Майкл Палмер - Пятая пробирка Страница 5

С полчаса Натали неторопливо выбирала овощи и фрукты для себя. Летом всего было в изобилии, и она ра­довалась, что может доставить себе удовольствие, особен­но сейчас, когда у нее неожиданно появилось несколько свободных часов.

«Да, мне нужно стараться быть более терпимой к лю­дям типа Ренфро, — думала она, применяя пальпацию и перкуссию для выбора самой спелой дыни. — Первым де­лом с утра надо будет предпринять все возможные шаги, чтобы урегулировать конфликт с Клиффом».

В «Натуральных продуктах» сигареты, разумеется, не продавали, поэтому, загрузив восемь бумажных пакетов в багажник своей «субару», Натали пересекла улицу и зашла в супермаркет. Объяснить свое появление в доме у матери несколько ранее, чем ее там ждали, не представляло для Натали трудности. Времена, когда Эрмина знала распо­рядок ее дня и все мельчайшие подробности жизни, давно миновали, так что ничего серьезнее заданного вскользь во­проса: «Почему ты не в своем приемном покое?» — ждать не следовало. Впрочем, имелось немного шансов не за­стать Эрмину дома. Необходимость ухаживать за Дженни не давала той возможности надолго покидать дом, когда девочка была не в школе.

Дорчестер, быстро растущий на песчаной равнине посе­лок к югу от города, находился всего в нескольких милях по трассе № 203 от уютной квартиры Натали в Бруклине. Элегантные, тщательно ухоженные дома и участки в Дор­честере все еще встречались, но они уже стали островками в море бедности, иммигрантов, наркотиков и — слишком часто — насилия. Натали подъехала к тротуару, у которого стоял дом на две семьи, обшитый досками, с облупившей­ся серой краской, небольшим неопрятным газоном и по­косившимся крыльцом. Этот дом Натали покинула вскоре после того, как мать переехала в него, но ее младшая сест­ра Элена, которой тогда было всего восемь, жила здесь до самого своего трагического конца.

Натали сомневалась, был ли в Дорчестере хоть кто-ни­будь, кто не знал бы, что Эрмина Рейес держит ключ от дома под горшком с каким-то полузасохшим растением у самой двери. «Есть некоторая выгода в том, что у тебя не­чего украсть», — любила повторять она.

Как всегда, как только Натали открыла дверь, ей в нос ударил стойкий запах табака.

—Санитарная инспекция, прячьте окурки! — крикнула она, затаскивая в холл сразу пять пакетов.

Квартира была, тоже как всегда, чистой и опрятной, включая старинную пепельницу, которую Эрмина после каждых двух-трех сигарет мыла, соблюдая некий ритуал.

—Мам?

Эрмина обычно сидела за кухонным столом с недопитой чашкой кофе, коробкой ванильных вафель, «Винстоном», пепельницей и книжкой кроссвордов — приложением к воскресной «Нью-Йорк тайме». Но сейчас все элементы картины были на месте, кроме хозяйки. Натали поставила пакеты с продуктами на пол и поспешила в комнату мате­ри.

—Мам? — она снова позвала.

—Бабушка прилегла вздремнуть, — раздался голос Дженни.

Натали пошла в комнату племянницы — чистую, акку­ратную и очень «девичью» — с кружевными занавесками и выкрашенными в розовый цвет стенами. Дженни, в шор­тах и спортивной майке, сидела в своем кресле-каталке с книжкой, установленной на специальной подставке, что­бы легче было переворачивать страницы. На полу, около кровати, лежали скрепы для голеностопных суставов, с которыми девочка могла ходить на костылях. Официальный диагноз Дженни гласил: «церебральный паралич средней тяжести». Элена, мать девочки, пила, курила и употребля­ла наркотики в течение всей беременности, и сейчас, ког­да Натали узнала, что такое синдром врожденного алко­голизма, этот диагноз занимал верхнюю строчку в списке возможных причин инвалидности Дженни.

—     Привет, малышка! — сказала Натали, целуя племян­ницу в лоб. — Что случилось?

—     Сегодня у учителей какое-то собрание, поэтому за­нятия в школе отменили, — обворожительной улыбкой и кожей цвета кофе со сливками Дженни очень напоминала свою мать. — Бабушка сидела, решала свои кроссворды, а потом решила прилечь.

—     Если я тебя когда-нибудь увижу с сигаретой...

—     Постой, постой! Я сама догадаюсь. Ты мне все губы пообрываешь!

—     Что ж, ты правильно догадалась. Что читаешь?

—     «Грозовой перевал» Эмили Бронте. Ты читала эту книжку?

—     Давно. По-моему, она мне нравилась, но вот подроб­ностей уже не помню. А тебе не сложно следить, как время и место действия постоянно скачут?

—     Совсем нет. Это же интересно! Я так хотела бы когда-нибудь съездить посмотреть на мавров, если они там еще живут.

—     Конечно, живут! Мы обязательно съездим, я тебе обещаю, — Натали отвернулась, чтобы бедная девочка не увидела печаль в ее глазах. — Дженни, ты всех вокруг де­лаешь немножко лучше, даже меня.

—     И что это должно означать?

—     Так, ничего особенного... Ты не хочешь помочь мне разбудить бабушку?

—     Нет, спасибо! Я лучше еще немного почитаю. Мне не нравится, как Хитклиф обращается с людьми.

—     Ну, если я правильно помню, когда он был молодым, люди с ним тоже не очень хорошо обошлись.

—     Это как порочный круг?

—     Точно. Ты уверена, что тебе всего десять лет?

—     Уже почти одиннадцать!

Эрмина в своем цветастом домашнем платье дремала на кровати. Рядом на столике в блюдце еще дымилась до­тлевшая до фильтра сигарета. Хотя любимым местом Эрмины была кухня, в последние месяцы Натали все чаще находила ее либо в спальне, либо на диване в гостиной. Сигареты делали свое дело: мать быстро утомлялась, и ей не хватало воздуха. «Скоро придется везде возить с собой тележку с кислородным баллоном...»

—     Эй! — сказала Натали, осторожно тряся мать за плечо.

Эрмина потерла глаза и приподнялась на локте.

—     Я ждала тебя позже, — пробормотала она сонным го­лосом.

Неестественно глубокий сон матери обеспокоил Ната­ли, особенно когда та попыталась зажечь еще дымившую­ся сигарету. В пятьдесят четыре года эта женщина, еще недавно полная жизни и очарования, быстро старела, ее кожа становилась суше и тоньше чуть ли не с каждой вы­куренной сигаретой. Мать была гораздо темнее, чем стар­шая дочь, поскольку отец Натали все-таки был белым. Но, в отличие от увядающей кожи, большие карие глаза Эр- мины оставались такими же веселыми, умными и притяга­тельными. И очень похожими на глаза самой Натали.

—     Мам, ты бы не курила здесь, — сказала Натали, помо­гая матери встать и пройти в кухню.

—     Так я почти и не курю!

—     Я вижу.

—     Ты становишься некрасивой, когда ехидничаешь!

Эрмина была уроженкой Островов Зеленого Мыса.

Родители привезли ее в Штаты, когда ей было столько же лет, сколько сейчас Дженни. Но до сих пор у нее сохранил­ся явный португальский акцент. В девятнадцать она окон­чила среднюю школу, получила диплом помощницы мед­сестры и собиралась учиться медицине дальше. Именно в это время она в первый раз стала матерью-одиночкой.

—     Дженни выглядит неплохо.

—     Да, с ней все в порядке.

—     Я рада!

Последовала короткая стесненная пауза. Для Эрмины Дженни продолжала быть Эленой. Неважно, сколько раз дочь номер два проходила безуспешную реабилитацию, не­важно, что говорила полиция про скорость, с какой она вре­залась в дорожное ограждение, — Эрмина всегда считала ее жертвой внешних обстоятельств. Дочь номер один, сбежав­шая из дома в пятнадцать лет, являла собой совсем другую историю. Эрмина Рейес, кроме всего прочего, обладала хо­рошей памятью, и потому в этом доме любимым ребенком была и навсегда осталась Элена. Ни пакеты с продуктами, ни ежемесячные чеки, ни кубки и медали, ни гарвардский диплом, ни грядущий медицинский — ничто не могло пере­весить боль, однажды причиненную Натали своей матери.

—     Ладно, помоги-ка мне с этим, — сказала Эрмина, беря в руки карандаш и книжку с кроссвордами. — Очень нерв­ный, семь букв?

—     Понятия не имею. Я никогда не нервничаю. Мам, это очень хорошо, что ты так заботишься о Дженни, но поста­райся хотя бы не курить, когда она дома. Пассивное куре­ние так же опасно, как и активное, когда речь идет...

—     Что с тобой происходит? Ты очень напряжена.

Многие, включая Натали и ее младшую сестру, считали

необыкновенную проницательность и интуицию Эрмины колдовством.

—     Со мной все в порядке, — ответила Натали, перекла­дывая пакеты с покупками. — Просто устала и все.

—     А тот доктор, с которым ты встречалась? У вас ниче­го не получилось?

—     Мы с Риком остались друзьями.

—     Дай сообразить. Он хотел серьезных отношений, но ты не любила его?

Колдовство.

—     Я же собираюсь в ординатуру, на личную жизнь со­всем не остается времени.

—     А Терри, с которым ты приходила на обед? Он был очень милым и симпатичным.

—     К тому же он веселый и поэтому очень мне нравится. Кроме дружбы он от меня ничего не требует. Да у нас ни­когда и речи не заходило о каких-то обязательствах или... э... другом уровне отношений. Мам, поверь: почти все мои подруги, кто замужем, большую часть времени сожалеют об этом! Девяносто процентов своей энергии они тратят на выяснение отношений. В наши дни любовь — штука вре­менная, а брак неестествен; все это — работа рекламщиков с Мэдисон-авеню и телевизионных продюсеров.