила она резким голосом. — Это мог быть кто угодно.