Франк Тилье - Монреальский синдром Страница 43

Шарко взглянул на вернувшуюся в угол Эжени.

— Ты не обязана на это смотреть.

— Я на тебя хочу смотреть, на тебя! Видеть, какими ужасами тебе приходится заниматься, чтобы выжить.

— Ты хоть можешь понять, что он того заслуживает?

Шарко сжал зубы. Он колебался. Но несколько секунд спустя посмотрел прямо в глаза египтянину, вложив во взгляд всю ярость, какая в нем скопилась, приблизился к нему почти вплотную и сказал:

— Я всю свою жизнь гонялся за таким дерьмом, как ты. Если бы мог, я бы всех вас поубивал, одного за другим. Вырвал бы вас из себя с корнем.

Потом покрутил колесико зажигалки и добавил:

— Спасибо за след — я про больницы. А это — за твоего брата, сволочь!

Он стоял не шевелясь. Он хотел, чтобы араб ушел в ад, глядя ему в лицо. Он улыбнулся, когда тот, скрючившись, испустил последний вздох, когда смуглая кожа стала потрескивать. И после этого, даже не вспомнив про Эжени, бросился бежать. Пейзаж был апокалипсический. Вокруг пустыня, видимость не больше десяти метров. Черный дым мешался с вихрями песка. Наконец перед ним оказалась машина, и он укрылся внутри. Ему пришлось просидеть в ней минут тридцать, дожидаясь конца бури, которая откатывалась к западу, как гигантский асфальтовый каток. Обыск машины не дал ровно ничего: ни единого источника информации, даже мобильника, только авторучка и клейкие бумажки для заметок. Этот жареный боров был осторожен. А на автоответчике его собственного телефона действительно записано сообщение. Конечно же это Энебель. Ладно, он позвонит ей, когда вернется в Париж.

Машина Атефа была оснащена навигатором, оказалось, что у прибора есть переключатель на английский. Полицейский попробовал назначить конечным пунктом «центр Каира». И — словно во сне или галлюцинации — навигатор, подумав, выдал ему направление! Добрых пятнадцать километров, и десять из них — по обжигающему песку пустыни. Долго придется ждать Абд эль-Аалю, пока его найдут!

Шарко посмотрел на руки — не дрожат. Только что он подпалил человека — подпалил хладнокровно, не чувствуя даже отвращения — только опасную ненависть. Не верилось, что после всего он еще способен на такое, но внутри него еще жил мрак, жила тьма. Видимо, от подобного никогда уже не избавишься.

Прежде чем тронуться с места, Шарко аккуратно списал с навигатора координаты места, где сейчас находился, сомневаясь, впрочем, что ему когда-нибудь понадобится вернуться сюда…

Довольно скоро перед ним обозначились первые отроги Мокаттама, крепость Саладина. Оказавшись в городе, он выбросил навигатор в окно и припарковал машину в пустынном уголке поблизости от Города мертвых. Дверцы оставил открытыми. Учитывая местоположение квартала и число торговцев запчастями автомобилей на квадратный метр, можно было не сомневаться, что не пройдет и часа, как машину Атефа растащат по кускам.

Ему повезло. Во Франции трудно было бы остаться безнаказанным, совершив такое: там техника, там полицейские отряды из кожи вон лезут, добиваясь истины, — но здесь… Жара, пустыня, грифы, а главное — полная некомпетентность органов правопорядка.

Шарко пешком добрался до более широких улиц по ту сторону цитадели. Теперь шум дорожного движения казался ему успокаивающим, вселяющим уверенность. Он махнул рукой, подзывая такси. Шофер посмотрел на него как-то странно и, когда он устроился на заднем сиденье, спросил:

— Все в порядке?

— Все в порядке… Пожалуйста, центр «Салам» в квартале Эзбет-эль-Нахль.

— Точно все в порядке?

— Да.

Комиссар провел по лицу платком, глянул — м-да, платок-то весь в крови и песке… И при каждом движении слышится скрежет, песчинки проникли повсюду, и в башмаки тоже…

Сначала он решил рассказать все Лебрену, потом передумал. Он плохо представлял себе, как заявит во французском посольстве, что убил человека на египетской территории в целях самозащиты. Никто не поверит, тем более что Нуреддин явно за ним шпионил. Признанию не обрадуются, никаких поблажек ждать не стоит: Шарко рискует спровоцировать дипломатический инцидент, попасть в тюрьму. Каирская тюрьма? Нет уж, увольте! Свою порцию пыток он получил сполна! Выбора нет: надо хранить тайну и действовать в одиночку. И стало быть, упустить шанс на получение хоть какой-нибудь информации, порывшись в прошлом Атефа Абд эль-Ааля.

В дороге он попробовал хоть как-то разложить по полочкам запутанную историю.

Почти шестнадцать лет назад убийца, хорошо разбиравшийся в медицине, жесточайшим образом убил трех молоденьких девушек, не оставив ни единой улики, которая привела бы к нему. Дело замяли, но один египетский полицейский, педантичный и преданный своей профессии, занялся им сам, все-таки обнаружил след и отправил телеграмму в Интерпол. Убийца или те, с кем убийца был в контакте, знали об этом. А с кем он был в контакте? С полицейскими? С политиками? С высокопоставленными чиновниками, имевшими доступ к информации такого рода? Кто бы они ни были, они решили избавиться и от самого чересчур рьяного полицейского, и от большей части досье по делу. Для этого они использовали родного брата Махмуда. Здесь ведь можно купить все и всех, а о ненависти между братьями заказчикам тоже было известно… Прошло время. Граваншонское открытие разворошило муравейник, от этого дела протянулась ниточка к египетскому. Шарко вылетел в Каир. Арабы дали ему возможность познакомиться с Атефом, а после их свидания на крыше дома осведомителю приказали порыть чуть глубже и попробовать узнать, что конкретно собирается делать французский полицейский. А потом ему, наверное, дали последнее задание: убрать этого полицейского, если тот сунет свой нос дальше, чем его допустили. Чтобы заманить Шарко и запутать его в своих сетях, Атеф рассказал ему о дяде, после чего назавтра же попытался избавиться от него навеки.

Когда Атеф начал допрашивать комиссара, он упомянул какой-то «синдром Е»… Спросил: «Что ты знаешь о синдроме Е?» Что кроется за странным термином? И каких разоблачений опасаются те, кто стоит за всей этой историей?

Вздохнув, Шарко ощупал свои руки, щеки. Он живой, живой! Да, конечно, мозг иногда дает перебои, но кости еще крепкие, мотор тарахтит вовсю, и, несмотря на жировые валики там и тут, несмотря на ноющую временами спину, он гордился этим телом, которое никогда его не подводило.

Сегодня он снова стал полицейским, работающим на земле.

Только — вне закона.

27

Убийцы Клода Пуанье не смогли обойти локардовский принцип обмена, гласящий: «Нельзя поехать куда-то и вернуться оттуда, войти в помещение и выйти из него, не принеся туда и не оставив там чего-нибудь своего и не взяв с собой чего-нибудь, находившегося прежде в этом месте или в этом помещении». Даже у самого дальновидного преступника неизбежны ошибки, и невидимое обязательно становится явным. В проявочной старика-реставратора полицейским, производившим обыск, удалось найти светлый волосок из брови и следы пото-жировых выделений вокруг окуляра одной из 16-миллиметровых камер — той, которая использовалась для съемки в вечер убийства. Пот, даже испаряясь, оставляет такие следы в виде отшелушившихся чешуек кожи, они становятся видны под косым, под углом 30–45 градусов, светом, а по ним можно определить ДНК. Вряд ли имя убийцы найдется в НАКГО,[15] но, по крайней мере, появится генетический профиль для сравнения его с теми, которые будут получены при будущих задержаниях.

Задержать бы еще кого-нибудь теперь, когда все для этого готово.

Территориальное управление судебной полиции в Лилле. Люси, глаза которой так и норовили закрыться, хоть спички вставляй, допивала третью за утро чашку кофе, черного, без сахара. Она сидела за столом, вокруг которого собрались основные действующие лица группы, ведущей расследование по делу о «смертоносной бобине», как они называли между собой анонимное кино. Только что им прокрутили обе версии фильма: сначала «официальную», потом другую, под условным названием «дети и кролики». Отдельно были показаны двадцать пятые кадры: обнаженная женщина, затем — изуродованная — с громадным черным глазом-раной на животе.

Хорошее настроение, какое обычно бывало у группы, особенно в жаркие летние месяцы, улетучилось как не бывало. Вздохи, перешептывания, мрачный вид. Каждый здесь осознавал, насколько сложное дело им досталось, на каких извращенных преступников придется охотиться на этот раз. Майор Кашмарек подвел итоги:

— У нас есть оцифрованная копия фильма, но убийцы этого не знают, так что прошу вас держать язык за зубами: утечка информации недопустима. Эти типы убили человека ради обладания пленкой, что означает: скрытое ее содержание наверняка может куда-то нас привести. Есть идеи на этот счет?

Все снова зашумели, но никакое из весьма конструктивных замечаний, которыми обменивались члены следственной группы, типа «Это омерзительно!» или «Эти девчонки совершенно ненормальные!», не годилось на роль развязки одной из серий «Коломбо», и Кашмарек снова положил конец болтовне: